Колокольчиковый колодец - Любовь Рыжкова

– Это так и есть! – взволнованно воскликнул пациент.

– Однако теперь я склонен думать иначе, – снова перебил его врач, – кто же из нормальных людей такого не знает? Это же школьная программа.

– Я раньше этого не знал, – понуро ответил Борис Ефимович, – не догадывался, да мне и в голову это не приходило. Я только недавно понял, что Лука Петрович Берия никакой не Берия.

– Послушайте, голубчик, хватит мне голову морочить. Естественно, он не Берия.

– А кто же он? – с надеждой спросил его Жадовский.

– Кто? – переспросил врач.

– Берия, – ответил Борис Ефимович.

– Какой Берия? – снова переспросил врач.

Борису Ефимовичу показалось, что у него начала кружиться голова. Ему и, в самом деле, становилось дурно от этого разговора. Он снова попытался улыбнуться своему собеседнику, но у него получилась какая-то кривая, словно резиновая гримаса.

– Модест Маврикиевич, – начал он снова, – я только хотел сказать вам то главное, что понял сам, понимаете? Я сам до этого додумался.

– До чего?

– Лу-ка Пет-ро-вич Бе-ри-я ни-ка-кой не Бе-ри-я, – уже явно по слогам повторил в который раз Борис Ефимович сакраментальную фразу.

– Я это уже знаю, – равнодушно ответил главный врач.

– Почему же вы так спокойно об этом говорите? – удивился Жадовский.

– А чего же мне волноваться, когда его давно уже и на свете нет, – так же равнодушно ответил Модест Маврикиевич.

– Как это нет? – ничего не понимая, спросил Борис Ефимович.

– Так… нет. Умер человек.

– Когда? – заволновался Борис Ефимович.

– Ну, голубчик, я этого не знаю. Не помню точной даты. Но то, что его давно на свете нет, это абсолютно точно. Это я вам даже гарантирую.

– Он же совсем недавно был жив и здоров, – воскликнул Борис Ефимович.

– Мало ли что. Все мы смертны, голубчик, – попытался пофилософствовать Модест Маврикиевич, – сегодня ты на своих ногах, а завтра тебя несут другие. Так что вам, дорогой мой, нам уже нечего бояться этого человека.

– Как же его не бояться? Его весь мир боится.

– Боялся, дорогой мой, боялся, а теперь это в прошлом.

– Как это в прошлом? – возмутился пациент.

– Очень просто. Он теперь никому не страшен, – ответил врач.

– Да он же бессмертен! – закричал Борис Ефимович. И тут доктор понял, что надо срочно вызывать санитаров, а то, кто его знает, что натворит этот пациент. И он ласково сказал:

– Если рассуждать с точки зрения идеализма, то, безусловно, он, как и все мы, бессмертен. Но вы ошибаетесь, друг мой, уверяю вас, этого человека уже нет в живых.

– Это же не человек! – дико закричал Жадовский.

В это время вошли санитары и решительно направились к нему.

– Отойдите от меня, отойдите! – кричал им Жадовский, – я еще не договорил, подождите, выйдите вон! Дайте мне сказать!

Зайденберг-Заде сделал санитарам знак рукой, и они отошли чуть в сторону.

– Пусть они выйдут, – попросил Борис Ефимович.

– Хорошо, я согласен, пусть выйдут, – миролюбиво ответил врач, – вы мне еще что-то хотите сказать?

– Хочу. Я хочу сказать, что Лука Петрович Берия никакой не Берия.

– Так, я это уже слышал, что вы еще хотите сказать? – невозмутимо спросил врач.

– Он не Берия… он же лукавый… лу-ка-вый… понимаете… он бес… сатана…

– Ну, если вам так угодно, пусть Лаврентий Павлович будет бесом, – согласился доктор. В каком-то смысле это так и есть.

– Какой Лаврентий Павлович? – не своим голосом закричал Борис Ефимович, – какой Лаврентий Павлович? Я же вам говорю о Берии!

– Так и я о нем, – охотно подтвердил врач.

Жадовский стал задыхаться, хотел еще что-то крикнуть, но его не дослушали и не дали сказать больше ни слова.

Санитары подхватили его под руки и куда-то повели.

Борис Ефимович не сопротивлялся, он тихо плакал, почти повиснув у них на руках.

Он понял, что жизнь его кончена, что все его устремления, борьба, честолюбивые замыслы окончились вот этими серыми и мрачными стенами больницы, где ему, вероятно, придется провести остаток дней. Семейное счастье, жена, собственная фирма, жизнь в достатке – все это осталось за пределами этих стен.

И ему ничего теперь не остается, кроме воспоминаний о прежней жизни и попыток понять, где и когда он ошибся. Может быть, он заведет дневник или даже напишет об этом книгу, если по-настоящему не сойдет здесь с ума.

Предприимчивый Струпьев

Как мы уже говорили, у доктора Струпьева и Людмилы Львовны Жадовской начался роман. Это подметили и бдительные жильцы дома номер 6 по улице масона Кутузова. Их очень беспокоила чужая личная жизнь, и они, не уставая, теперь судачили о том, как сложатся их отношения. А отношения Леонида Семеновича и Людмилы Львовны из деловых и партнерских перерастали в более сложные и утонченные.

Со стороны казалось, что эта женщина удивительно легко забыла своего несчастного мужа, который теперь находился в больнице. На самом деле все было по-другому. Людмила Львовна в течение какого-то времени словно находилась в оцепенении, и надо полагать, что именно это и спасло ее от неверных шагов. По крайней мере, благодаря этой внезапной бесчувственности она не отправилась вслед за мужем в желтый дом.

Помогло и то, что она была на редкость практична.

Глядя на эту женщину, и раньше никогда нельзя было сказать, что она может целиком отдаваться чувствам в ущерб своему бизнесу. Но вся эта кошмарная история с Лукой Петровичем Берия, пропавшими деньгами, исчезнувшим домом и свихнувшимся мужем так на нее подействовала, что она расслабилась. Не зря говорят, что и на старуху бывает проруха.

Она неосмотрительно доверилась почти незнакомому человеку. Вероятно, это действительно была ее слабость, а может быть, усталость от всего пережитого. А может быть, и то и другое.

Так или иначе, но Людмила Львовна как-то очень доверчиво отдала все дела в руки Леонида Семеновича, и вскоре он стал почти полновластным хозяином фирмы «Мнемозина». Самое удивительное, что дела очень скоро пошли на поправку.

Сама Людмила Львовна расцвела, похорошела и даже как-то не по годам зарумянилась. Со стороны они выглядели вполне достойной парой. Кто-то им завидовал, кто-то негодовал, а кто-то сочувствовал.

Если раньше из преуспевающего гинеколога Леонид Семенович Струпьев превратился в более чем скромного врача «Скорой помощи», то теперь с ним произошла обратная метаморфоза. Из заурядного врача он превратился в хозяина крупной фирмы, которая, как известно, занималась продажей пищевых антибиодобавок. С компьютерной диагностикой было покончено навсегда.

В то время, как Борис Ефимович находился в больнице, доктор Струпьев стал частым гостем в его доме. Впрочем, самому Борису Ефимовичу теперь, возможно, это было безразлично, поскольку его волновали совсем другие вопросы, хотя трудно сказать, что могло всколыхнуть его больную душу.

Леонид же Семенович все чаще стал бывать у Людмилы Львовны, ему очень нравилась ее уютная добротная квартира, с двумя лоджиями на обе стороны дома. Вскоре он перебрался к ней окончательно, предусмотрительно сдав свое жилье квартирантам.

Особенно ему нравилась лоджия, выходившая на сады. Он частенько вечером выходил сюда покурить, полюбоваться природой, спокойно обдумать события уходящего дня или просто посмотреть на закат.

Ему никогда не приходило в голову, что из городской квартиры можно так запросто наблюдать солнечный закат. Ему казалось это непривычным, и даже представлялось, что он находится не в душном каменном городе, а где-то на лоне природы.

В такие моменты радость жизни охватывала его, и восторг, что называется, стоял у горла.

– Как удачно складывается жизнь, – думал он, – ну и что, что Нонна уехала за границу, она нигде не пропадет, зато детей я теперь, кажется, обеспечу. Да и сам поживу, как человек.

Людмила Львовна доверчиво прижималась к его плечу. Ее заражал его энтузиазм, но она не понимала, что причиной этого энтузиазма была вовсе не она, а те блага, которые так неожиданно свалились на голову Леонида Семеновича.

– Замечательно, просто замечательно, – в восхищении говорил Леонид Семенович, глядя, как садится куда-то за сады красивое, уставшее за день солнце.

И тем не менее, на какое-то время она забывалась, и ей тоже начинало казаться, что в жизни можно еще что-то исправить и даже изменить к лучшему.

Увы… Ей не повезло.

Людмила Львовна, так неосмотрительно пойдя на поводу у своих чувств, обмякла, утратила свою хваленую практичность и совершенно потеряла над собой контроль. Никто не знает, как получилось, но только и квартира, и фирма вскоре стали принадлежать Леониду Семеновичу. Вероятно, в квартире он прописался по заявлению самой хозяйки, а фирма с ее же согласия стала его вотчиной.

– Я знал, что мне повезет. Я всегда говорил это своей дуре, – думал он, – надо только иметь терпение и ждать.

Струпьев, в самом деле, всегда был уверен в том, что фортуна обязательно повернется к нему лицом.