Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Норт Клэр

На какое-то время я лишился дара речи. Все приготовленные мной вопросы при виде Винсента вылетели у меня из головы. Он же сверкнул улыбкой, а затем, глядя на командира объекта, поинтересовался:

– Вы можете на какое-то время оставить нас наедине, товарищ?

Командир посмотрел на меня, встал и направился к двери. Прежде чем шагнуть за порог, он тихо, но вполне различимо сказал на ухо Винсенту:

– Он вооружен.

– Ничего страшного, – ответил Винсент. – Я справлюсь.

Кивком он отпустил охранников и, обойдя командирский стол, уверенно уселся в большое кресло. Затем закинул ногу на ногу, уперся локтем в колено и, обхватив подбородок ладонью, уставился на меня.

– Привет, Гарри, – сказал он после долгой паузы.

– Привет, Винсент.

– Я полагаю, ваше появление здесь связано с Даниэлем фон Тилем?

– Он указал мне дорогу.

– У него было гипертрофированное самомнение. И ужасно неприятная привычка рассказывать всем и каждому о собственной гениальности. Я надеялся, что он поможет мне решить кое-какие вопросы, но в конце концов пришлось его отпустить. Однако этот мелкий пакостник оказался достаточно умен, чтобы запомнить кое-что из технической спецификации. Его следовало прикончить много месяцев назад. А сюда вы, по-видимому, попали благодаря профессору Гулакову. Кстати, он вам понравился?

– Чрезвычайно.

– Боюсь, его отправили в лагеря на перевоспитание.

– Жаль это слышать. Но у вас тут, как я вижу, делаются весьма серьезные дела. Вероятно, вам пришлось прикончить многих, чтобы не допустить утечки информации?

Винсент хмыкнул:

– Вы ведь знаете, как это бывает, Гарри. Нельзя вбрасывать в мир слишком много новых технологий за короткое время, если нет возможности контролировать последствия. Всегда существует риск привлечь внимание – вы как член клуба «Хронос» должны это знать. Кстати, о клубе… Должен ли я ожидать, что здесь следом за вами вот-вот высадится целый десант?

– Членам клуба известно о моих подозрениях, и если я исчезну, они продолжат расследование.

Винсент издал стон и с раздраженным видом поднял глаза к потолку.

– Господи, если бы вы знали, как это скучно, Гарри. Люди не понимают, насколько велика в Советском Союзе степень бюрократизации на уровне среднего звена. Конечно, если вы генеральный секретарь, ваши указания выполняются быстро и беспрекословно. Но если речь идет о руководителях уровнем хотя бы чуть ниже члена Политбюро, для того чтобы начать какой-то проект, или закрыть его, или, скажем, перебазировать какое-нибудь учреждение в другое место, требуется столько согласований, столько бумаг!

– С точки зрения безопасности и конфиденциальности это не очень-то разумно, – заметил я.

– Политика. Каждый пытается добыть компрометирующий материал на всех остальных. Откровенно говоря, я бы не стал перебрасывать объект в другое место, но… Как вы думаете, если вы исчезнете, клуб найдет вас?

– Вероятно, – ответил я, пожав плечами. – А что, это уже вопрос решенный? Я исчезну?

– Не знаю, Гарри, – задумчиво сказал мой собеседник. – А вы что думаете по этому поводу?

Наши взгляды впервые встретились, и я понял, что передо мной вовсе не студент, не тот молодой человек, который целовался в лодке с девушкой на глазах целой толпы, чтобы досадить сопернику, а старый человек, вынужденный жить в молодом теле. Я достал из кармана пистолет и положил руку с оружием себе на колени, держа палец на спусковом крючке. При этом движении взгляд Винсента на мгновение метнулся вниз, после чего он снова устремил его на меня.

– Это ведь не для того, чтобы стрелять в меня, я надеюсь? – осведомился он.

– Это на случай, если у меня возникнут осложнения с возвращением обратно и представлением доклада.

– Ну да. Пустите пулю себе в голову – и дело с концом. Вы решительный человек. Но о чем, собственно, вы собираетесь докладывать?

Я вздохнул:

– Если я попрошу вас рассказать мне, что здесь происходит, это не будет невежливо?

– Вовсе нет, Гарри. Более того, я надеюсь, что, узнав все, вы, возможно, даже присоединитесь к нам.

Мой собеседник встал и жестом поманил меня к двери.

– Ну что, пойдемте? – сказал он.

Глава 46

Мой отец.

Я думаю о моем отце.

Точнее, об обоих моих отцах.

О Патрике Огасте, молча сидящем рядом со мной у очага и ловко чистящем яблоко – так, что кожура снимается одним лоскутком, ни разу не порвавшись.

О Рори Халне, старом человеке с большой опухолью на левой ноге, который в 1952 году в одной из моих жизней отправил мне письмо, в котором сообщал, что проводит отпуск на Холи-Айлэнде, и спрашивал, не присоединюсь ли я к нему. Я в то время был профессором математики. Моя жена Элизабет – экспертом по английской литературе. Лиззи очень хотела иметь детей и винила себя в том, что у нас их не было. Я любил ее – она была доброй женщиной и хорошим товарищем. Я оставался с ней до самой ее смерти в 1973 году после серии инсультов, которые привели к параличу левой части ее тела, и в моих следующих жизнях не пытался ее разыскивать.

«Я буду на Холи-Айлэнде, – говорилось в письме Рори. – Может быть, вы присоединитесь ко мне?»

– Кто такой этот мистер Халн? – поинтересовалась Лиззи.

– Он был хозяином дома, в котором я вырос.

– Вы с ним были близкими людьми?

– Нет. Не в этой жизни.

– Тогда с какой стати он хочет с тобой встретиться?

– Я не знаю.

– Ты поедешь?

– Может быть. Ему, должно быть, недолго осталось жить.

– Гарри, – возмутилась моя жена, – нельзя так говорить.

Поездка в Алнмут на поезде заняла семь часов. Мы сделали остановку в Ньюкасле – там машинист воспользовался свои законным правом на передышку. Когда он снял форменную фуражку, на его слегка закопченном лбу стала отчетливо видна красная полоса. Защитные очки оставили вокруг глаз багровые круги, похожие на гангстерскую маску. Какой-то ребенок, сидящий на коленях у матери, радостно помахал мне рукой с противоположной платформы. Я в ответ сделал то же самое и вскоре пожалел об этом – малыш, глядя на меня, бодро размахивал ручонками все пятнадцать минут, в течение которых наш поезд стоял, и мне волей-неволей приходилось то и дело отвечать на его приветствия. Когда поезд наконец тронулся, моя рука ощутимо ныла, лицевые мышцы от принужденной улыбки сводило судорогой, а в душе поселилось ощущение, что моя поездка – ужасная ошибка. Я быстро просмотрел газету, но поскольку мне уже доводилось читать ее несколько жизней назад, она не вызвала у меня ничего, кроме раздражения. Кроссворд на последней странице тоже меня разочаровал – я ответил почти на все вопросы еще три жизни назад, когда работал в Министерстве иностранных дел.

Поезд прибыл к месту назначения во время прилива, и Холи-Айлэнд в тумане почти не был виден. Я нанял старого лодочника, чтобы он перевез меня на другой берег пролива. На дне его лодки валялись пустые крабовые панцири. За все то время, что мы пересекали водную гладь, он не произнес ни слова. Когда мы добрались до противоположного берега, туман сгустился еще больше, и я лишь с огромным трудом различил несколько белых домиков, стоявших неподалеку от воды. Сквозь влажную серую пелену до меня донеслось жалобное блеяние овец. Остров еще не стал объектом массового туризма. Местное население в основном зарабатывало на жизнь продажей домашней ветчины и сделанных вручную свечей. Холи-Айлэнд был известен как место, куда люди отправлялись на склоне лет, чтобы в уединении поразмыслить о прожитой жизни и, возможно, умереть под сенью старинных кельтских крестов. Разыскать моего отца оказалось легко – приезжих на острове было немного. Мне сказали, что он живет в коттедже, принадлежащем некоей миссис Мэйсон, в комнате на втором этаже. Хозяйка коттеджа, жизнерадостная краснолицая женщина, способная двумя пальцами без труда свернуть шею курице и понятия не имевшая о существовании Национальной системы здравоохранения, встретила меня весьма приветливо.