Наполеон и Гитлер - Десмонд Сьюард

благоприятное впечатление. Однако Первый консул сказал ему: «Две великие европейские нации нуждаются в мире — они должны понять друг друга». Этот известный деятель партии вигов восторженно писал: «Во мне крепнет уверенность, что Бонапарт и все его друзья считают войну с Англией истинным бедствием, которое может свергнуть их страну в пучину несчастий». Ранее в том же году Фокс не таясь высказал свое мнение о Наполеоне: «Поскольку политическая свобода в этом мире невозможна, то я считаю, что Бонапарт лучше других подходит для роли повелителя всей Земли». Это заявление мало чем отличается по своей сущности от языка, на котором в 30-е годы нынешнего века говорили те, кто пытался умиротворить Гитлера всяческими уступками.

Однако оставшиеся противоречия между двумя странами не могли не привести к дальнейшим трениям. Немалую роль здесь сыграли и причины субъективного характера: представители английской знати, из которых состояла правящая олигархия этой страны, едва ли питали должное уважение к своей собственной королевской семье, а уж тем более не собирались преклоняться перед самозваным монархом. Да и чопорная надменность их безукоризненных манер, от которых за версту Веяло ледяным презрением, тоже не могла не выводить из себя этого выскочку Первого консула. (Даже хладнокровнейший Талейран признавал, что чувствует себя совершенно разбитым после беседы с лордом Гренвилем.) Но лучшим образцом этой породы дипломатов был Висконт Уитуорт, британский посол. Исполинского роста, всегда с иголочки одетый, бывший гренадер, который женился на герцогине Дорсетской, он раздражал Наполеона одной своей внешностью.

Многие государственные деятели Англии испытывали страх перед Наполеоном. В конце 1802 года Джордж Каннинг, будущий премьер-министр, заявил, что главную опасность представляет не политика Наполеона, а его скверный характер. Выпрашивая у палаты общин новых военных ассигнований, он добавил: «Для того чтобы справиться с Бонапартом, можно обойтись и без этих затрат, имея одного талантливого генерала, которому удастся вселить в солдат дух победы». К сожалению, ни один английский генерал не мог внушить такого доверия. (Кстати, именно. Каннинг сыграл потом большую роль в открытии Веллингтона - победителя Наполеона в битве при Ватерлоо).

«Уничтожение Англии — это первая мысль, с которой утром просыпается Наполеон, — предупреждал Шеридан, — об этом же он возносит вечером и свою последнюю молитву, к какому бы божеству она ни была обращена — к Юпитеру или к Магомету, к богине сражений или к богине разума. Взгляните на карту Европы, с которой якобы чуть не исчезла Франция, и вы не увидите там ничего, кроме Франции». Уинхэм был встревожен еще больше: «Буонапарте — это Ганнибал, который поклялся посвятить свою жизнь уничтожению Англии».

Аннексия Пьемонта удивила и насторожила британское правительство. Дальше — хуже. Португальская Гвиана была передана Франции, и в это же самое время Испания вернула ей Луизиану, чьим генерал-губернатором был назначен генерал Виктор. Завоевания в западном полушарии продолжались. На Гаити был послан французский экспедиционный корпус, который быстро покорил эту страну, а вождь ее негритянского населения, знаменитый Туссен Лувертюр, умер при загадочных обстоятельствах в плену, после того как сложил оружие, поверив обещанию французов сохранить ему жизнь. Испания дала свое согласие на переход Пармы под управление Франции после смерти пармского герцога. В Швейцарии вспыхнула гражданская война, и Наполеон послал туда 40000 солдат под начальством генерала Нея. Алоиз Рединг со своей крошечной армией был разбит и взят в плен. Под нажимом Франции Турции пришлось уступить в вопросе о предоставлении французским коммерсантам беспрецедентных привилегий в Леванте. Последней каплей, переполнившей чашу, стало опубликование статьи полковника Себастиани в «Мониторе», являвшемся официозом консульского режима: он утверждал, что якобы большинство египтян ждут не дождутся возвращения французов и что для повторного захвата этой страны хватит отряда в 6000 штыков. Далее полковник утверждал, что и население Ионических островов мечтает перейти в подданство Франции. В ответ на английскую ноту протеста Франция заметила, что у нее имеется куда больше оснований для недовольства, поскольку в Англии была опубликована книга, где содержались прямые оскорбления в адрес Первого консула и его армии (имелась в виду «История британского похода в Египет»). По обе стороны Ла-Манша газетные баталии становились все более разнузданными. Обмен посланиями между правительствами Англии и Франции превратился в поток взаимных оскорблений.

Бонапарт стоял на своем, утверждая, что его действия никак не являлись нарушением условий Амьенского договора. По мнению Первого консула, у Британии не было причин возражать против происходящих событий, особенно в Европе: Люневильский мир с Австрией (по которому гарантировалась независимость новой Швейцарии, а также Голландской и Итальянской республик) касался только франко-австрийских отношений, и Англии не стоило совать нос в чужие дела.

Очень похоже, и Гитлер уверовал в то, что после Мюнхенского соглашения Англии и Франции в Европе делать больше нечего. Почти наверняка Первый консул хотел мира, но на его условиях, точно так же, как нацисты, по словам Антони Идена, «хотели бы дружить с нами, при условии, что им позволили бы настоять на своем».

Кроме того, англичанам не нравился сам образ жизни населения при Бонапарте. Вот как его охарактеризовал Том Пэйн в 1802 году: «Республика? И вы называете это республикой?! Да ведь они живут хуже, чем рабы в Константинополе!» Некий полковник Литлхейлс заметил, что законодательный корпус и судебные учреждения всегда находятся под усиленной охраной армии. Другой англичанин писал, что парижское общество выглядит очень жалким — все боятся соглядатаев тайной полиции, а Наполеон нарочно культивирует всеобщую подозрительность, «считая это лучшим способом удержать население в повиновении».

Но в любом случае в 1802 году большинство англичан не желали и думать о войне с Бонапартом. Точно так же и в 1938 году они хотели мира с Гитлером любой ценой. Бывший министр Бурбонов Калон сообщил, что восхищение англичан Наполеоном достигло невероятных масштабов — при королевском дворе, в Сити, в столице и за ее пределами люди разного общественного положения, вплоть до последнего подмастерья, не устают петь ему дифирамбы. Стоило опять вспыхнуть войне, как все тут же разом изменили свою точку зрения и стали твердить, что Наполеон давно уже замышлял эту войну и что он один и несет всю ответственность. Адмирал Нельсон жаловался: «Просто поразительно, как одному животному удается нарушать покой всей Европы». Фокс предвидел «ужасные вещи, если Бонапарт примет по своему обыкновению суровые меры». Парализующий волю липкий страх войны проник в сознание многих англичан.

Если бы кто-то, прозрев задним умом, сказал, что война была неизбежна, то с полной уверенностью можно так же говорить и о том, что ее инициаторы вовсе не рассчитывали на грандиозный размах задуманных