Птичка тари - Рут Ренделл

Ив даже одевалась иначе, чтобы понравиться ему: волосы свободно падали на спину, на шее нефритовые бусы, и она украшала себя поясами, шарфиками и цепями — вещами, которые он покупал ей, когда они совершали загородные прогулки. Бусы и цепи обоих звенели при ходьбе, их волосы развевались по ветру, часто они ходили босиком, не надевая ботинок. Бруно изъяснялся на своем странном языке, и иногда Ив, аккуратная, педантичная Ив, как эхо, повторяла его выражения. Почему же тогда в душе Лизы укоренилась мысль, что хотя Ив никогда и не прогонит его, она так же счастлива, как и Лиза будет счастлива, если Бруно уйдет?

Крикнув Ив, хлопотавшей на кухне, что она вернулась, Лиза поднялась наверх и принялась рассматривать в зеркале свое лицо. Раньше она не обращала внимания на свою внешность, но сейчас она увидела, что Бруно говорил правду, по крайней мере относительно того, что она очень похожа на Ив. Она была точной копией молодой Ив, те же черты лица, та же покрытая золотистым загаром кожа, румянец на щеках, ясные карие глаза и отливающие золотом темно-каштановые волосы, точно так же вьющиеся и точно такой же длины.

Тот день, который ей запомнился круглыми, как солнце, венчиками сорняков и желтой краской на кончике поднятой кисти, Лиза мысленно считала Днем одуванчиков, но она выросла и уже не награждала именами особенно примечательные дни, хотя однажды и дала имя одному такому дню.

Немного погодя Лиза услышала, как вернулся Бруно. После его прихода воцарилась полная тишина. Лиза надеялась на что-то, хотя едва ли понимала сама, на что надеется. Возможно, она надеялась, что Ив каким-то образом догадается, насколько Лиза несчастна, и поймет причину этого. Ив могла бы догадаться и все поправить, как она делала всегда, когда Лиза была несчастна. Бруно, которому устроили разнос, настоящий разнос из-за нее, такое стоило бы увидеть. Она могла бы терпеть присутствие Бруно, если бы Бруно изменился, сделался бы доброжелательнее.

Так же тихо, как вели себя они, Лиза на цыпочках спустилась по лестнице.

Они оба лежали на диване, обняв друг друга, обвив друг друга, жадно впившись друг в друга, их тела так тесно переплелись, что со стороны казалось, будто это причиняет им боль. При виде этой картины Лизино одиночество, ощущение отвергнутости стало таким громадным, что грозило разрастись до размеров паники. Из ее груди вырвался звук, который ей не удалось сдержать, она взвизгнула, как от боли. Они были слишком заняты друг другом и не услышали ее.

Во всяком случае, мать не услышала. Голубой ангельский глаз Бруно маячил над изгибом материнской щеки. Холодно, не мигая, он смотрел на Лизу. Хуже всего было то, что глаз продолжал смотреть на нее, в то время как губы Бруно впивались в рот матери, а руки Бруно сжимали ее спину и колотили по ней.

Лиза бросилась прочь. Она вспомнила сказки Эндрю Лэнга, которые читала в детстве, и подумала, что Бруно навел на мать дьявольские чары.

14

— Дьявольские чары, — с возмущением повторил Шон, — в наши дни не действуют.

— В тот день подействовало.

— Что ты сделала, слепила из воска как там это называется и воткнула в него булавки?

Лиза не поняла.

— Мне не пришлось ничего делать. Он сделал это сам. Я могла бы рассказать ему, что есть вещи, которые для нее важнее, чем он. Ну, две вещи.

— Шроув и ты.

— Шроув, по крайней мере. Я тоже была важна, но не так. — Она помедлила. — А сейчас я все думаю, важна ли я для нее, Шон, и насколько. Знаю, что Ив в тюрьме, но, как она говорила, это не темница, это не лондонский Тауэр. Она могла бы попросить о свидании со мной, правда? Но она не знает, где я, думает, что я у Хетер, а проверить не может, иначе она знала бы, что я не там. А потом, разве у них нет полиции, чтобы разыскать меня?

— Либо одно, либо другое, любимая. Нельзя одновременно не хотеть и хотеть, чтобы тебя искали.

— Да, ты прав. Но все же я думаю, что Ив любила меня, когда я была ребенком, когда она могла как бы создавать меня заново, формировать меня такой, как ей хотелось, но когда я выросла, она утратила интерес, я ощущала утрату ее интереса.

— Теперь ты получила меня.

— Знаю. Я продолжу рассказ о Бруно и о том, как разрушились чары, хорошо? Должно быть, он был безнадежно глуп, если угрожал ей и не видел, что это пустая трата сил. Я понимаю это теперь, но тогда не понимала, я была слишком мала. Я думала, что Ив отошлет меня и уедет из Шроува, а этого, как мне казалось, я не переживу.

Бруно продолжал убеждать Ив уехать и жить с ним в том доме, который он хотел купить. Он нашел где-то дом, который ему понравился, но не хотел принимать предложения продавца, пока не добьется обещания от Ив. Дом его матери был продан к тому времени, и он получил за него намного больше, чем стоил дом, как часто случалось в конце восьмидесятых. Он нашел большой дом, построенный пятьдесят лет назад на краю деревни, куда ходила Ив, чтобы сесть на автобус, когда ездила в город.

Даже Лизу уговорили посмотреть на дом. Ее отвезли туда на машине. Лизе дом показался ужасно уродливым: темные деревянные рейки на желтой штукатурке — подражание елизаветинской архитектуре, домам, которые Лиза видела на картинах, — красная крыша и окна, составленные из сотен мелких ромбовидных стекол.

При доме был очень большой сад, и Бруно неустанно повторял, что Ив будет довольна. С трех сторон сад окружала непомерно высокая живая изгородь из кипарисов, Лиза знала, что они называются leylandii. Самое уродливое дерево в мире, как когда-то сказала Ив. Они проехали через деревню, и Ив указала место, где упал замертво Райнер Бек, когда строил кирпичную стену. Кто-то другой, должно быть, закончил строительство дома между рядом коттеджей и зданием деревенской администрации, так как именно там стоял дом, выглядевший таким старым, будто простоял на этом месте лет сто.

Доехав почти до окраины города, они зашли в супермаркет, который немного напоминал новый дом Бруно, но был раз в пятнадцать больше и имел только один этаж. Это был еще один первый опыт для Лизы, которая, зайдя туда, получила громадное удовольствие. Она медленно шла мимо полок и считала, сколько на них сортов фруктового сока и видов овощных консервов. Количество сортов различных печений перевалило за сотню. Множества продуктов она просто никогда раньше не видела и даже не подозревала, что это можно есть. Мыла, спреи и моющие средства восхитили ее. Она с удовольствием провела бы остаток дня там, но Ив нервничала и заставила ее уйти, как только они купили фрукты и кукурузные хлопья. Лиза познакомилась именно с тем, что больше всего пугало Ив.

Это случилось в тот вечер, когда они снова ссорились из-за дома, а Лиза уютно устроилась в кресле и читала «Кима», издание в темно-красном, с тисненным золотом переплете из библиотеки Шроува. Внезапно Бруно спросил:

— А мистер Джонатан Тобайас, твой хозяин и господин, в курсе дела, что ребенок не ходит в школу? Что она никогда не училась в школе?

Вопрос отвлек Лизу от Кима, Дружка всего мира и Ока красоты, и она оторвалась от книги. Джонатан Тобайас действительно ничего не подозревал. Даже Лиза это понимала или догадывалась об этом. Конечно, девочка всегда была дома, когда супруги Тобайас приезжали в Шроув, но они приезжали нечасто и только в школьные каникулы, летние или зимние. Если Джонатан Тобайас и задавал Ив вопрос, как она устроилась со школой, та, без сомнения, лгала ему. Своими ушами Лиза этого не слышала, но не удивилась, если б дело обстояло именно так.

— Он не знает, верно?

— Его это не касается, — ответила Ив.

— Это касается каждого члена общества. Если бы он знал, сомневаюсь, что он позволил бы тебе жить здесь. Дело не только в том, что она не ходит в школу, речь идет и обо всем остальном. Ты держишь ее здесь в полной изоляции, не нанимаешь женщину для уборки, потому что не хочешь иметь лишнего свидетеля, оставляешь себе деньги, которые, как полагают, ты платишь этой несуществующей женщине, не говоря о том, что ты позволяешь ребенку творить что захочет в Шроуве, брать из библиотеки любые книги. Посмотри на нее сейчас.

У нее в руках, возможно, первое издание. Первое издание в руках одиннадцатилетнего ребенка, который никогда не ходил в школу!

— Я не сумела целиком оградить ее от внешнего воздействия, — спокойно возразила Ив. — И сама недостаточно полно оградилась от внешнего мира, как обещала себе. Я проявила слабость, я была глупа. И самую большую ошибку я совершила, позволив тебе поселиться здесь.

Бруно повернулся к Лизе:

— Отправляйся спать. Уже почти девять часов вечера, и тебе нечего здесь делать.

— Не смей разговаривать с ней так! — Ив вскочила, впившись в него глазами. — Это дом Лизы, она вольна делать то, что ей нравится. Неужели ты считаешь, что угрозами можешь заставить меня уехать и жить с тобой в этом псевдотюдоровском монстре? Неужели ты до такой степени не разбираешься в людях?