Еще одна из дома Романовых - Елена Арсеньева

Эта поездка была настолько прекрасна и радостна, спокойна и светла, что Александре чудилось, будто жизнь расстелила перед ней шелковый золотистый ковер, по которому она будет идти, ни разу не споткнувшись, не оступившись, не ведая препятствий и бед. Впереди ее, казалось, ожидало только счастье, и вера ее в этом укрепилась, когда она вновь ощутила себя беременной.

Сергей засыпал их письмами с требованиями приехать в Ильинское и провести там лето, а если нужно, и остаться там до родов Александры. Теперь она согласилась без малейших колебаний: она чувствовала себя хозяйкой своей судьбы, своего мужа, своих детей. Камердинер Павла, Волков, называл ее не «ваше императорское высочество», а «матушка Александра Георгиевна». Павел ворчал – мол, от этого наименования жена кажется ему на двадцать лет старше! – однако Александре очень нравился добродушный, обстоятельный Волков, нравилось зваться матушкой, потому что это еще больше укрепляло ее уверенность в себе и укрепляло чувство превосходства над Эллой.

Лето минуло, настал сентябрь, но по-прежнему погода была невыносимо жаркой и душной даже для Александры, любительницы солнца, и она с удовольствием каталась на лодке по Москве-реке, которая образовывала дугу и окаймляла парки усадьбы. Берег спускался к воде уступами. Ходить по лестнице Александре было скучно, и она норовила пройти по этим уступам, однако Сергей и Павел очень беспокоились, что она поскользнется, а потому ее всегда сопровождали или они, или Волков, который теперь заботился о жене своего господина, кажется, даже больше, чем о нем самом. Ну, и конечно, Элла всегда была рядом.

В тот день они пошли было к реке все четверо, в сопровождении Шармер, камеристки Эллы, и Волкова, как вдруг Элла подвернула ногу. Каблук ее белой летней туфли оказался сломан.

Она страшно огорчилась.

– Какая я была глупая, что надела сегодня эти туфли на каблуках! – воскликнула Элла. – Ну почему меня никто не остановил?!

Александра и мадемуазель Шармер обменялись быстрым взглядом. Не далее как этим утром они обе наперебой уговаривали Эллу надеть легкие греческие сандалии на веревочной подошве, которые привезла ей в подарок Александра. В них было совершенно не жарко, они не скользили по песку и траве – единственным недостатком их было то, что в них набивался песок и пачкал чулки. Поэтому Элла и отказалась, сказав, что ей надоело беспрестанно переодевать чулки – за день их приходилось менять трижды, не меньше! Так и пошла в своих любимых туфельках на каблучках. И вот вам!

– Идемте, Шармер, – сказала Элла. – Мне надо переобуться. Подождите меня вот там на скамейке, – показала она рукой остальным и сделала несколько ковыляющих шагов, но остановилась: – Я не могу идти!

– Я вас отнесу, – сказал Сергей и легко подхватил жену на руки. Элла блаженно рассмеялась:

– Право, если бы знала, что меня ждет такое удовольствие, сломала бы каблук гораздо раньше!

Но не сделал Сергей и нескольких шагов, как появился его новый адъютант, Владимир Гадон, который дежурил нынче на телефонном аппарате в кабинете великого князя, и сообщил, что его просил к разговору начальник полиции.

– Голубчик Волков, – сказал Сергей Александрович, – не откажите в любезности отнести ее высочество переодеться.

Волков вопросительно взглянул на Павла. Тот кивнул, и камердинер принял на руки Эллу. Он двинулся к левому крылу дома, где находились комнаты великой княгини, а Сергей Александрович в сопровождении Гадона заспешил вправо, где размещался его кабинет.

– Надеюсь, они скоро, – сердито сказал Павел. – Жара невыносимая. Как все это некстати!

– Ничего, – безмятежно проговорила Александра, – мы подождем.

Они сели на дерновую скамью, оказавшуюся поблизости. Собственно, с некоторых пор такие скамьи появились там и сям по всему парку: их приказал построить Сергей Александрович, потому что Александре на обычных скамьях сидеть было жестко и неудобно, а на дерновых она могла даже прилечь. Для ее удобства на них на все днем накидывали покрывала и укладывали несколько подушек. И каждый раз, садясь на такую скамейку, Александра поражалась внимательности и заботливости великого князя, такого сдержанного и сухого на вид.

Скамьи были мягки и удобны. Александра положила голову на подушечку и с удовольствием вытянула ноги. Они отекали, несмотря на легкость и удобство греческих сандалий, и ремешки начинали врезаться в ногу. Но если бы она носила обычную обувь, то вообще бы чувствовала себя как в колодках.

– Хочешь, я расстегну твои сандалии? – спросил Павел, который очень хорошо знал, как мучается она с ногами.

Александра сонно кивнула. Да что за скамейки такие, стоит на них присесть, а тем более – прилечь, как страшно клонит в сон?!

– Спи, моя ненаглядная, – услышала она ласковый голос Павла – и опустила ресницы, счастливо улыбаясь.

Снилось ей, будто она идет по Стадии – это была афинская улица, соединяющая площади Омония и Синтагму, где находился королевский дворец. Наверное, была анфистерия – праздник цветов, который устраивали 1 мая. Это было дивное зрелище с шествием украшенных цветами колесниц, с песнями, танцами, однако Александра удивилась, что ни одной песни не слышит и никто не танцует. И колесницы были какой-то странной формы, все одинаковые, и цветы – блеклые, странно шелестящие, и она никак не могла вспомнить их название… Потом вспомнила – ксиранфемон, но теперь забыла, что означает это название.

Мысли мутились, она уже не понимала, где находится. Вообще у нее было странное ощущение, что она спускается в какую-то долину.

Начало смеркаться, низко летали совы – это были атены, давшие название городу, непременные спутницы богини Афины. Их было много в окрестных лесах, иногда они залетали в королевский сад и днем сидели на деревьях с забавным, задумчивым, трогательным и полусонным выражением. А теперь они летали низко и все заглядывали, заглядывали в лицо Александры, и ей чудилось, что их желтые глаза полны жалости. Они порой выкрикивали что-то – прислушавшись, Александра поняла, что это слово – апокреув.

Почему? Апокреув по-гречески – заговенье, а в переносном смысле – наслаждение чем-то в последний раз.

Почему в последний?..

Александра не знала, сколько она проспала, но проснулась с острым ощущением тревоги. Приподнялась на локте, огляделась. Чуть поодаль, на такой же дерновой скамье, сидели Волков и мадемуазель Шармер. Они, видимо, ждали, пока проснется великая княгиня, и были поглощены тихим разговором. Александра давно заметила их взаимную склонность и сейчас не стала им мешать.

Осторожно спустила ноги со скамьи, огляделась… Что-то белое мелькнуло за деревьями… О, это белое платье Эллы! А рядом с ней… Рядом Павел?