Большое шоу - Вторая мировая глазами французского летчика - Пьер Клостерман

Я сосредоточился на одном из "фокке-вульфов". Он кружился, его черные кресты, обрамленные желтым контуром, и кабина сверкали на солнце. Он покачивал крыльями в поисках противника. Я навел на него прицелы. Должен ли я стрелять? Нет еще. Тишина... Он все еще за пределами досягаемости. Но он увидел меня, отступил на правый борт и пошел на крутой поворот. У концов его крыльев появились два белых инверсионных следа. Затем он начал вертикальный подъем, прямой, как у ракеты. Вдруг он перевернулся на спину с такой яростью, что, несмотря на изменение его позиции, его движущая сила продолжала выталкивать сверкающее "брюхо" к солнцу. Наконец-то в пределах досягаемости! Одним движением ручки управления я навел световую точку перемещения орудийного прицела на немца через его винт, медленно вращающийся в воздухе, как жалкая вертушка. Я был так близко к нему, что видел каждую его деталь. Это был один из последних "длинноносых" с двигателем "даймлер-бенц". Я уже видел маленькие голубые язычки пламени выхлопных газов, следы окиси, оставляемые горящими газами вдоль фюзеляжа, его изумрудно-зеленую спину и бледное "брюхо", словно у щук, которых я когда-то ловил в Мейенне. Мгновение - и большим пальцем я нажал на кнопку, и мои крылья задрожали от отката орудий. Вдруг ясные очертания "фокке-вульфа" стали распадаться на составные части. Блестящая кабина разлетелась на фрагменты. Мои снаряды врезались в него, устремляясь вперед к двигателю и выпуская вспышки, которые танцевали на алюминии. Затем всполох огня, густой черный дым, смешанный с горящими частями. Я должен уходить. Всей своей силой я надавил на рычаги управления, и, поскольку мой "спитфайр" был "захвачен" лучом прожектора, я в последний раз увидел "фокке-вульф", исчезающий внизу, словно комета в саване облаков, покрывающих канал Орне.

Все это продолжалось секунды. Никогда ранее я не испытывал такой неожиданной паники, которая берет за горло после уничтожения вражеского самолета. Вся сдерживаемая энергия вдруг высвобождается, и остается единственное чувство - апатия. Исчезает уверенность в собственных силах. Приходится снова начинать весь изматывающий процесс накопления энергии, концентрации воли и восстановления напряжения измотанных мышц. Чтобы обеспечить это, приходится идти на самый дикий маневр, как если бы все немецкие истребители во всем люфтваффе соединились вместе и сосредоточили свою угрозу исключительно на мне. Затем снова вспышка энергии, партнерство плоти и металла.

Справа от меня "спитфайр" оторвался и пикировал за "фокке-вульфом". Я уловил проблеск опознавательных знаков - "LO-B"; это был Кен. Я должен прикрыть его и, уклоняясь от нескольких решительных атак немцев, пошел на крутое спиральное пикирование - они двигались слишком быстро, чтобы преследовать меня.

Кен стрелял; его крылья извергали длинные хвосты коричневого дыма и поток порожней тары. Поглощенный наблюдением за ним, я не обращал внимания ни на что другое. Появилась тень, накрывшая мою кабину. Я посмотрел вверх. В 30 футах надо мной прошло огромное, забрызганное маслом "брюхо" "фокке-вульфа". Он не заметил меня и открыл огонь по Кену.

Инстинктивно я дросселировал прямо вниз, слегка надавил на ручку управления, прицелился и на дальности прямого выстрела открыл огонь. Поток стали извергался из четырех пулеметов и двух орудий, которые ударили по нему с расстояния 150 ярдов, прямо там, где крыло правого борта соединялось с фюзеляжем. "Фокке-вульф" затрясся и резко ушел влево, его правое крыло согнулось в ливне вспышек, разделяя компанию с фюзеляжем, сминая хвост самолета и проносясь со свистом в потоке фрагментов.

Я едва оправился от этого сюрприза, как меня атаковали другие шесть "фокке-вульфов". Появилось смятение, и я превратился в ненормального. Пот лил с меня, и рука без перчатки соскользнула на ручку управления.

На высоте 3000 футов отделение Фрэнка пыталось продержаться в крутящейся массе "фокке-вульфов".

Единственное, что можно было сделать в данной ситуации, - это продолжать непрерывно поворачивать, пока 152-я не выстроится - в своей обычной тактике - для пикирующих атак, после которых последуют вертикальные подъемы. На нашей стороне был один фактор; мы сражались в 15 милях от нашей базы, а немцы от своей - в 150. Они бы первыми вышли из строя.

Однако я был сыт по горло этой канителью. Мне удалось зацепить одного, кто медленно выпрямлялся после подъема: снаряды взрывались под его "брюхом". Привычный штопор и привычный след густого черного дыма. Было бы рискованно следовать за ним - прямо надо мной сразу же появились полдюжины других. Я не был уверен, что сбил его "наверняка", хотелось убедиться в этом, как факте "наиболее вероятном", но в любом случае убедиться в этом не было времени. Мое орудие с левого борта зажало. Я выпустил в "фокке-вульф", выполнявший безупречную бочку, мои оставшиеся двадцать или почти двадцать снарядов с правого борта. Какая потрясающая идея - выполнять бочку в середине стычки! Как говорят британцы, всему свое время!

"Фокке-вульф", казалось, получил достаточно и показывал признаки слабости. В отличие от трех или четырех, продолжающих атаковать, он взяли курс на юг. Я воспользовался возможностью осторожно, боком пробиться к облакам. Я ликовал, так как за сорок минут мне трижды повезло - сбил три самолета, два из которых будут подтверждены, мне также удалось повредить два других. Я не отказал себе в удовольствии выполнить пять победных бочек над Лонгли, на радость местным жителям.

Мы с Жаком только что вернулись из путешествия, где рассеивали огонь в районе Сент-Ло. Нас встретил густой зенитный огонь вдоль впалой тропинки, переполненной немецкими грузовиками. Одного пробега было достаточно, чтобы уничтожить их. Под броней под моим креслом взорвался снаряд. Я осторожно поднялся на высоту 3000 футов. Несмотря на мой срочный звонок, Жак совершил три атаки сквозь заградительный огонь трассирующих снарядов. Его самолет был изрешечен дырами.

Перед получением пайка, состоящего из солонины и консервированной моркови, мы выпили в столовой кружку пива. Лэнсли, который со смущением наблюдал за нами несколько минут, в конце концов присоединился к нам. Он заказал у бармена пиво, а затем поспешно, беря быка за рога, сболтнул, что обо мне вспоминали начальники оперативного отдела.

Я ждал и боялся этого в течение двух недель. Медики разузнали обо мне и тайно удваивали дозу бензедрина, чтобы мои нервы протянули немного дольше. Ублюдок, должно быть, послал доклад.

В конце концов, это была его работа, а я определенно был в плохой форме. Сам Жак несколько раз говорил, что у меня нервный тик, как у наркомана со стажем. За две недели я потерял около семи килограммов веса.