Мировая холодная война - Анатолий Уткин

Гарриман сообщал из Москвы, что русские обеспокоены тем, чтобы надежно гарантировать свою безопасность в Европе. Моргентау сказал Рузвельту: «Россия боится того, что мы и англичане собираемся заключить „мягкий“ мир с Германией и восстановить ее как будущий противовес России». В свете этого демонтаж германской мощи виделся логическим ответом, удовлетворяющим и англичан, и русских. Присутствие США становится не маргинальным, а ключевым фактором европейской ситуации. Премьер Черчилль перевел вопрос о «сдерживании» СССР в Европе в практическую плоскость. Он указывает Рузвельту на «опасное распространение русского влияния» на Балканах — обстоятельства капитуляции Румынии и Болгарии дают ему для этого основания. Рузвельт начал в определенной степени разделять опасения Черчилля. Принимая австрийского эрцгерцога Отто, он сказал: «Нашей главной задачей становится не допустить коммунистов в Венгрию и Австрию».

Американцы задумываются

В Москве за дело объяснения курса русских берутся посол Аверелл Гарриман и его заместитель Джордж Кеннан. Гарриман еще благодушествует, он предсказывает, что русские будут стараться поддержать хорошие отношения с Западом — но не за счет своих основных интересов. Кеннан нравится в Вашингтоне литературной силой своих посланий. Начиная с сентября 1944 г. он отсылает в американскую столицу весьма пессимистические оценки советских намерений. Исходя их его анализа, складывалось впечатление, что западные концепции международного сотрудничества представляются русским «странными», ибо их усилия в Восточной и Центральной Европе «направлены только на одну цель: мощь. Какую форму примет эта мощь, какими методами она будет достигнута — все это второстепенные вопросы. Москва безразлична к тому, „коммунизирован“ ли данный район. При прочих равных обстоятельствах Москва предпочла бы видеть его коммунизированным, хотя даже это спорно. Но главное во всем этом — усиление влияния Москвы». Источники такого поведения и оправдание его никогда не исследовались Кеннаном в деталях. Вместо этого Кеннан приводил примеры «противоречивости», «ксенофобии». Мистическая русская душа в его изображении стремилась к «жесткому полицейскому режиму», не склонному к международному сотрудничеству.

В Вашингтоне на самом политическом верху возникает группа политиков, чрезвычайно обеспокоенных ростом влияния Кремля как независимой политической силы в мире. Одним из вождей «бдительных» становится министр военно-морского флота Джеймс Форрестол, утверждавший безграничность русских амбиций. В конгрессе сенатор Ванденберг потребовал жесткости. Теперь в Вашингтоне сплетали воедино балканских коммунистов, польских левых, уступчивых центристов в Бухаресте, готовностью к дружбе Бенеша с единой волей коммунистического Кремля. В октябре 1944 г. посол Гарриман начинает утверждать, что ухудшение экономического положения в странах Восточной Европы играет на руку Москве, так как приводит к власти дружественные ей элементы. Гарриман склоняется к мысли, что советская экспансия «фактически необорима». Посол «далек от оптимизма» относительно подлинных договоренностей с Россией. Одновременно Кеннан указывает на скорость, с которой советские власти судили пособников немцев — они расчищают дорогу к власти своим сторонникам. И все же Гарриман считает, что Россия будет стремиться к союзу с Западом. «Я полагаю, что мы должны спокойно, но твердо указать им, что мы не согласны с их подходом. Мой опыт говорит, что в этом случае Сталин стремиться к сближению». В Польше и Югославии Россия пойдет на встречу Америке.

Анализ подобного рода вызвал у президента Рузвельта серьезное беспокойство и с середины сентября 1944 г. Белый дом начинает искать возможность личной встречи со Сталиным. Президентские выборы вынудили отложить встречу, но после впечатляющей победы Рузвельт устремился к Тегерану.

Сталин постарался объяснить логику своего поведения 6 ноября 1944 г.: Когда речь заходит о признании очередного правительства, политика Советского Союза становится на рельсы «делового подхода». Является ли данная нация антигерманской? Если да, то СССР признает ее. Сталин принимал все, что помогало ведению войны, и если короли помогали больше, чем партизаны и армии Сопротивления, он ясно давал знать, что готов сотрудничать. По его мнению, «альянс между Советским Союзом, Великобританией и Соединенными Штатами основан не на случайных, краткосрочных соображениях, но на продолжительных и жизненно важных интересах».

Можно ли было верить Сталину? В зыбком мире между двумя мировыми войнами было много перемен политического курса. Не Сталин, а хозяева Польши первыми (1934 г.) подписали соглашение с Гитлером — что потом — до Сталина — сделали французы и англичане — в Мюнхене, в 1938 Сталин, как пишет американский историк, «хотел бы сотрудничать — но среди равных, ибо Россия гордо верила, что заслужила это право на огромных кровавых полях Европы. Я не нашел доказательств того, что американские лидеры серьезно анализировали подобные вопросы, а еще меньше ассимилировали ответы с практической политикой. Никто не сформулировал более широкой интерпретации восточноевропейских событий, которые показали бы, что Советы основывали свою политику на плюралистических, неидеологических ответах, всегда окрашенных местным колоритом, который русские не всегда контролировали. Американские лидеры не понимали, что стратегия Народного фронта, воспринятая коммунистами, давала Старому режиму шанс на выживание. Тщательное исследование русской политики требует досконального изучения успехов Бенеша, рациональной стороны его политики. Требует внимательного исследования провала лондонских поляков, индифферентности русских в отношении социального строя нейтральной Финляндии. Сталин провозгласил, что он желает видеть дружественные и независимые государства на русских границах».

Экономической целью Америки во второй мировой войне было, цитируя самих американских специалистов, спасение капитализма как у себя дома, так и во внешнем мире. Заведующий Отделом экономических проблем государственного департамента Гарри С. Хокинс заявил в апреле 1944 г.: «Глядя на происходящее с чисто эгоистической точки зрения, следует сказать, что торговая кооперация поможет, прежде всего, нам. Как вы знаете, мы в нашей стране осуществили гигантский рост производства, мы планируем производить еще больше после окончания войны и внутренний американский рынок не может бесконечно поглощать эту продукцию. Мы будем исключительно нуждаться в бесконечно растущих внешних рынках». Велись и подсчеты. Чтобы дать работу трем миллионам трудящихся в индустрии, нужны были инвестиции в 10 млрд. долл. Администрация внешнеэкономических отношений нуждалась в рынке в 14 млрд. долл. сразу же после окончания войны. Проделав кругосветное путешествие, вице-президент Генри Уоллес в июле 1944 г. заявил, что «судьба принадлежит американским бизнесменам будущего, которые понимают, что новая американская граница протянулась от Миннеаполиса до Средней Азии». Государственный департамент планировал ежегодные американские инвестиции за пределы США — только со стороны частного бизнеса — в 3 млрд. долл. ежегодно. Заведующий отделом экономических проблем военного времени государственного департамента Ч. Тафт предупреждал в мае 1944 г.: «Наши запасы металлов тают и в конечном счете иссякнут и наши запасы нефти. Самое существенное для нашей промышленности придется завозить из-за рубежа и через какие-нибудь 50 лет мы — как англичане сегодня — будем вынуждены увеличивать свой экспорт, чтобы платить за жизненно необходимое для нашей жизни. Экспорт готовых товаров нужно наладить заранее». Поразительна была идентификация американских интересов с «интересами всего мира» — в сотнях и тысячах речей ответственных государственных деятелей США, обращенных к послевоенному будущему.

Политические цели? Скажем прямо: уже в конце 1944 г. Соединенные Штаты и Великобритания вмешивались во внутренние дела всех основных западноевропейских наций с целью сдержать левые силы. «И хотя Соединенные Штаты вместе с Британией правили на Западе железной рукой, в Восточной Европе они призывали к свободным выборам и самоуправлению. Но предвоенный опыт убеждал русских, что Запад желает создать антисоветский блок. Примерная демократия никогда не существовала в Восточной Европе за исключением Чехословакии; американские планировщики игнорировали национальные вопросы восточной Европы — во многом потому, что не имели ответов на эти вопросы. …80 процентов экспорта Восточной Европы в 1938 г. состояло из сырьевых материалов и все шло на Запад. Разговор о восстановлении стабильности, нормальной торговли и реинтеграции Восточной Европы в мировую экономику означал полуколониальные экономические отношения этого региона с остальным миром».