Улыбка Диллинджера. ФБР с Гувером и без него - Чернер Юрий

Фред Дж. Кук в своей книге о ФБР отмечал, что между Гувером и Маккарти возникла «удивительная общность» взглядов и действий. Когда, например, сенатору для его пресловутой комиссии требовался новый сотрудник, шеф ФБР охотно отдавал в его распоряжение своего лучшего агента.

Гувер и Маккарти даже проводили вместе свой отпуск на морском курорте Ла Джолла близ Сан-Диего в Калифорнии.

Когда репортеры спросили шефа ФБР, каково его мнение о сенаторе, тот ответил: «У него энергичный характер… Я считаю его своим другом и полагаю, что он платит мне тем же». Серьезный удар был нанесен по Компартии США. В 1948 году было арестовано и осуждено — на основании «Закона Смита», — более ста руководящих деятелей КПА.

Подводя итог, Кук пишет о периоде «охоты на ведьм»: «Это был неприкрытый облик возникающего фашизма. Это были методы, которыми пользовались Муссолини и Гитлер. При такой системе пускаются на любое предательство, лишь бы уничтожить политического оппонента. Тут уж больше не дискутируют о проблемах».

КОНТРРАЗВЕДКА-4

Одной из важнейших задач ФБР в этот период была охрана «атомных секретов». С 1 января 1947 года за сохранение секрета атомной бомбы отвечали уже не вооруженные силы, а ФБР. Провалы и достижения Бюро на этом поприще — далеко не внутреннее дело США. Возможно, более чем полувековое существование цивилизации в немалой степени было гарантировано благодаря контрразведывательной недостаточности Бюро.

Важно также отметить, что к моменту, когда на ФБР были возложены эти обязанности, реальная утечка информации уже или произошла, или же разведывательная подготовка к ней была осуществлена. Кроме того, к распространению секретных сведений подключились несколько ученых из руководящего звена «Манхэттэнского проекта», в отношении которых контрразведывательные мероприятия были затруднены и ограничены. Далее, определенная «утечка» информации была предусмотрена, поскольку производилась легитимная передача сведений Англии. Известную роль сыграла и демократическая атмосфера в коллективе крупных ученых, работавших над проектом. Скорее всего, ни А. Эйнштейну, ни Э. Ферма, ни Н. Бору, ни Р. Оппенгеймеру и в голову не приходило утаивать нечто, или «присматриваться», скажем, к Клаусу Фуксу или Бруно Понтекорво. Важно также отметить, что усилия советской разведки были направлены на «Манхэттэнский проект» с самого начала, и в его «разработке» был проявлен достаточный профессионализм. Немалое значение, конечно же, имела атмосфера «союзничества», возникшая в период антифашистской борьбы.

Первая надежная информация об утечке сведений была получена от англичан. Важнейшие сведения собрала и армейская контрразведка. Информация об «утечке» поступила от дешифраторов Службы радиоразведки американской армии. Выдающийся криптоаналитик Мередит Гарднер, который руководил проектом «Венона», еще летом 1946 года сумел расшифровать несколько сообщений, которые нью-йоркская резидентура МГБ передавала в Москву. В одном из сообщений был список фамилий, которые ничего особенного не говорили Гарднеру, но прозвучали как набат в службах, обеспечивающих секретность «Манхэттэнского проекта»: Роберт Оппенгеймер, Гарольд Урн, Джордж Кистяковски, Нильс Бор.

Но сведений, которые позволили бы идентифицировать агентов, в этих и последующих сообщениях было недостаточно. Пока это были только псевдонимы (Шмель, Оса, Чарльз, Либерал), условные названия (Капитан, Вавилон, Тир, Банк, Арсенал); для реальных контрразведывательных действий требовались дополнительные сообщения. Вот фактическая картина работы контрразведки: два года специалисты проекта «Венона» собирали крупицы информации из сообщений (упоминания о поездках, о местах, которые как-то можно идентифицировать, об изменениях в служебном положении и круге доступа источников, спрятанных под псевдонимами). И только к октябрю 1948 года Мередит Гарднер понял, что материала уже достаточно, и убедил руководство армейской разведки, что пора подключать главного ответственного за безопасность ядерной программы — ФБР.

Гувер был шокирован — и предпринял чрезвычайные усилия по выявлению «шпионов», тем более, что направление «утечки» было известно. Выявление «красных шпионов» прекрасно согласовывалось с атмосферой глубокого вползания страны в холодную войну. 6 апреля 1949 года президент Трумэн заявил: «Я готов применить атомную бомбу ради мира во всем мире», а двумя днями раньше был заключен Североатлантический пакт, создан блок НАТО. Антисоветская кампания приняла такие масштабы, что, по крайней мере, один из представителей высшей власти в США уже сам не смог отличить, где пропагандистская истерия, а где — действительность. С возгласом «Русские идут!» 22 мая 1949 года выбросился из окна 16-го этажа санатория министр обороны США Джеймс Форрестол. Военные открыто обсуждали вопрос о возможности «превентивной войны» против Советского Союза. Отрезвляющим шоком стало испытание СССР атомной бомбы. Тем самым «атомная монополия» США закончилась.

Все это, включая пропагандистскую кампанию, было наверняка просчитано директором Бюро заранее.

Все дальнейшее развитие событий характерно для обстановки 1949 года.

Мало кто мог тогда всерьез разобраться, какое значение имеет «похищение секрета» или утечка информации. Даже сейчас, когда в Интернете можно найти подробные чертежи и технологические приемы изготовления ядерных устройств, бомбы не сооружают где попадя — нужен серьезный промышленный потенциал, нужен известный технологический уровень и нужны, наконец, расщепляющиеся материалы. Утечка секретов из Лос-Аламоса имела, несомненно, значение для советской ядерной программы — прежде всего потому, что помогала отбросить многочисленные тупиковые или непомерно сложные решения, но решающего значения не имела и не могла иметь. Но утечка происходила в действительности, в явное нарушение всех норм секретности; и в то время едва ли был в ФБР ето-либо достаточно подготовлен, чтобы оценить истинный ущерб для интересов Америки, которую несет деятельность шпионов в Лос-Аламосе.

Руководителем контрразведывательной операции был назначен специальный агент Роберт Ламфер. Теперь к нему поступали все расшифрованные сообщения — не только новые перехваты, но и те, которые были записаны Службой радиоразведки с 1939 года. И в одном из сообщений за 1945 год появилась фамилия — Кристель Хайнеман; к ней рекомендовали обратиться по поводу исчезнувшего брата. Джи-мены установили, что Кристель Фукс Хайнеман живет в Кембридже, штат Массачусетс, и у нее есть брат — выдающийся физик Клаус Фукс, натурализованный британец, который по настоянию Черчилля в составе небольшой группы британских ученых работал в Лос-Аламосе.

Следующим этапом был анализ всех сообщений и досье на Клауса Фукса — в том числе и трофейного гестаповского. Выяснилась картина, которая далеко не порадовала не только крайнего антикоммуниста Гувера, но и многих умеренных в ФБР. Английский физик Клаус Фукс был немцем из Германии, в 1930 году вступил в Компартию Германии, активно участвовал в партийных мероприятиях. После прихода к власти нацистов оказался в «черных списках» и избежал концлагеря, эмигрировав в Англию. Вскоре он уже работал у Резерфорда и принимал непосредственное участие в британском атомном проекте. Позже стало известно, что в 1941 году он сам предложил свои услуги советской разведке — из идейных соображений, глубоко сознавая важность совместной борьбы против нацизма. Летом 1944 года, прибыв с группой английских ученых для участия в Манхэттэнском проекте, в Нью-Йорке Клаус Фукс (псевдоним Реет) сумел встретиться со связником советской разведки. Но затем как сквозь землю провалился — в Лос-Аламосе были приняты меры по ограничению внешних связей всех ученых, работающих на «Манхэттэнский проект».

Косвенных улик было достаточно; ФБР дало информацию английской контрразведке (к тому времени Фукс уже вернулся в Британию), и в сентябре 1949 года Клауса Фукса (он же Реет, он же Чарльз) арестовали[52]. Как многие из тех, кто оказывал шпионские услуги из идейных соображений, Клаус особо не запирался. 3 февраля 1950 года британские и американские газеты оповестили об аресте «крупного коммунистического шпиона». Но еще до этого в ФБР поступила информация из британской контрразведки о некоторых связях Фукса. Уже 6 февраля Ламфер затребовал от Альбукеркского представительства Бюро срочно уточнить, кто из сотрудников Лос-Аламоса выезжал в январе 1945 года в Нью-Йорк — с прямым указанием, что речь идет о советском агенте под псевдонимом Шмель. Затем последовали уточнения, выуженные по крупицам из рас-шифровок радиограмм и из показаний Фукса: постоянным местом жительства Шмеля должен быть назван Нью-Йорк, и как минимум один из его родителей должен быть выходцем из России.