В глубине тебя (СИ) - Ренцен Фло

Повезло — девушка-блондинка любит собак и безбоязненно треплет по мягкой, барашковой голове Рикки, а он, о чудо, даже на нее не прыгает.

— Ничего страшного! — кричит мне она, а псу приговаривает: — Кра-са-авчик... Ты хо-ро-оший... Ну беги, беги к хозяйке...

А когда хозяйка, то есть я подбегаю поближе, а Рикки бросается мне навстречу, и я кричу светловолосой девушке: «Извините еще раз!» — то понимаю, что это — перекрашенная Нина. А в той толпе, вон там, возле мангала — Рик.

Р-и-к.

А у нас с ним, оказывается, вестерн: этот город слишком тесен для нас двоих...

— Кати! — зовет меня Илья — Рикки от меня ринулся к нему.

От его голоса я вздрагиваю и вижу, как за мной следом вздрагивает Нина — наверно, только теперь, услышав имя, распознала. Кажется, она даже украдкой метнула взгляд в сторону — не слышал ли Рик?.. Что, если слышал?..

Рикки подбегает, крутится в ногах, я приседаю перед ним на корточки, машинально его потрепываю, сама же глаз не отвожу от их компании.

Ее компании, кажется. А часто они такое устраивают, думаю безэмоционально, не в силах сдвинуться с места. Кажется, вон там Франк, вон с ним и наша Ханна, а остальные — подруги Нины со своими мужчинами. Интересно, что за повод там у них. Или просто так, без повода.

У Рика тоже есть друзья, но кажется, они не из таких, кто поедет жарить шашлыки на Госларскую, тем более, парами.

Рик не видит меня. Возможно, я слишком далеко или возможно, слишком неожидан, непривычен мой силуэт в обществе пса. Вот он, возможно, и не подозревает, что это я и не приглядывается.

Зато меня видит Нина.

Нина одета во что-то по-симпатичному аутдоровское, что невероятно идет ей, как и все, во что она одевается. В их компании она выгодно выделяется своей фигурой и одеждой. И — ну надо же, правда: она перекрасилась в блондинку и новый имидж ей к лицу. Только что был слышен ее голос — впервые думаю, что он у нее довольно мелодичный.

Мне это только кажется или она, поняв, что это ж я, бросала между мной и Риком какие-то отчаянные, даже затравленные взгляды?.. Или я все это сейчас надумываю, и она меня даже не узнала…

Как бы там ни было — мне вдруг на какое-то очень короткое мгновение становится жалко Нину, такую хорошо одетую и перекрашенную под... меня, наверно. Такую, надеющуюся, что Рик меня не заметит, надеющуюся до того отчаянно, что надежду эту я чувствую даже на расстоянии. Такую, проводящую здесь с ним время на природе, помогающую ему с шашлыками, такую, говорящую ему как раз что-то, на что он не отвечает, потому что вообще не смотрит в ее сторону, переговаривающуюся с остальными, являющуюся душой этой компании. Боящуюся меня.

Нина боится меня. Сама я никого и ничего не боюсь, но оказывается, сразу чувствую, когда боятся меня. И Нина меня боится. И я не торжествую, не ликую. Не черпаю в этой ее боязни меня какую-то душевной силу. Я просто думаю, что не надо меня бояться — только и всего.

Не надо меня бояться, думаю сегодня уже в который раз.

И так же быстро, как пришла, проходит моя жалость, и я смотрю на Нину, едва заметно ей улыбаясь. И «улыбаюсь» я ей примерно следующее:

«Ты можешь не бояться, Нина. Он не заметит. А если и заметит, то ничего не будет. Не бойся. Вот, видишь?.. Я ухожу. И я ухожу не одна».

— Ты чего там застряла? — тянет меня к себе Илья, пытаясь возобновить целование, но я отстраняюсь со смущенной улыбкой и говорю куда-то «в траву»:

— Задержали.

— Кто?..

Отвечаю, не раздумывая:

— Змеи.

— Какие еще змеи? — обескураженно спрашивает он.

— А ты не знал? Они тут повсюду, на Шпре... Про них же говорят: они так быстро могут прыгать в высоту...

Иду с ним рядом, срывая на ходу засохшую, сморщившуюся ежевику и будто вправду побаиваюсь, что там, из-под кустов серебряной или медной стрелкой выстрелит на меня один из таких мелких, но проворных ужиков. Их ведь и правда много здесь.

Идем, молчим. Минут с пять идем. Уже ушли со Шпре, как я и «обещала» Нине.

— Интересная штука, — говорю, наконец, — фауна.

— Да, интересная, — нетерпеливо соглашается Илья, — да только я не ветеринар. Я ж говорил тебе.

При всем его врачебном прагматизме он не «мясник» и тонко чувствует общий перелом в настрое. Запахло обломом. Запахло еще откуда-то из кустов с засохшей ежевикой и Арсеньев, совсем как я, остыл.

Нисколько не удивляемся тому, что, не сговорившись, оказываемся не у него, а на станции «Госларская площадь». Не разговариваем и даже не прощаемся — он просто сажает меня на метро, даже про между прочим помогает завести в вагон собаку, как будто сама я этого сделать не в состоянии.

Лишь только когда двери перед его носом закрываются, его прорывает: я, кажется, вижу, как он разводит руками и начинает мотать головой... и даже что-то мне говорит, говорит... — а может, нет.

***

Глоссарик

Катарина-ди-Гроссе и Старый Фриц — русская императрица Екатерина Вторая и король Пруссии Фридрих II были сторонниками просвещенного абсолютизма и вели друг с другом переписку на протяжении почти 40 лет

Сан-Суси — дворец короля Фридриха II с дворцовым парком в г. Потсдам около 50 км от Берлина; выдающийся памятник архитектуры, выполненный в стиле так называемого фридерицерианского рококо и называемый «прусским Версалем», внесен в список всемирного наследия ЮНЕСКО

Пусть каждый своим способом обретет блаженство — изречение Фридриха II, показывающее толерантный настрой монарха по отношению к различным вероисповеданиям, и так же истолковывашийся, как либеральный по отношению к ориентации

Шарлоттенбург — дворец-музей, памятник архитектуры в стиле барокко, крупнейший и самый значительный дворцовый комплекс прусских королей и германских императоров, его купол считается одним из символов Берлина

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ Змеи или Если вас укусил волчонок

«Берегись змей, они тут повсюду» — говорит Каро...

Что делать, Израиль — жаркая страна, а змеи тепло любят...

Ай-й-й, как больно...

Не доглядела я, как видно. Эх, зря пренебрегла ее предостережениями...

Укус змеи — это так больно, будто тебя пытают током, кажется...

Оказывается еще, от этого сразу становится жутко холодно. Но раз холодно, значит, это не Израиль...

Меня знобит, а над ухом что-то глухо воет и пованивает зверем. Зверенышем...

Так, если это змея, то почему она не шипит и почему воняет?..

А потому что не змея это вовсе. Кажется, мне так жутко больно, потому что меня укусил... волчонок.

Но я не в лесу и не в парке — я же уехала оттуда.

Спасите...

Я думала, тут нормальный приют для животных. Откуда мне было знать, что они там волчонка держат?

Рикки, ко мне... Ты где, мой песик?.. Тебе там хоть не досталось от этого зверюги?..

Это же твой родной приют. Ведь я, кажется, специально приехала сюда — найти тебе товарища, еще одного такого же лохматого засранца... чтоб ты не скучал дома один, пока я на работе, не выл, не грыз мебель, не таскал мои лифчики и не дербанил фотоальбомы... Хорошо, у меня нет фотоальбомов... Ты же у меня хоро-о-ший. Я же так привязалась к тебе... даже, кажется, полюбила... И ни за что не сдала бы тебя обратно в этот приют. Ни за что. Где ты, Рикки?..

— Где пес?

— Отбежал куда-то... злой такой... кидался на всех, лаял... не подпускал...

— Найдите... Подзовите... Кто-нибудь знает, как зовут пса?

— «Ricki». Рикки. Он чипирован...

— По чипу не звонили?

— Рикки, Рикки...

— Покормите его. Он голодный, потому и лаял.

— Рикки, ко мне, на!

Рикки... Как хорошо — о тебе позаботились. Я не могу, мне больно... Мне так больно...

Обычно маленькие, когда так больно, зовут маму... Но кажется, у меня нет сил звать.

— Катика!.. Катя!!!.. Пропустите меня, я отец!..

И правда — отец.

— Папа... пап... Прости меня, дуру...

— Моя девочка... это ты меня прости, старого дурака...