Ричард Длинные Руки – герцог - Гай Орловский

– Нет, ваша соседка. Я тоже, кстати. Прибыла засвидетельствовать, как и положено, все-таки после смерти мужа управляется одна…

– И боится, – закончил я, – что могу отобрать ее землю?

– Или выдадите замуж, – добавил он, – за одного из своих рыцарей.

– Понятно, – сказал я. – Уже привыкла править одна? Давно овдовела?

– Недавно, – пояснил он, – но и при живом муже тоже… Есть женщины, что сразу берут в свои руки все хозяйство, чему мужья только рады. Леди Эмили как раз такая.

Я посмотрел на него с интересом.

– А почему вам самому на ней не жениться? Женщина молодая и красивая.

Он вздохнул:

– Ваша светлость, я не хотел бы оказаться тем мужем, которого ей навяжут. Это львица!.. А мы все предпочитаем покорных овец. У нас с нею просто дружба… хотя и странная.

– Чем?

Он развел руками.

– Однажды я ее, можно сказать, спас от бесчестья, а то и смерти. Хотя для таких женщин бесчестье и есть смерть. С тех пор она, как ни странно, от меня отдалилась, хотя раньше общались без затей.

Я посмотрел на него с большим интересом.

– Ого! Вы ее заинтересовали настолько, что она боится попасть в лапы вашего обаяния.

Он улыбнулся польщенно, однако покачал головой.

– Для занятых делом женщин, – сказал он, – как я понимаю, садовник и есть просто садовник, каменщик – просто каменщик. Для женщин бездельничающих, их абсолютное большинство, и садовник, и каменщик – мужчины. А так как женщины – дуры и бездельницы, то для них мужчины в первую очередь именно мужчины. Для леди Эмили я отныне стал только ее спасителем, которого она почему-то побаивается, а вот как мужчиной не интересуется совершенно.

Я покачал головой, но смолчал, а он продолжал тяжеловесно выстраивать аргументы:

– Вообще-то я и сам бы это предпочел, я таких женщин побаиваюсь, но с другой стороны… как-то задевает. Не то, чтобы обидно, я выше такой мирской суеты, себе цену уже знаю, прошла пора неуверенности, я не юный барон Гедвиг, но все же она должна бы замечать мою чисто мужскую стать, могучий разворот плеч, физическую силу и вообще прочие благородные черты, начисто отсутствующие у большинства соседей…

– Да замечает она, – сказал я беззлобно, – эти хитрые лисы все замечают!

– А почему не показывает вида?

– А потому!.. Сэр Морган, потому!… Просто потому. Ждете от них разумных поступков? Тогда женщины потеряют половину прелести. Выпейте лучше вина, все пройдет. Вообще-то нам, мужчинам, лучше думать о Родине, а потом о себе… Я имею в виду земли Гандерсгейма, его богатства и сокровища.

Он воскликнул жарко:

– Я пойду готовить рыцарей!

– Но не на ночь же глядя? – сказал я с укором. – Им, кстати, тоже надо чуточку отдохнуть.

Во дворе деловитая суета, у прибывших осматривают коней, двоих повели перековывать, из кузницы доносится стук молота, из пекарни несет ароматом свежего хлеба.

Неистовый закат охватывает все бескрайнее небо от востока и до запада. В западной части разверзлись пурпурные бездны, даже не облака, а раскаленные скалистые горы искрятся оранжевым огнем на сколах. По выгнутому своду замерли красные и багровые волны, похожие на застывающие потеки тверди расплавленного купола над миром, спасающего от чудовищ из космоса.

Трепет прошел по нервам, ощущение небывалого и величественного придавило с такой силой, что ощутил себя крохотнейшей букашкой перед таким величием. С душевным трепетом смотрел и смотрел во все глаза, пока нечто глубоко в вечно бунтующей душе человека не возмутилось: какого хрена? Весь мир и вся вселенная созданы только для меня, я – вершина мира и творения! Так что да, неплохо, неплохо. Одобряю.

А теперь пойду спать. Наверное. Если засну. Но пусть все знают, что пошел спать. Это показатель, или, как говорят теперь, сигнал, что уверен и спокоен, все идет хорошо и по-задуманному. А если кто решит, что явился беспечный дурак, то обломится. Я не дурак, по крайней мере не круглый. И спать не лягу.

Сердце мое дрогнуло, а сквозь меня, как через рыбью сеть с крупными ячейками, пронесся холодный ветер. Я быстро огляделся, ничего опасного, я один в своих покоях, это всего лишь вершины далеких гор заискрились от близости опускающегося солнца, почти белого, как накаленное в горне железо. Оно сползает медленно, однако на крыши и башни уже пал печальный отсвет зловеще багрового заката.

За окном появились летучие мыши, теплые вечера – их время, в этот час воздух еще дрожит от рева жуков, возвращающихся нагруженными с пастбищ.

А потом наступит ночь…

Сердце мое трепыхнулось жалко и начало искать место, куда бы спрятаться. Непонятный страх рос, охватывал всего, я ощутил, что по широкой дуге обхожу стол и стулья, словно они могут превратиться в чудовищ.

Мужчина чувствует себя увереннее, когда берет в руки хотя бы палку. Я опоясался мечом и перебросил через плечо лук. Камень Яшмовой Молнии в кармане пояса, но пока не буду пытаться узнать, как он работает или срабатывает.

Странная все-таки вещь – интуиция, и отмахнуться от нее нельзя, и объяснить невозможно. В последнее время я начал полагаться на нее все чаще, хоть и ненавижу необъяснимое, но предчувствие неприятностей выручало меня достаточно часто.

И сейчас вот словно сквозняк проявился вон с той стороны и все усиливается, я поспешно отступил и затаился в темной нише моих же покоев.

Далеко-далеко зародилась холодная волна, пошла в мою сторону, высокая и страшная, хотя я ее не вижу, но с каждым мгновением тело охватывает холодом сильнее и сильнее.

Ледяная волна набежала, охватила всего не только с головой, но проморозила внутренности. Мир исчез, в полной тьме я хотел вздохнуть и не мог, грудь сковало льдом. В голове начался звон, сперва низкий, басовитый, затем участился, виски начали раскалываться от звенящей боли.

Холод пронизывал мое тело все сильнее, заболело сердце. Я пытался вздохнуть и не мог, грудная клетка застыла, кровь начала превращаться в льдинки, меня пронзило острой болью…

…Я чувствовал, что умираю, но в последний миг все ушло, хотя огромная льдина в груди осталась. Я смотрел на блестящую новенькую ограду из кованого железа, она моментально стала ржавой и зеленой от старости. Сверху донизу повисла зеленая плесень, длинные неопрятные космы свисают до земли. Я ощутил странное облегчение, все-таки ограда, не топь с крокодилами, но когда обернулся, сердце сжалось.

Я стою на краю огромного гнилого болота под темным небом. На западе громада черных туч безуспешно старается скрыть исполинскую луну. Та наполовину уже ушла за край неба, но и оставшаяся часть повергает в шок и почтительный трепет.

Она продолжала уходить на запад, но еще оставалась треть, когда на востоке заискрилось нечто вроде далекого бенгальского огня. Я снова застыл, как лягушка перед мордой огромного удава: выдвигается темно-красный край третьей луны, зловеще багровой, словно уходящее в закат усталое солнце.