Блуждающие в ночи - Карен Робардс

Она не утонет. Даже не замочит кружева своих трусиков. Воспользовавшись случаем, Саммер нагнулась и зачерпнула со дна реки песку, чтобы отскрести от въевшейся грязи руки и лицо.

Смыв песок горстью ледяной воды, она почувствовала себя лучше.

Франкенштейн уже выбрался на берег, а Саммер продолжала умываться. Он снял свою шапочку и положил ее на берег вместе с Маффи и пожитками. Потом вернулся назад, чтобы протянуть Саммер руку. По крайней мере, она подумала, что он вернулся именно за этим, и поэтому заторопилась ему навстречу, поднимая фонтаны брызг. Неприязнь к Колхауну заметно уменьшилась: женщина была тронута его вниманием.

Он не дошел до нее фута два, как вдруг согнулся и окунул голову в воду.

Саммер была так поражена этим, что не смогла устоять на ногах. Подошва ее слишком большой туфли соскользнула с поросшего водорослями камня, и, несмотря на отчаянную попытку удержать равновесие, она плюхнулась со страшным криком и мощным всплеском в воду.

Ее рот был все еще открыт, когда голова ушла под воду. Оказавшись в ледяном потоке, Саммер внезапно запаниковала. Она начала захлебываться и стала беспорядочно молотить руками, словно трепыхающаяся курица, оказавшаяся вдруг на плахе.

Сильная рука схватила ее за майку и вытащила наверх. Саммер, промокшая до нитки, принялась кашлять, отплевываться, хватать ртом воздух. Теплые сильные ладони крепко держали ее за локти.

Подняв лицо кверху, она увидела ухмыляющегося Франкенштейна, по лицу которого каплями стекала вода.

Он специально держал ее на вытянутых руках, чтобы она не вымочила его одежду.

– Если ты засмеешься, клянусь, я убью тебя, – прошипела женщина сквозь стиснутые зубы.

Он рассмеялся.

Саммер хотела было ударить его ногой. Но с ее невезением она, чего доброго, могла снова не удержаться на ногах и плюхнуться в воду. Если ударить его кулаком, он, скорее всего, увернется, а она опять окажется в воде.

Главное, что и в том, и в другом случае он будет еще сильнее смеяться над ней.

Саммер повернулась и зашлепала к берегу. Полные воды туфли весили, казалось, по сотне фунтов каждый.

Дрожа от холода, Саммер выбралась на берег. Пытаясь согреться, она обхватила себя руками. Вода ручьями стекала с нее. Выглядела она, должно быть, жутко, потому что Маффи, увидев вышедшее из воды чудище, попятилась назад.

Саммер показалось, что за ее спиной раздался сдавленный смех.

Повернув голову, она бросила на Франкенштейна испепеляющий взгляд.

Она была безумно зла! Зла на него, на себя, на весь мир! Если то, что случилось с ней за последние сутки, было задумано Всевышним, она с удовольствием двинула бы Всевышнего по зубам!

И еще она продрогла до мозга костей.

– Вот, возьми. – Он разжал ее закоченевшие пальцы и сунул в них скатерть. – И сними свою мокрую одежду, пока не схватила воспаление легких. А я разожгу костер.

Наградив его еще одним испепеляющим взглядом, Саммер со скатертью в руках удалилась за край утеса со всем достоинством, на которое оказалась способна.

Когда спустя некоторое время она появилась, завернутая в материю на манер папуаса, чопорно держа перед собой свою вымокшую одежду, с волосами, мокрым кольцом лежавшими у нее на спине, то с облегчением заметила, что Колхаун не обратил на нее ни малейшего внимания. Повернувшись к ней спиной, он пытался вдохнуть жизнь в мерцающий огонек, который безо всякого энтузиазма лизал кучку щепок. Маффи лежала рядом с мужчиной, как маленький меховой коврик.

Саммер развесила свои вещи на ветках, старательно закрепив их, чтобы не упали ночью. Огромные туфли она положила подошвами вверх на скалу. Когда она закончила, Франкенштейн уже разжег костер и теперь нанизывал сосиски на палочки.

Еда. Ничто другое не заставило бы ее подойти к костру – и к нему.

Саммер все время помнила, что, кроме скатерти, на ней ничего нет.

– Держи, – сказал Франкенштейн, когда она приблизилась, и протянул ей палочку с цилиндриками маршмеллоу.

С опаской поглядывая на Колхауна, Саммер села на землю, скрестив ноги. Скатерть неожиданно распахнулась, обнажив, к ее ужасу, бледные ляжки. После молниеносного взгляда на Франкенштейна – слава Богу, он, кажется, в задумчивости глядел на пламя – она поправила на теле хлопчатобумажную ткань. Восстановив пристойный вид, Саммер полностью сосредоточилась на костре и на приготовлении своей доли ужина.

Он не обращал внимания на нее. Она не обращала внимания на него.

Ветер, еще не остывший после дневной жары, ровно дул над открытым местом. Языки пламени плясали в небольшой кучке хвороста. Над головой мерцали звезды в обрамленном острыми верхушками сосен небе.

Франкенштейн сидел на каменистой земле в паре ярдов от Саммер в той же, как и она, позе – подобрав под себя ноги. Боковым зрением она видела его огромную фигуру, хотя делала вид, будто Колхауна здесь нет.

Мокрые черные волосы мужчины блестели в свете костра. Правая, ближняя к ней сторона его лица пострадала меньше левой. На ней были ссадины, но опухоль, похоже, почти спала. Можно было различить высокие, довольно плоские скулы, прямой нос с высокой переносицей, тонкие губы и упрямый подбородок. Она подумала, что естественный цвет его кожи – слегка желтоватый. В юности у него, наверное, были угри, потому что на щеках остались легкие следы шрамов. Он не красивый мужчина, не без удовольствия решила она. И вспомнила его безразличный поцелуй.

Колхаун посмотрел на нее. Его окаймленные синяками глаза были так же черны, как и волосы. Суровые, опасные глаза человека, который не боялся умереть – или убить. Один их взгляд должен был бы заставить ее дрожать. И она действительно дрожала, только не от страха…

Саммер поспешно отвела глаза, чтобы он не подумал, будто она разглядывает его. А когда украдкой снова взглянула на него, Колхаун уже сосредоточенно изучал огонь.

Она вдруг неожиданно обнаружила, что любуется шириной его плеч, по которым пробегали отблески костра, выпуклыми мускулами рук. Ниже шортов ляжки и икры тоже были мускулисты. Глубокий вырез оранжевой майки открывал его широкую грудь, поросшую шелковистыми черными волосами.

Он был некрасив, но мужествен. И эта мужественность обладала гораздо большей сексуальной силой, чем просто красота.

Придя к такому выводу, Саммер осознала, что они смотрят друг другу в глаза. Это длилось секунду, не больше. Потом так же непринужденно, как и все, что он делал, Франкенштейн перевел свой взгляд на сосиски, которые сейчас жарились на огне.

А Саммер почувствовала, что ее словно молния поразила.

Как можно, будучи замерзшей, запуганной, голодной, испытывать такое дикое влечение к человеку, который и являлся причиной всех ее несчастий?