Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль» - Василий Звягинцев

Секунду Лютенс смотрел на ошарашенное, меняющее цвет от красного до бледного через серовато-зелёный лицо вице-президента.

– Да-да, вы не ослышались. Всякие политкорректность, толерантность, мультикультурализм и прочая ерунда с сего момента отменяются. Враг есть враг, и не нужно прятаться под одеяло в надежде, что там он вас не достанет. Что? Вы не понимаете, при чём здесь глобалисты? Поясняю. Америка превыше всего! Она не должна жертвовать собственными интересами и интересами своего народа ради никому теперь не нужных абстракций. Глобалисты – враги настоящей, коренной Америки, они хотят растворить её в мутном бульоне «общечеловеческих ценностей». А никаких таких ценностей нет! Если нужно повысить пенсии американским рабочим, мы откажемся содержать НАТО, кормить пять миллиардов бездельников на всех континентах и ссориться с Россией и Китаем ради каких-то Грузии или Эстонии. Вам понятно? – в голосе Лютенса зазвучали нотки прусского фельдфебеля, кем наверняка был кто-то из его многочисленных прямых и побочных предков. – Такая теперь генеральная линия!

Келли ещё раз кивнул, уже пониже, и улыбка у него не очень получилась. Трудно всё-таки урождённому американцу переносить слишком резкие смены парадигм. Для них это нечто вроде острой декомпрессии при подъёме с глубины. Не все выживают.

Лютенс отключил аппарат и вытер пот со лба. Налил себе виски в стакан «на три пальца», раскурил сигару. Хороший получился разговор. Умеет он, оказывается, перевоплощаться даже на таком уровне. Как-то не замечал за собой раньше подобных способностей. С ними, пожалуй, можно претендовать и на вице-президентский пост. Вон как этого построил.

Здравомыслие при всех маниловских и даже хлестаковских мечтах Лероя отнюдь не оставило. Он доцедил виски, ещё раз-другой затянулся сигарой и подумал, что без воздействия Ляхова, а то и господина Шульгина не обошлось. Слишком уж сильно поменялась стилистика его поведения. Он ведь не играл сейчас, он действительно был человеком, которому наплевать на чины и звания собеседников, настолько он ощущает себя выше их и – право имеющим!

Вот именно – всего за несколько дней из твари дрожащей, пусть и числящейся высокопоставленным сотрудником одной из могущественнейших спецслужб мира, он превратился в действительно имеющего право разговаривать с вице-, а то настоящими президентами тем тоном, каким только что общался с Келли.

И, самое невероятное, – он сам не испытывал по отношению к своим кураторам ничего подобного тому, что только что продемонстрировал вице-президент при одном намёке на некоего Сарториуса. О них он думал и говорил с ними, как с равными. Стоящими выше, знающими и умеющими больше – но всё равно равными. Как рыцари из-за стола короля Артура.

Интересное чувство, совершенно непривычное. И удивительно приятное.

Глава девятнадцатая

Приказ Верховного главнокомандующего (о котором он сам до сих пор ничего не знал) был, как и положено, доведён генералом Паттерсоном до всех поименованных лиц. Реакцию он вызвал неоднозначную, как принято выражаться. Поскольку министр обороны, министр ВМС, командующие родами войск и многие не первые, но весьма значительные фигуры военных ведомств не только были «личностями» сами по себе, с собственными политическими взглядами и точками зрения на многие относящиеся к деятельности и функциям вооружённых сил вопросы, но и представляли интересы различных кланов и группировок американского истеблишмента.

Некоторые были вполне лояльны к президенту и правящей партии, назначенные на свои должности нынешней администрацией, другие, из категории «несменяемых», занимали позицию крепких профессионалов – «мы будем делать своё дело и свою карьеру, а что там творится на Капитолийском холме и вокруг – не знаем и знать не хотим». Третьи принадлежали к «жёсткой оппозиции» и держались на своих местах как раз потому, что президент и даже его весьма шаткое «большинство» в Конгрессе и Сенате были слишком слабы, чтобы сместить этих людей или хотя бы убедить их играть по общим правилам.

В ряде случаев даже Сарториус не имел на многие круги и группы достаточного влияния. По принципу – «по воробьям из пушек не стреляют». Система «сдержек и противовесов» американского государства работала достаточно эффективно, и общая геополитическая линия, нужная и выгодная Сарториусу и его клану, выдерживалась. Так чего же более? Пока не вставал вопрос о превращении США в «корпоративное» государство по типу муссолиниевской Италии или «тоталитарное» гитлеровского типа, видимость свободной игры политических сил была даже полезна.

К примеру – куда выгоднее для «американской демократии» стереть в порошок неугодного военного, политика или финансиста, обвинив его от имени горничной отеля в попытке изнасилования, чем дать основание «врагам Америки» увязать репрессии, иногда очень жёсткие, с «независимой точкой зрения» того же командующего Тихоокеанским флотом.

Как раз он первый счёл возможным заявить Паттерсону о своём несогласии с приказом, долго и возбуждённо доказывал, что подобное граничит с государственной изменой, независимо от того, кто именно принял решение. Да хотя бы и президент. Не для того Америка семьдесят лет после Второй мировой войны выстраивала систему своей военной и военно-морской мощи, чтобы одномоментно от всего этого отказаться! А что начнётся в тех странах, откуда уйдут оперативные соединения флота?

– Вы плохо помните события семьдесят пятого года, когда американцы и миллионы южновьетнамцев панически бежали из Сайгона? Завтра же по всей Юго-Восточной Азии начнётся дикая резня наших сторонников, – брызгал слюной прямо на экран монитора потерявший всю свою респектабельность и холодную сдержанность адмирал флота Гарольд Макэлрой.

– Вы тех событий тоже не помните, – осадил собеседника Паттерсон. – Разве что по телевизору картинки видели… – усмехнулся он.

– Я как раз тогда начинал службу и именно во Вьетнаме, – огрызнулся адмирал.

– Значит, за сорок лет должны были усвоить, что приказы положено выполнять, независимо от того, нравятся они вам или нет. Иначе вам придётся доживать свои дни без этих шикарных нашивок до локтя. «Увольнение с позором»[107] я вам могу обещать прямо сейчас. А военный суд может принять ещё более строгое решение. Вас это не волнует?

– Вы не посмеете! – почти взвизгнул лощёный адмирал с элегантной, «голливудской» причёской густых, платиновой седины волос.

– Посмею, Гарольд, и ещё как! – Паттерсон подсунул прямо под объектив видеокамеры лист президентской «индульгенции». – Читайте. Если не одумаетесь в ближайшие две минуты, славные ВМС США продолжат своё плавание уже без вас. А главный военный прокурор, прочитав этот же документ и моё представление, отвесит вам ровно столько, чтобы всю оставшуюся жизнь вы проклинали этот день и эту минуту…

Паттерсон не выносил моряков, а этого – в особенности. Были у него на то серьёзные основания. И сейчас он откровенно наслаждался, унижая Макэлроя, у которого звёзд на погонах было столько же, сколько у него самого, да вдобавок одна широкая и четыре средние нашивки на рукавах пошитого у лучших портных Сан-Диего кителя.

Адмирал шумно выдохнул воздух и кивнул, кусая губы:

– Будь по-вашему. Но не думайте, что я забуду этот разговор, сэр!

– Ничего не имею против, сэр! Но ещё раз обращаю ваше внимание – вы обязаны выполнить приказ точно и в срок. И примите все меры к недопущению возможных террористических актов. Пусть ваши люди перероют свои корабли от киля до клотиков и озаботятся выявлением всех «неблагонадёжных». Не смею вас больше задерживать.

Адмирал несколько секунд смотрел на погасший экран, облегчая душу доступными английскому языку ругательствами, а потом вдруг замолчал и задумался. Чего-то он, пожалуй, не уловил. Обстановка «за бортом» явно изменилась. И сам приказ, и документ президента, позволяющий Паттерсону такой тон и такие действия, – всё это означает резкую смену курса по команде флагмана «Поворот все вдруг!». И что бы он сам сделал с командиром корабля, вздумавшим запрашивать у него, комфлота, объяснений по поводу этого семафора, а тем более – выразившим протест против такого маневра.

Да, думать надо и по своим каналам попытаться узнать о настроениях в Белом доме и вокруг. А свои, и очень влиятельные, каналы у него до сих пор были. С выходом на людей, способных и Паттерсону с его бумажками голову скрутить, и кое-кому повыше. Только пора ли это делать прямо сейчас или немного подождать развития событий – Макэлрой ещё не понял.

…Прямо из пустого «холла» ресторанного туалета, где, на удивление, не было ни одного человека, как и в дюжине кабинок следующего помещения, Новиков с Шульгиным и профессор снова переправились в Замок. Теперь формула этой «операции» была внесена в память блок-универсалов, и одно нажатие кнопки соединяло любое место любой из реальностей с точкой последнего пребывания в Замке. Нужно было просто сделать шаг сквозь на мгновение ставшую прозрачной зеркальную стену розового с белым кафельного зала туалета и оказаться посередине всё того же, полусумрачного, но расцвеченного яркими, праздничными, почти голографическими витражами бара.