Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

При этом Коленкур был беззаветно предан своему императору и был доблестным воином. Он отважно сражался в эпоху революционных войн, и в 1799–1801 гг., командуя 2-м карабинерским полком — элитой тяжёлой кавалерии, — зарекомендовал себя как отличный руководитель и храбрый командир.

Несмотря на происхождение и изысканные манеры, Коленкур был совершенно не похож на классического дипломата, умелого разведчика, всегда помнящего об интересах своего государства, умеющего всем улыбаться, но никому не доверять. Коленкур подобно своим предкам действительно был настоящим рыцарем, отважным, но честным, доверчивым и немного наивным. Наконец, как все рыцари, он был не свободен от тщеславия и легко поддавался умелой лести. Нетрудно ожидать, что тонкий знаток человеческих душ, Александр, понял все особенности французского посла с его первых шагов в Петербурге. Тем более что царь встречался с ним ранее, когда в 1801 г. Коленкур был послан в Петербург с короткой дипломатической миссией.

Понимая, что он может использовать в своих интересах наивность посланника, царь решил не поскупиться ни на материальные знаки внимания, ни на почести Коленкуру. В распоряжение молодого генерала был выделен огромный роскошный дворец князей Волконских, который Александр специально для этого выкупил за гигантскую по тем временам сумму 340 тыс. рублей[36]. Великолепие этого дворца было вполне сравнимо с роскошью особняка Телюссон, который Наполеон, как уже указывалось, приобрёл для русского посла.

Коленкур прибыл в Петербург 17 декабря 1807 г., а уже 20 декабря он вручил царю свои верительные грамоты и тем же вечером был приглашён в Эрмитажный театр, где его усадили в кресло в одном ряду с императорской семьёй — честь, которой ещё никогда не удостаивался ни один из иностранных посланников. Жозеф де Местр записал в эти дни: «Посол… Франции уверенно занял первое место повсюду. Вчера вечером был бал и торжественный ужин у вдовствующей императрицы в честь дня рождения императора. Коленкур танцевал первый танец по очереди с обеими императрицами (имеются в виду мать Александра I и его супруга)»[20].

На официальном приёме дипломатического корпуса в феврале 1807 г. Коленкур занял первое место среди послов, хотя традиционно по русскому дипломатическому протоколу первое место должен был занимать австрийский посланник. Молодой царь одобрил поступок Коленкура, с улыбкой сказав: «Эти французы всегда проворнее австрийцев».

Но Александр не удовольствовался тем, что предоставлял французскому посланнику первое место на балах, официальных приёмах и парадах. Молодой царь умел изысканно льстить: «Кстати, генерал, — как-то сказал Александр, — Вы имели большой успех в нашем обществе, вы одержали победу над самым непримиримыми… благодаря вашему обращению, у нас все сделаются французами»[21].

Наконец Александр дошёл до того, что, изображая самую близкую дружбу к Коленкуру, поверял ему свои сердечные тайны, рассказывая, в частности, о своей любви к прелестной Марии Нарышкиной: «о влечении, которое постоянно приводило его к Н…, хотя бы он мимоходом и увлекался некоторыми другими; о ревности, которая ни к чему не ведёт и ни от чего не ограждает…»[22]

Нельзя не признать, что это был блистательный ход. О связи Александра с Марией Нарышкиной в мельчайших деталях знал весь Петербург. Ничего секретного, что нанесло бы ущерб империи и ему лично, царь не выдавал, зато он создал впечатление исключительной искренности и доверия к молодому генералу. Честный и наивный воин, Коленкур подумал, что русский император действительно стал его ближайшим личным другом. Было от чего закружиться голове у наивного посла!

Тем более что сам Петербург произвел впечатление как на Савари, так и на Коленкура. Уже первый посланец императора так рассказывал о Северной столице: «Петербург построен со всей роскошью Италии, здесь такое изобилие гранита и мрамора, словно в тех знаменитых древних городах, от которых до нас дошли только имена. Здесь не видно еще музеев, нет академии изящной словесности, но ростки новой цивилизации видны повсюду, и, вероятно, скоро эта страна заставит трепетать весь мир. Ее народ полон свежих сил и энергии…»[23] Коленкур вспоминал с еще большим восторгом о северной Венеции: «Все здесь внушает восхищение, все дышит величием и торжественностью Екатерины Великой… Кажется, что ты перенесен в храм фей, когда сравниваешь этот чудесный город с другими городами Европы… В дни приемов дворцовые залы сияли так, что это опьяняло воображение. Казалось, что это чудеса тысячи и одной ночи. Поистине восточная роскошь, женщины ослепительной красоты, изысканные, элегантные, украшенные сверкающими бриллиантами, умные, образованные, легкомысленные, веселые, жадные до танцев, музыки, празднеств и наслаждений. Молодые люди такой элегантности, столь изысканных манер и столь расточительные, что перед ними наши французские образцы просто меркли. Каждый день приносил новые удовольствия, новые празднества, мне приходилось трудно, клянусь вам, чтобы ни в чем не уступать в содержании моего особняка феерии русской роскоши»[24].

В описании России, сделанном в 1807 г. французским путешественником, мы видим такую характеристику столицы: «Большинство предметов роскоши можно найти в Петербурге в таком огромном количестве и в таком великолепном качестве, что бесполезно привозить их из-за границы, по крайней мере, для потребления в самом городе. Особенно здесь любят предметы из драгоценных металлов. В городе работают 183 ювелирных мастерских, из которых 44 русских и 139 иностранных. Сверх того, огромное количество золотых и серебряных дел мастеров. Блеск двора и роскошь вельмож и богачей сделали так, что в этой столице стремление к излишествам стало совершенно обычным»[25].

Впрочем, Наполеон дал своему послу возможность попытаться перещеголять русских в расточительности. На содержание посольства и на то, чтобы давать постоянно приемы, Коленкур получил от императора 800 тысяч франков ежегодного содержания плюс 250 тысяч франков на расходы «по устройству» в Петербурге. «Я даю вам карт-бланш на все расходы вашего посольства, — сказал Наполеон. — Нельзя, чтобы у нас был вид разбогатевших буржуа. Французский двор не должен быть ни мелочным, ни маленьким. Наш русский брат любит роскошь и празднества… ну что ж, будьте несравненны…»[26]

Нужно сказать, что Коленкур строго выполнил наставления своего повелителя. В Петербурге еще долго будут рассказывать об ужине на 400 персон, данном французским посланником, где груши, каждая из которых стоила по 100 серебряных рублей, и вишни по одному серебряному рублю штука подавались с такой расточительностью, что «казалось, что они стоили по 20 су за фунт»[27].

Особое впечатление на Коленкура произвели петербургские парады, особенно если учесть, что посол наблюдал их не со стороны, а сидя на коне подле молодого царя. Вот что посланец Наполеона записал в своем отчете в январе 1808 года: «Здесь все говорят только об униформах, мечтают только о блистательных мундирах, которые будут надеты на Крещенский парад. Все они теперь на французский манер, у генералов шитье, у офицеров эполеты, у солдат плечевые портупеи вместо поясных. Музыка играет во французском стиле, марши французские, экзерциции французские»[28]. «Одновременно в параде участвовало до 20 тысяч солдат, а часто и 30 тысяч, — рассказывал позже Коленкур. — Нужно сказать, что войска эти были восхитительны как по своему порядку, так и по блеску униформы. У каждого кавалерийского полка была своя масть лошадей: черные, серые, гнедые и т. д. Полковниками были самые знатные российские вельможи, которые расходовали безумные суммы на роскошную униформу своих частей. Особенно блистал кавалергардский полк, созданный Павлом I… Среди самых красивых выделялся также Лейб-гвардии гусарский полк, которым командовал князь Четвертинский, брат госпожи Нарышкиной. Это был самый элегантный полковник, которого можно было видеть. Его алый ментик и доломан были просто покрыты золотом, а богатый мех еще лучше оттенял его прекрасное лицо. Он добился, чтобы кони его полка были черными, и этот сверкающий аспидно-черный цвет, великолепно контрастируя с алым цветом мундиров, производил незабываемое впечатление. Конская амуниция и оружие, все было покрыто золотыми украшениями…»[29]

Александр добился своего. Тонкая лесть царя, петербургские красавицы и сверкающие батальоны гвардии, блеск балов и роскошь празднеств сумели заслонить от Коленкура многие серьезные политические процессы. В результате, несмотря на порой очень точные наблюдения русского общества, которые можно найти в рапортах французского посла, он оказался абсолютно слепым в отношении Александра, которому, как кажется, даже доставляло удовольствие играть в игру с несколько наивным генералом.