Женить нельзя помиловать - Вячеслав Шторм

К счастью, по плотности этот дуб ничуть не отличался от той самой скалы, в которую я влез по пояс в Ущелье Хрюкающей Погибели. Говоря проще, дуб был иллюзией. И не только дуб, но и все прочие деревья, кусты, папоротники и травы, стоящие густой стеной на участке шириной в добрых сто метров. Так что, если бы не наш малыш, мы бы явно проскочили мимо, а так…

По ту сторону иллюзии не было ничего похожего на тот лес, по которому мы мчались последние минут сорок. Нашим глазам предстала сумрачная полянка в обрамлении каких-то особенно противных корявых деревьев, голые сучья которых как-то подозрительно напоминали жадные лапы со множеством пальцев. Ветерок как раз принюхивался к одному из свисавших почти до земли сучьев, и мой предостерегающий окрик, как всегда, опоздал. Несмотря на полное отсутствие в воздухе хоть какого-то волнения, сук пришел в движение и шлепнул драконозаврика по носу. Обиженно взвизгнув — скорее от обиды, чем от боли, — Ветерок отскочил назад, воинственно поднял уши и угрожающе замахал хвостом. Тут уже вмешалась Лака. Ее шлепок был куда ощутимее, чем у дерева, и категорично утверждал, что если непоседа немедленно не присоединится к папе, то… Непоседа благоразумно решил не уточнять. Зато он тут же нашел себе новое занятие: с довольным урчанием принялся вылизывать большие прямоугольные плиты темно-коричневого цвета, которыми была вымощена уходящая вдаль дорожка.

— Ветерок! — дружно рявкнули мы. Драконозаврик поднял голову и недоуменно воззрился на нас. «Ну что вы ко мне привязались? — было написано на его морде. — Сами не едите и другим не даете!» После чего возобновил свое занятие. Изверг и Лака подумали-подумали да и присоединились к чаду. И не пожалели. Несколько секунд спустя к ним присоединился Забияка, и вскоре все наши скакуны сосредоточенно облизывали странную дорогу. Честное слово, если бы я не был твердо уверен в том, что драконозавры не сходят с ума, я бы заподозрил наших любимцев в легком помешательстве.

Как оказалось, подобные мысли посетили не только меня. Прикоснувшись к ближайшей плите, на которой было выбито загадочное слово «Бабаевский», и понюхав кончики пальцев, спешившаяся Глори констатировала:

— Шоколад.

— Что?!

— Шоколад. Темный. С бренди.

Ох, час от часу не легче! Мостить лесную дорогу шоколадными плитами, да еще и с бренди — это… это ж сбрендить можно!.. Стоп! А если он отравленный?!

Оттащить вошедших во вкус сластен стоило нам немалых трудов. После чего отряд осторожно двинулся в ту сторону, куда уводила шоколадная дорога, во избежание недоразумений — пешком, ведя драконозавров в поводу и читая на плитах странные слова: «Красный Октябрь», «Россия» и даже загадочное — «им. Н. К. Крупской». Само собой, от коварных деревьев все норовили держаться подальше.

Как говорится, дальше — больше. Шоколадная дорога вела к небольшому возвышению, на котором высился самый необычный дом из всех, что я видел. Представьте себе самый что ни на есть обыденный сельский сруб. Ну да, одноэтажный, крытый дранкой. Представили? А теперь увеличьте его раза в три. Уже хорошо? Так ведь это только цветочки, как, помнится, говаривал мне, сержанту хойрианской гвардии, играющий в дурачка хозяин подпольной маковой плантации. Допустим, в доме живет хримтурс или еще какой великан. Они, конечно, чаще всего строят свои жилища из камня, но камня поблизости не наблюдается, зато леса — хоть отбавляй. Но ведь дом-то был совсем не деревянный!

— Это что, галлюцинация? — слабым голосом поинтересовался у нас Бон, созерцая лакричный плетень, бисквитные стены, «оштукатуренные» сахарной глазурью, витражные окна из разноцветных леденцов в переплетах из сливочной тянучки, мармеладное крыльцо и крышу, крытую медовым «хворостом», посреди которой гордо возвышалась шоколадная труба.

— Угу! Массовая! — прорычал я, сражаясь с рвущимися к кондитерскому строению драконозаврами.

— Мамочка моя! Куда вы меня привезли?! Это же пряничный домик! — истерично заорал Римбольд и опрометью бросился назад, петляя, как заяц. Никогда еще наш гном не развивал такую скорость. Пожалуй, даже Ветерок не смог бы его догнать, но тут одно из деревьев-стражей вытащило из земли свой узловатый корень. Получив классическую подножку, бородатый зарылся носом в землю, а когда вновь вскочил на ноги, я уже крепко держал его за шиворот.

— Пусти меня!

— Римбольд!

— Пусти, я говорю!

— Римбольд!

— Что Римбольд?! Нет! Не пойду! Не хочу! Не буду!

— Римбольд!!!

При всех своих достоинствах, наш гном — известный паникер. Но сейчас его действительно буквально колотило от страха. Подбежавшая Глори наградила бородатого двумя звонкими оплеухами и двумя глотками бренди, а после того как он немного пришел в себя, категоричным тоном потребовала:

— Рассказывай!

Из рассказа Римбольда мы поняли, что в детстве он жутко боялся одной сказки. В ней фигурировала некая злая ведьма, приманивающая неосторожных гномиков своим пряничным домиком и пожирающая их. По словам гнома, даже сейчас, по прошествии стольких лет, жуткий домик с тянущейся из его дверей когтистой лапой иногда преследует его в кошмарах.

Минут за десять нам все же удалось уговорить Римбольда вернуться. Решающим аргументом стал мой обнаженный меч и торжественное обещание Глори в случае чего защитить бедняжку «от всех нехороших».

Пока мы бегали за гномом, оставленные без присмотра драконозавры успели основательно обглодать плетень и теперь нацеливались на крылечко. Восстановив порядок, мы продолжили осмотр «достопримечательностей». Первое, что бросалось в глаза, — это исполинская ель, возвышающаяся слева от дома. Точнее, нет. Первое, что бросалось в глаза, — это цепь из чистого золота, каждое звено которой было толщиной с мой кулак. Сверкая так, что было больно глазам, она обматывала ствол ели в его видимой глазу части тройным витком и терялась где-то в вышине. Увидев рядом такое количество золота, Римбольд сразу приободрился и начал вслух рассуждать на тему того, что будет технически проще: срубить дерево или влезть на него и попытаться освободить от драгоценной ноши. Не успели мы остановить разошедшегося гнома, как еловые лапы зашуршали и нашим глазам явилась белка. Но что это была за белка! Во-первых, размерами она могла с легкостью потягаться с матерым тигропардом, а из-за пушистого красноватого меха казалась чуть ли не вдвое больше своих реальных размеров. Во-вторых, лично у меня создалось впечатление, что ей грозит скоропостижная смерть от ожирения. Самое же главное, что белка распространяла вокруг себя стойкий запах сбивающего с ног перегара, а ее глаза, и без того не сильно выразительные, как и у всех обыкновенных белок, были откровенно остекленевшими.

— Здрасьте! — выдохнул Бон.

Белка медленно повернула голову в его сторону, пошевелила носом и вдруг затянула хриплым, простуженным баском: «Во саду ли, в огороде, девица гуляла!..»

После этого она явно решила наглядно продемонстрировать, как же именно гуляла упомянутая девица, и прогарцевала три шага до цепи. На четвертом шаге запоздало вмешался закон всемирного тяготения, белка сверзилась вниз. Земля ощутимо дрогнула.

— Ротфронт! Опять «пьяной вишни» объелся, паршивец?!

Мы все (кроме Римбольда, вновь задрожавшего как осиновый лист и зажмурившегося) дружно обернулись к пряничному домику (хотя какой, к бесу, «домик» при таких-то размерах!). Двери из ореховой халвы были раскрыты настежь, а в проеме возвышалась грандиозная фигура.

Ну, что я могу сказать… Быть может, эта великанша была ведьмой. Я даже не исключаю, что она была злой. Но одно совершенно неоспоримо: никакими маленькими гномиками питаться она не могла. В противном случае либо она уже давным-давно скончалась бы от хронического недоедания, либо гномья раса сошла бы на нет из-за отсутствия молодняка. А скорее и то и другое сразу, поскольку если существо раза в три превосходит меня по всем параметрам, то это правило должно распространяться и на аппетит. А уж я на него отродясь не жаловался.

— Так-так, — пророкотала хозяйка, в три шага преодолевая разделяющие нас десять метров и нависая над нашими головами хмурым утесом. — Гости дорогие пожаловали!

— А мы, собственно…

— Да уж вижу! Незваными заявились, Колобка до полусмерти загоняли…

— Но мадам!

— Не перебивай старших! Плетень испортили, бельчонка чуть не загубили…

«Загубленный бельчонок» при этих словах приоткрыл один глаз и сделал слабую попытку приподнять голову. Разумеется, голова упала обратно, после чего Ротфронт явно решил не искушать судьбу, прикрыл морду хвостом и заливисто захрапел.

— О чем бишь я?.. Ах да! В общем, безобразие! И что мне теперь с вами делать?

За нашей спиной раздался слабый писк — дошедший до предела Римбольд все-таки лишился чувств и привалился к пушистому боку пьяной белки.