Потемкин - Ольга Елисеева

После выздоровления Потемкин принял корпус генерал-квартирмейстера Ф. В. Боура и по приказу Румянцева расположился с ним напротив города Силистрия, лежавшего на правом берегу Дуная. Посреди реки находился остров, на который турки не раз пытались переправиться под прикрытием силистрийской артиллерии, чтоб совершать диверсии на левом берегу. Корпус Потемкина должен был воспрепятствовать вылазкам гарнизона крепости. Однако военные действия в 1772 году практически не велись из-за перемирия.

Самойлов пишет, что во время конгресса в Фокшанах Потемкин находился там, а после отъезда Орлова отбыл к своему корпусу[301]. Вероятно, Григорий Александрович приехал вместе с Румянцевым, что являлось показателем доверия командующего. По окончании конгресса Потемкин вернулся к Силистрии, вокруг которой вскоре разгорелись главные действия. Кампанию 1773 года Григорий Александрович встретил в чине генерал-поручика. В январе несколько тысяч силистрийских турок переправились на остров, но войска Потемкина отразили их удар и прогнали обратно в крепость, потопив и взяв в плен множество лодок, на которых осажденные форсировали реку. Сразу после этого Румянцев приказал Григорию Александровичу атаковать турецкие укрепления на правом берегу в урочище Гуробалы. Тем временем генерал О. А. фон Вейсман должен был ударить с другой стороны, переправившись через Дунай в Измаил. Операция завершилась успешно, и неприятель был выбит из Гуробал.

В начале июня главные силы двинулись на Силистрию. Командование левым флангом фельдмаршал поручил Потемкину. Во время наступления Григорий Александрович попросил у Румянцева разрешения действовать со своей конницей в авангарде. Командующий разрешил, что оказалось весьма кстати, поскольку первый гренадерский полк, которым руководил полковник С. Р. Воронцов, попал в окружение. Гренадеры наступали развернутой линией и были взяты в кольцо турецкой кавалерии, теснившей их с «фрунта» и с флангов. Попытка Воронцова развернуть последнюю шеренгу и отступить не дала результатов, так как турки замкнули круг и с тыла. Кавалеристы Потемкина ударили по турецкой коннице, смяли, опрокинули ее и погнали к крепости, так что турки попали под картечные выстрелы своих же товарищей, бивших с силистрийского ретраншамента.

Таким образом, Первый гренадерский полк был спасен от уничтожения. Любопытно, что, рассказывая о том же самом эпизоде, Воронцов утверждал, будто это его гренадеры спасли конницу Потемкина от разгрома, а самого Григория Александровича от неминуемого плена[302].

Поскольку мы знаем о случившемся только из мемуарных источников, то выяснить, что же произошло под силистрийскими стенами, довольно трудно. Главная задача гренадер — метанием гранат уничтожить как можно больше живой силы противника. Для успеха их действий необходимо, чтобы перед ними находился только неприятель. Когда завязывалась схватка, швырять гранаты по дерущимся становилось опасно: можно было нанести урон не только врагу, но и своим. Помещение гренадер в авангарде обеспечивало им возможность удара по «однородному» неприятелю.

Именно так Румянцев и расположил полк Воронцова. Но его атака захлебнулась. Турецкая конница взяла гренадер в кольцо. Самойлов говорит: «Потемкин, чувствителен будучи к славе, с прискорбием видя себя не в передовых войсках, упросил фельдмаршала, дабы позволено ему было идти вперед»[303]. Вероятно, прорыв конницы с левого фланга в авангард против турецкой кавалерии был специально предпринят по приказу Румянцева в помощь неудачной атаке гренадер. Фельдмаршалу донесли об опасном положении Воронцова, тем временем Потемкин просился на передовую, и Румянцев разрешил его коннице действовать.

Если следовать рассказу Воронцова, то Потемкин первый должен был соприкоснуться с неприятелем, чего быть не могло, поскольку Григорий Александрович в начале наступления находился на левом фланге. Раньше других турок встретили выдвинутые вперед войска авангарда, где находились гренадеры. Когда русская конница пришла им на выручку, надо полагать, и сами гренадеры не остались безучастны: имело место боевое взаимодействие, что и позволило Воронцову впоследствии приписать лавры себе.

22 июня начался приступ крепости, однако он окончился неудачей. Во время штурма фельдмаршал узнал, что командующий турецкой конницей Черкес-паша во главе семитысячного отряда приближается к Силистрии. Румянцев немедленно развернул корпус Потемкина против новой угрозы. Григорию Александровичу удалось отогнать турок и затем, по приказу командующего, он прикрыл отход наших войск от крепости. Под его защитой главный корпус благополучно отступил и соединился с корпусом генерала Вейсмана, прежде одержавшего победу над 20-тысячными войсками Нюман-паши. В этом кровопролитном бою сам Вейсман погиб. 23 июня Потемкин принял его полки под временную команду и привел их к основным силам[304]. После чего он возвратился на прежнюю позицию у местечка Лукорешты напротив Силистрии, где и оставался в течение почти всей кампании 1773 года. Глубокой осенью Румянцев приказал ему возвести батареи на злополучном острове и начать методичный обстрел города. Именно за бомбардировкой Силистрии и застало Григория Александровича письмо Екатерины от 4 декабря, которым он был приглашен в Петербург. Война для Потемкина закончилась.

Балансируя между партиями Орловых и Паниных, императрица остро нуждалась в человеке, лично ей преданном и всем обязанном исключительно ее милости. В фаворите, готовом оставить свою группировку, с которой его связывала только нужда, и проводить линию, выгодную самой государыне, укрепляя, таким образом, лишь ее власть. Все говорило в пользу Потемкина. Его многолетняя безответная страсть, опыт государственной работы, сильные покровители, обширные связи в военной и чиновничьей среде. К тому же о нем Екатерине все уши прожужжала ее ближайшая подруга Прасковья Александровна Брюс — сестра Румянцева, представлявшая собой как бы петербургское «отделение» его партии[305].

В течение 1770–1773 годов Румянцев несколько раз посылал своего протеже ко двору с важными поручениями. Однажды, во время приезда 1773 года, Потемкину пришлось в Совете отстаивать мнение, противоположное мнению императрицы[306]. Екатерина прислушалась к его словам и позволила себя убедить. Во время этого приезда Григорий Александрович близко общался с императрицей и даже выполнял при случае функции ее секретаря. Сохранился черновой рескрипт на имя генерал-майора Василия Алексеевича Кара, написанный рукой Потемкина[307], по всей вероятности, под диктовку Екатерины.