Завтрашняя запись - Шарон Ли

— Конечно, — снова сказала она и кивнула Свидетелю: — Я позабочусь, чтобы твой слуга был устроен с удобствами.

— В этом нет нужды, — спокойно заявил Лал. — Он привык спать у двери, и мне не хотелось бы его разочаровывать.

Она посмотрела на него с подозрением.

— У тебя нет необходимости в такой защите здесь — на твоем Корабле, среди твоего Экипажа.

— Но мой друг привык к определенным условиям, и вежливость требует, чтобы они соблюдались.

Он смотрел ей прямо в глаза, находя это гораздо менее трудным, чем то было с Корбиньи.

Она первой отвела взгляд и чопорно поклонилась.

— Хорошо. Если Капитан сообщит мне, в каком часу желает проснуться…

— Позвольте мне самому связаться с тобой, когда я проснусь, — оборвал он ее. — Я чрезвычайно устал и еще не оправился после ранения. Будет лучше, если я получу такой отдых, какого потребует мой организм, а не стану пытаться выполнять свои обязанности, чувствуя себя измученным.

Последовал еще один поклон — еще более чопорный, чем первый.

— Капитан очень мудр. Я буду в его распоряжении в любое время. Ему достаточно только нажать первую кнопку на комм-пульте.

Она указала на настенную установку с нумерованной клавиатурой и архаичным наушником. Лал кивнул.

— Я в долгу у исполняющей обязанности Капитана, — сказал он и заметил, что ее лицо чуть смягчилось. — Хорошей вахты.

— Хорошей вахты, Капитан, — отозвалась она и наконец ушла.

Свидетель прошел к порогу и сел там, плотно прижавшись спиной к двери. Лал пристально посмотрел на него, а потом бережно уложил Трезубец на кровать.

— Ты оскорблен, Свидетель Телио?

— Нисколько, Анджелалти. В глубине души остается только изумляться мудрости твоей игры. — Он еще плотнее прижался к двери. — Мне представляется, что ты только недавно стал мужчиной — едва прошел Испытание. Но ты хитроумен, как человек, у которого за спиной многие годы охоты.

Он улыбнулся своей милой улыбкой хищника:

— Я говорю от души — как друг и брат по охоте. Ты сам меня так назвал.

— И потому оскорбления не нанесено, — заключил Лал и потянулся, подняв руки над головой и выгнув спину, напрягая по очереди все мышцы, а потом сразу их расслабив. — Но ты ошибаешься. Боюсь, что мое испытание только началось.

В тишине комнаты раздался негромкий звук — словно вдруг ручей зажурчал по скрытым камням.

Замедлив от изумления движение, Лал обернулся. Свидетель смеялся.

— Шутка, достойная мужчины, — сказал он наконец, поднимая руку, чтобы утереть глаза.

Лал осторожно сел на кровать.

— Тебе виднее, — с трудом выдавил он. Повернувшись спиной к открытой стене и возможным наблюдателям в Саду, он отвернул с запястья рукав и начал перемещать пальцы по крошечным кнопкам.

Паучки деловито засуетились, отправляясь выполнять свои магические поручения.

Свидетель Телио сидел, прислонившись к стене, вполне довольный текущей формой события.

Темнота.

Там всегда была темнота. И холод. И затхлый воздух. И больше ничего никогда не было.

Корбиньи встала на цыпочки, пытаясь дать облегчение сведенным судорогой рукам, скованным высоко над головой, утишить боль от многих синяков и ссадин. Зандора и Эйл были не более нежными, чем полагалось, а то, что она ответила на пару-тройку или даже дюжину их нежностей, вызвало еще более суровые меры.

Кровь уже давно засохла, слепив в сосульки волосы, упавшие на исцарапанное и побитое лицо. Красную рубашку с нее сорвали — подобный наряд на планетнице кощунствен! — и шлепали и дергали ее груди. Корова-планетница, так они ее назвали. Но не это было самым страшным.

Самым страшным была темнота — и они это знали. Дразнили ее слепотой, шумели в темноте, заставляя снова и снова промахиваться — и в конце концов она все-таки упала ничком, грызя зубами металл, а они молотили ее сапогами и кулаками, пока она не потеряла сознания.

И очнулась в цепях. Одна. В темноте.

Слезы жгли ей щеки, но она почти их не замечала. Ее избили два мерзких типа, пригодные лишь для самых простых работ — когда-то Корбиньи Фазтерот легко побеждала их во всех детских состязаниях. Ее подвесили, словно тушу, истекать кровью и слепо таращиться в темноту, пока за ней не придут. На эту планетную мерзость с отвращением будет смотреть весь Экипаж, а потом ее бросят в компостную машину в Саду и перемелют на удобрения.

Планетникам не полагается погребения среди звезд. Они — грязь, и в грязь уйдут.

Корбиньи закрыла глаза — или, наоборот, открыла. Это было практически все равно.

Но в темноте появился свет.

Крошечные янтарные пятнышки света, отделенные от нее то ли милей, то ли дюймом темноты. Они исчезали и появлялись снова, один за другим — а потом начали двигаться.

Она облизнула разбитые губы и попыталась позвать, но чудесный голос рассказчицы разбился на мелкие осколки, а сорванное горло будто песком забило.

Безгласная, она висела и смотрела, как увеличиваются ровно светящиеся янтарные глаза. Вот они уже у нее на сапоге. Паучьи коготки зацепились за ткань и начали подъем.

Она пыталась висеть неподвижно, чтобы не сбросить крошечное создание — Номер Пятнадцатый. Ее последнего друга. Она старалась не шевельнуться, но спину, руки и плечи внезапно свело судорогой, она попыталась приподняться на носках, чтобы уменьшить спазмы. И тут ее ноги подогнулись, она взвыла разбитыми остатками голоса, забилась в цепях, сильно ударилась головой о стену и снова провалилась в забытье.

Глава сорок девятая

Когда она очнулась, был свет. Свет и запахи растений, даже ветерок и, похоже, шум текущей воды. Были голоса — где-то далеко, а ее тело окутывала нежность. Она лежала словно на облаке. Она парила — и боли не было.

Осторожно, изумляясь отсутствию мук, она попыталась вспомнить, кто она.

Секунду у нее это не получалось сделать — но почемуто это ее не взволновало. Телесного облегчения было достаточно: она готова была считаться кем угодно, иметь любой возраст, носить любое имя. Боли не было. А вокруг нее был благословенный свет.

За краем облака, на котором она парила, виднелись деревья и цветы, залитые светом. Более внимательный взгляд превратил облако в кровать, где ее ноги были укрыты шелковистым покрывалом. На шелке лежала узкая изящная рука, мягкая, с жемчужными ногтями и золотистой кожей. Она сжала пальцы, проверяя, что это ее рука, и расслабилась, испытывая глубокое удовлетворение. Она — человек, обладающий рукой. Этого было достаточно.

— Корбиньи Фазтерот! — сказал чей-то голос совсем рядом. — Ты очнулась?

Она не стала спешить с ответом, сосредоточившись на деталях: говорил мужчина, негромко и уважительно, и назвал ее по имени. Корбиньи Фазтерот. Она почувствовала, что в глубине ее блаженной летаргии что-то шевельнулось. Корбиньи Фазтерот. Она повернула голову.

Мужчина оказался широкоплечим, невысоким, крепко сбитым и не противным на взгляд. Она попыталась вспомнить, не делили ли они ложе, но эта мысль ускользнула, когда он обратился к ней снова:

— Корбиньи Фазтерот, ты еще во власти снов?

— Я не сплю, — отозвалась она, услышав, как дрема добавляет глубину ее медленному, певучему голосу.

— Это хорошо, — сказал мужчина, но его карие глаза смотрели тревожно. Он наклонился ближе, так что она ощутила запах его тела. — Ты меня знаешь?

— А я должна тебя знать? — ответила она, наслаждаясь силой своего голоса, превратившего простой вопрос в приглашение.

По лицу мужчины промелькнула какая-то тень. Возможно, это была досада.

— Ты все еще в наркотическом сне, — объявил он и внезапно исчез.

„Ну что ж, — подумала она, уютнее устраиваясь на мягкой постели, — пусть уходит. Найдутся другие“.

— Корбиньи!

Другой голос, тоже мужской, и прикосновение к плечу. Она открыла глаза — и встретилась с его глазами: синими, огромными, красивыми. Что-то еще дрогнуло в ее внутреннем тумане. Дрогнуло — и пробилось на поверхность.

— Анджелалти?

В глазах отразилось облегчение. Чуть покачнулась кровать: это он сел на край.

— Ты приходишь в себя, — сказал он. — Это хорошо. Свидетель сказал мне, что ты навсегда лишилась разума.

— Лишилась разума…

Он быстро возвращался, и она посмотрела вокруг — на расположенный внизу Атриум, на роскошную каюту, на самого Анджелалти — и забвение испарилось, сменившись ужасом.

— Ты вмешался в Суд Экипажа! — воскликнула она и попыталась подняться, преодолевая мягкость не отпускающей кровати.

Его лицо окаменело:

— Извините, сударыня, но я спас вам жизнь.

— Снова!

Она сумела сесть, не замечая, что покрывало упало с плеч. Не думая ни о чем, кроме чудовищности его поступка.

— Анджелалти, послушай меня, ради всего, что тебе дорого! — Ее голос стал низким, и в нем билась тревога. — Ты должен отдать меня Экипажу. Сошлись на незнание наших обычаев: ребенок вряд ли мог видеть Суд Экипажа — кто может требовать, чтобы ты о нем слышал? Верни меня, познакомься с Кораблем, исполни свое предназначение. Это твой долг, то, для чего ты был создан…