Золярия (СИ) - Хан Владимир Феликсович

Для взводного, прапорщика или подпоручика уже устанавливали индивидуальный шатёр белого цвета. Денщик, который полагался каждому офицеру, спал в его шатре, но в «предбаннике», отделённым от внутреннего пространства перегородкой из ткани, что и сам шатёр. Ткань эта могла не только регулировать температуру и влажность внутри, но и заметно гасить звуки, так что если господам офицерам захочется пошептаться, то ни снаружи, ни внутри – денщик в своём закутке или кто другой – их не услышат, а вот зычный вызов командира разбудит денщика даже ночью.

Младшим офицерам полагался один денщик, а старшим – начиная с майора и до полковника включительно – уже два. И обращение к майорам-полковникам было не «ваше благородие», как к младшим офицерам, а уже – «высокоблагородие». Ну а генералы имели боярский титул, и обращались к ним или «боярин», или «ваше превосходительство». А слуг у них было немерено, и шатры шились серебристыми.

Сержантская палатка Колымяки была зелёного цвета, как и полагалось пехоте. Но появилась у него мечта, которой он и сам испугался вначале: в дальнейшем, года так через три-четыре, спать он вознамерился в белом шатре. Долго он не решался спросить совета у своего взводного прапорщика, как ему офицером стать, а когда всё же спросил, то изрядно удивился ответу, потому как его благородие не рассердился, а наоборот – похвалил сержанта за рвение.

– Молодец, сержант Колымяка! – сказал седой прапорщик. – Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!

– Не... Генералом не мечтаю, – честно признался Колымяка.

– А что так? Наш князь любит людей с высокими устремлениями.

– Учиться уж больно долго на генерала. Не выдюжу. Мне б сперва грамоту выучить, чтоб в офицерское училище поступить.

– Так иди в вечернюю школу. Их сейчас в городе чуть ли не на каждой улице пооткрывали. Князю умные и образованные подданные нужны. С радостью примут. Как из похода вернёмся, то я тебя в самую хорошую школу определю, там работает один мой товарищ, очень толковый учитель. А пока... Пока книгу тебе полезную дам – «Букварь» называется. Учись пока по нему, всё легче в школе будет, когда с буквами познакомишься.

Колымяка, достав «Букварь» из принесённого обозным рундука, подвинулся ближе к костру.

Палатки и офицерские шатры освещались подвесными фонарями, работающими на аккумуляторах. Одной зарядки аккумулятора хватало на неделю, а потом его просто меняли в обозе на заряженный. От него было не в пример больше света, чем от мерцающего костра, но Колымяка любил спать на улице, вместе со своим отделением. Ему было как-то неловко обособляться от своих товарищей, с которыми ещё два месяца назад делил все «радости» солдатской жизни, пока не стал сержантом.

Не успел старательный самоучка сосредоточиться на очередной букве, как его отвлёк дневальный.

– Товарищ сержант, к вам опять тот дружинник из соседнего полка. Просит позвать...

– Свист, что ли?

– Он самый.

– Веди.

Друзья обнялись.

Свист обошёл по кругу костёр и поручкался с каждым из дружинников. Он уже знал всех из отделения Колымяки. Знали и его. Когда-то он служил вместе с ними. Помнили и любили.

Опять сейчас начнется забавное балагурство, а может, опять – как в прошлый раз – этот веселый товарищ их сержанта достанет из-за пазухи пару бутылок с хмельной медовухой и опять начнет смешно и остроумно уговаривать их строгого командира закрыть хотя бы один глазок на это запрещенное в походе мероприятие.

В прошлый раз не устоял сержант. Рассмеялся, махнул рукой, но чарку не принял – ушёл в свою палатку.

– Свист, чёрт тебя подери, разгильдяя такого! – Колымяке с большим трудом удавалось изображать недовольство. – Ты же знаешь, что покидать расположение полка на разовых ночёвках запрещено! Как только тебя дозорные пропускают? Ты же своими выходками всех подставляешь – и меня, и мужиков из дозора! Мы же должны доложить по инстанции о твоём нарушении походного распорядка. В конце завтрашнего перехода к реке Сакмара подойдём. Будет отдых войскам минимум на три дня, а то и больше. Купаться разрешат. Вот тогда бы и повидались.

– Дружище, не сердись! Я как раз и пришёл договориться насчёт этого отдыха, – неисправимый разгильдяй озорно подмигнул. – Ты, поди, уже забыл, что в этот раз девчонки прилетят только в наш полк, а третий и вы – с носом останетесь! Что, забыл? Вот и хочу пригласить тебя в наш полк.

Свист имел в виду еженедельную «процедуру оздоровления организма и укрепление бодрости духа» – так называли это мероприятие дружинники. Раз в неделю прилетал транспортник и привозил в их дивизию один из городских борделей в полном составе. К господам офицерам прилетал другой транспортник, и девочки там были из другого борделя, который так и назывался офицерским.

Офицерские девчонки не то чтоб уж шибко отличались от солдатских, но всё ж...

Посвежее, что ли, аппетитнее казались...

Рядовых дружинников к ним не подпускал не запрет строгий – бери, ежели хочешь...

А цена не солдатская – только их благородиям по карману...

Генералы такого обслуживания не имели. Они могли вызвать к себе жену в любой момент, или сами отправлялись по домам на пару дней.

И хотя в солдатском «заведении» девчонки отличались «повышенной выносливостью», но и они не успевали за одни сутки обслужить всю дивизию, в лучшем случае – только половину. На той неделе «оздоровление организма» досталось первому и второму полку, в этот раз прилетят к третьему и четвёртому.

Свист служил в четвёртом полку, но на прошлой неделе прибегал во второй – где служил Колымяка – за внеочередной «порцией здоровья». А сегодня он заявился в чужой полк, чтобы пригласить товарища в свой, который будет обслуживаться послезавтра.

Если честно, то это был только повод для того, чтобы повидаться с товарищами, так как бесшабашный гуляка отлично знал, что уговорить сержанта Колымяку на нарушение распорядка не получится. До того, как Колымяка стал сержантом, он вместе со Свистом служил в первом отделении второго взвода первой роты второго полка. Но как только Колымяка получил плащ с серебряным галуном и возглавил своё отделение, он тут же попросил перевести своего товарища в другое подразделение. Ещё на сержантских курсах он усвоил, что командир должен быть товарищем всем своим подчинённым и никогда не разводить панибратство с кем-нибудь отдельно.

За этот перевод в другой полк Свист сначала сильно обиделся на друга, но потом оттаял, осознал, смирился и вернулся к прежним отношениям. В решающей степени такому просветлению способствовало терпеливое объяснение Лены и Ефимки, что Колымяка – их совместный друг, и что негоже мешать ему делать военную карьеру.

Если бы Колымяка читал древнегреческих философов, то он бы сказал Свисту: «Ты мне друг, но устав – дороже». Но ничего такого сержант не знал, а потому просто обложил товарища трёхэтажным матом и велел немедленно возвращаться в свой полк, пока его не застукали.

Свист подчинился, но опять обиделся. А через неделю опять остыл, осознал и помирился с другом.

Глава 11

А тем временем в Оренбурге, во дворце хана стояло уныние, и глубокая печаль омрачала лица семерых ближайших советников великого правителя.

– О Великий Хан, да продлит Аллах твои дни, не стоит так печалиться, – почтенный седой старец, визирь Оренбургского ханства очень старался быть убедительным и для этого почти после каждой фразы устремлял взгляд в потолок, прижимая правую руку к груди. – Недаром в Коране слова «бедствие» и «благодарение» упоминаются одинаково, каждое по семьдесят пять раз. Только милостивый и всемогущий Аллах знает, что будет благом для нашей державы – Великая Россия или могучая Турция, которая не оставляет попыток взять нас под свою руку. Рано или поздно, но нам придётся сделать выбор. Наше государство не велико и без могущественного сюзерена долго не просуществует.

– Вы, достопочтеннейший, предлагаете вынести ключ от города русскому воеводе? – сардар оренбургского войска почтительно поклонился визирю. – Без малейшей попытки сопротивления?