Шторм Z. У вас нет других нас - Даниил Юрьевич Туленков

Мои рассказы, то есть хроники военных будней «Шторм Z», в которых мне довелось принимать участие, потихоньку подходят к концу.

Наш первый выезд вместе с мистером Фьюжном закончится неудачно.

Нас накроет артиллерия задолго до выхода на точку, и мы откатимся.

Мы эвакуируем часть группы и раненых утром, но все мы не влезем в «тайфун». Я останусь с мистером Фьюжном, и мы спустя какое-то время начнем отход оставшимся составом.

Мы перебежим пустую раздолбанную дорогу под наблюдением вражеского коптера, повисшего где-то в ярко-голубом, солнечном небе, и скроемся в спасительном кустарнике.

А маленькие, с высоты полёта дрона, человечки с жовто-блакитными флажками на рукавах кинутся к своим орудиям.

И вот…

…я бегу, продираясь сквозь заросли акации, по сухой, выжженной солнцем траве…

Круг замкнулся.

Мне больше нечего рассказать о своих «боях и походах».

Мой путь на фронтах СВО, во всяком случае его пройденная часть, не был ярким и героическим.

Да и сам я никакой не герой.

Но я — настоящий. Такой, какой есть. И люди вокруг меня описаны такими, какие есть.

Если они кому-то не нравятся, извините.

Но других у меня нет.

И у вас нет других нас.

Послесловие

Крайний выход подарил мне ещё одну возможность побыть наедине с собой.

Закончив работу в штабе и вернувшись в строй, я убыл на поддержку штурмовиков в составе группы эвакуации.

Больше двух месяцев не был я на передке и, конечно, не мог не обратить внимание на те изменения, которые тут произошли.

Лесополки превратились в чахлые насаждения беспомощных кустиков, а то и просто изогнутых палок, воткнутых в расплывшийся чернозём.

Дороги, по которым мы шустро перемещались летом и осенью в кроссовках, расплылись потоками грязи, в которых исчезали, с хлюпаньем заглатывая чёрную жижу, резиновые сапоги.

Перемещение самого себя, в броне, каске и с автоматом, стало реальным квестом.

Как в этих условиях можно кого-то ещё таскать — вопрос риторический.

С огромным трудом, еле успевая за группой, я прошёл длинную лесополку.

За это время я пару раз улетал в темноте в окоп, путался в полёвке, с размаху плюхаясь в липкую, тягучую грязь, бился о поваленные деревья.

Дальше был переход в перпендикулярную лесополосу, выкошенную артиллерией. Пробирались через поваленные деревья, разбросанные кусты в абсолютной, кромешной тьме.

Падали, вставали, снова шли, теряя силы.

Где-то в этом буреломе я снова полетел куда-то в темноту, кувырком, сильно, до искр из глаз, зашибив колено.

Я и так сильно отстал от группы, но сейчас моё перемещение значительно усложнилось.

Понимая, что я превращаюсь в балласт и обузу, я крикнул командиру, чтобы меня не ждали.

— Дай направление и координаты, я буду следовать за вами самостоятельно.

Подумав немного, командир дал мне команду на возвращение в точку спешки.

Группа ушла, а я ещё долго выбирался из завалов сучков и деревьев, освобождая то одну, то другую ногу, нащупывая слетевшую с головы каску.

Потом долго, опираясь на автомат, как на костыль, выкарабкивался из лесополосы на дорогу.

И вот я снова один, как тогда, в Н-ке.

Я снова в каком-то непонятном месте, где никогда не был и никогда не хотел быть.

Я снова наедине сам с собой.

Где-то рядом бормочет арта, слышен гул выходов и грохот прилётов.

Но здесь только тишина и темень, сквозь которую смутно вырисовываются очертания лесополок.

В ночи они кажутся густыми зарослями, но, когда входишь в них, это просто жалкие, обкорнанные кустики, пеньки, куча сучков и поваленных жидких деревьев.

Я проковылял до перекрестка и повернул налево, туда, откуда мы пришли.

Долго, с передышками, чавкал по грязи, вслушиваясь в низкое, тёмное небо.

Изредка оно озарялось вспышками выходов «градов» где-то очень далеко.

Нога болела, я еле волок сам себя по жирной жиже.

За два месяца я полностью растерял форму.

Одышка, налитые свинцом ноги, мокрая, хоть выжимай, форма под тяжелющим броником. Капающий из-под шапки и каски пот. По мере того как всё медленнее и менее энергично я шёл, мокрая одежда начинала превращаться в холодный, до озноба, мешок, ещё больше сковывающий движения.

Я брёл и брёл дальше, отсчитывая шаги.

Наконец я добрался до первого в этой лесополке поста.

Меня окликнули, я коротко, по сути, обозначился. Уточнил, где тут пустой блиндаж, я знал, что такой есть, нам говорили о нём по дороге сюда.

— Метров сто, потом спустишься в окоп и прямо. Не пройдешь.

Я поковылял дальше, дошёл до второго поста.

Снова оклик и мой ответ.

Блиндаж мне помогли найти.

Я решил немного отдохнуть в нём.

Там было двое. Кто они, что они, я не стал вникать. Я не судья, не прокурор и не военная полиция.

Я просто попросил их подвинуться на лежаке и дать мне воды.

Они подвинулись, а воды, сказали, нет.

Я обшарил в кромешной тьме блиндаж, нашёл полторашку воды, долго и жадно вливал в себя полбутылки.

Из темноты на меня с ненавистью смотрели четыре глаза.

Мне было густо насрать.

Они же сказали, что воды у них нет. Значит, это не их вода.

Значит, у них нет на неё права большего, чем у меня.

Напившись, я лёг на измазанный глиной спальник, укрылся вторым таким же, мокрым, испачканным землёй, и задремал.

Я не спал. Я был где-то между царством Морфея и реальностью холодного блиндажа, голода и мокрых, испачканных грязью спальников.

Я отразил, как исчезли бесшумно тени.

Они были мне безразличны. При шорохе их тел я лишь положил руку на автомат и подвинул его ствол к лежащей рядом каске.

Во всей вселенной меня интересовала только лишь сохранность этих двух вещей.

Весь остальной мир они могли смело уносить с собой.

Они ушли. Вода ушла вместе с ними. Чёрт с ней. Я не рассчитывал и на то, что получил.

Я снова один, в холодном, сыром, грязном блиндаже, укрытый мокрым, вонючим, испачканным землёй спальником.

Я дремлю, не понимая и не желая понимать, что будет дальше. Что делать дальше. Как выбираться на точку спешки.

Всё потом. Пока я хочу вздремнуть.

Где-то рядом сработала кассетка. Новый, неизвестный мне тип. Гораздо более мощный.

По звуку разрывов суббоеприпаса я оцениваю интуитивно его силу.

Известные мне кассетки трещали слабее. По ощущениям, их убойная мощь могла рвать в клочья мясо, артерии, вены, но они были неспособны пробить даже простенькую броню, расколотить кость.

Эти рвались с пугающей мощью.

Их треск вселял убеждение, что раскиданные их силой шарики могут размолоть на своём пути всё.

Их