Русофобия - Елена Владарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За последние несколько минут Кэтрин встретилась только грязная измождённая собака с выпирающими рёбрами и отвисшими сосками. Эта, когда-то, наверное, гордая представительница породы золотистых ретриверов, трусила по направлению к обитаемой части города в поисках еды. Кэтрин дождалась, когда псина пройдёт мимо, и, перейдя на другую сторону улицы, занялась маскированием велосипеда. Ещё в квартире у «тётушки», используя шпионскую поисковую программу, она приметила кучу строительного мусора, накрытую большим куском брезента. Приподняв один край, Кэтрин спрятала туда велосипед, прикрыв сверху тяжёлой металлической штуковиной.
В процессе разработки спасательной операции Кэтрин определила несколько зданий, в которых наиболее вероятно пребывание заложницы Береговой. Таких зданий было четыре. Теперь Кэтрин Джонс оставалось обыскать каждое из них, вывести в безопасное место российскую наблюдательницу и передать её представителям федерального бюро расследований, ну, или русским спецслужбам. Смотря, что прикажет её руководство.
Кэтрин достала из рюкзачка и надела наплечную кобуру с верным «Глоком», неоднократно спасавшим ей жизнь. И, определив ближайшее к ней здание из четырёх отмеченных, короткими перебежками двинулась по направлению к нему, стараясь держаться в тени домов.
Москва, Смоленская – Сенная площадь
2.30 ночи (18.30 по нью-йоркскому времени)
Взгляд генерал-полковника метал молнии и громы, что неудивительно, ведь вместо того, чтобы сейчас спать на удобной мягкой постели рядом с новой двадцатичетырёхлетней любовницей, Добровольскому приходилось проводить экстренное совещание. А всё из-за нерадивости подчинённых, из-за того, что не на кого сейчас положиться. Вот во времена Советского Союза наши разведчики не проваливали так глупо важных операций, потому что знали, чем им это грозит. А сейчас понабрали по объявлению молокососов и молокососок, ни мозгов, ни ответственности, ни способностей к шпионской работе. Раньше ко всему подходили творчески. В том числе и в их работе попадались такие художники, что хоть сразу записывай в живые классики. А сейчас всё поизносилось и измельчало. И разведчики тоже.
– Ну? – Грозным взором обвёл команду неудачников генерал-полковник Добровольский. – Есть ещё что-то, что я должен знать?
Иванов с Ефимцевым тут же вжали плечи и опустили глаза, прямо как нашкодившие школьники, Бородина делала вид, что рассматривает что-то интересное за окном, а Певцов рисовал в рабочем блокноте какие-то загогулины. Как же они его подвели! И это спустя столько лет продуктивной слаженной работы. Пора менять команду, решил Добровольский, пока самого принудительно не выпроводили на пенсию.
– Долго мне ждать доклада? – Повторил Добровольский нарочито спокойным тоном, что у него всегда было предвестником эмоционального взрыва.
Поэтому Григорий Сергеевич поспешил отчитаться:
– Агент специального назначения Кэтрин Джонс сумела определить местонахождение заложницы и в данный момент она совершает спасательную операцию.
– Одна?
Иванов слегка побледнел и искоса посмотрел на Кристину Михайловну, в чьей юрисдикции было дать добро на подключение дополнительных агентов. Бородина не дала разрешения Иванову с Ефимцевым несколько часов назад, объяснив отказ нерентабельностью и слишком высоким риском рассекречивания ценных агентов ради спасения одной гражданской.
– Кристина Михайловна сочла нерентабельным выделение боевой группы, – Григорий Сергеевич ещё раз скосил глаза на Бородину, на лице которой не дрогну ни один мускул.
– Кристина? – Протянул с вопросительной интонацией Добровольский.
Бородина впервые посмотрела прямо на генерал-полковника впервые с начала совещания.
– Евгений Викторович, я отвечаю за продуктивность агентурной работы и сохранение секретности, если вы помните, – с вызовом добавила она. – При формировании группы спасения существовал риск рассекречивания нескольких ценных и продуктивных агентов, а взамен – спасение одной гражданской. Лилия Берегова не является особо ценным кадром для Российской Федерации. Поэтому я сочла такой риск необоснованным и готова повторить это тем, кто чересчур эмоционально относится к рядовой сотруднице дипломатического ведомства.
– Но ведь и Катя может погибнуть! – Не заметив намёка, Ефимцев перешёл на повышенный тон.
– А вас, Константин Петрович, – Бородина смотрела ему прямо в глаза, – вообще следовало отстранить от расследования сразу же, как в него вступила ваша дочь.
Ефимцев съёжился и поник. Иванов ему сочувствовал, но ничем не мог помочь. Добровольский обдумывал слова Бородиной.
– Так, – сказал он, наконец, – я согласен с Кристиной Михайловной, мы должны заботиться о благе государства, а не рядовых его граждан. Поэтому я даю агенту Джонс время до вечера на спасение заложницы. Если операция не удастся, пусть сворачивается и возвращается к своему основному заданию. Вам понятно, Григорий Сергеевич?
Иванов молча кивнул. Он отвёл Кэтрин это же время на спасение Лилии Береговой. Главное, что гроза прошла мимо, и у девочек есть какой-то шанс, пусть и небольшой. И да поможет им Господь.
– Ну, раз всё ясно, заседание окончено, – Добровольский поднялся из кресла Григория Сергеевича, которое традиционно занимал в его кабинете, – для доклада и подведения предварительных итогов операции встречаемся завтра тем же составом в восемнадцать часов. Если не возникнет чрезвычайных ситуаций.
Добровольский с Певцовым покинули помещение. Кристина Бородина в дверях остановилась и обернулась к двоим оставшимся.
– Мне очень жаль, – сказала она прежде, чем выйти за дверь.
На Ефимцева было страшно смотреть. И не мудрено – в одной мясорубке и родная дочь, и та, к которой он относился, как к дочери.
– Костя, – Иванов положил руку на плечо друга. – Катерина справится, а мы будем молиться за них.
Григорий Сергеевич почувствовал, что плечи Ефимцева вздрагивают. Он ещё никогда не видел друга плачущим, поэтому, чтобы дать Константину Петровичу время успокоиться, он вышел из кабинета и тихонько прикрыл за собой дверь.
Заброшенное промышленное здание на окраине Нью-Йорка
18.37
Увидев, как я голыми руками пытаюсь разобрать кирпичную стену, Русофоб вдоволь повеселился, посмеялся над моей тщетной попыткой убежать от него. Впрочем, пусть смеётся, это лучше, чем если бы он разозлился и избил меня. В данный момент я почти его не боялась. Может быть, просто устала паниковать? Меня гораздо больше смущал тот факт, что посторонний мужчина видит меня в разорванном на груди платье. Я кое-как сцепила концы рукой и держала так, пока он не ушёл.
Оказалось, Трумэн принёс мне поесть. Он поставил металлическую миску на пол и, всё ещё посмеиваясь надо мной, вышел, не забыв запереть дверь на ключ.
Я с опаской подползла к тарелке (в данный момент такой способ виделся мне оптимальным для передвижения по комнате). Миска была большой, металлической, заполненной наполовину каким-то непонятным густым варевом. Хотя пахло неплохо, что-то вроде овощного рагу с ароматом тушёнки. А вот и фрагменты мяса. И с чего
