Граница у трапа - Владимир Мазур

— Странный рейс, — сказал Хосе. — Тащимся в балласте в такую даль, затем берем сущую ерунду ночью и опять топаем черт знает куда.

— Дела у боссов, — сплюнул в воду стюард. — Не наше это дело, вот что скажу. Чем меньше знаешь, тем спокойней живешь.

— Эх, ты! В кают-компании крутишься, а ничего не рассказываешь. А помнишь тот день, когда нас наняли?

— Ну.

— Говорят, той ночью пришили кого-то в порту. И в море сплавили.

— Подумаешь! В Бимбао и не такие истории случаются.

— Пришили на причале, где стояла наша старуха-развалюха.

— А ты откуда знаешь? — искоса посмотрел на Хосе стюард. — Такие дела вроде без свидетелей обделываются.

— Да знаю уж.

— Сообщил полиции?

— Что я — идиот? По мне, что полиция, что те, кто убил... Лучше держаться и от тех, и от других подальше. Но о себе тоже подумать надо. Я сразу сообразил, что мы что-то такое везем... Посмотреть бы на ящики, которые грузили в Парамари, а? В них что-то ценное, как ты думаешь?

Стюард инстинктивно оглянулся.

— Тише. За такое можно угодить в тюрьму. Капитан арестует и сдаст в первом же порту.

— Капитан занят своей девчонкой. Боишься?

Стюард неопределенно пожал плечами.

— Пойдешь со мной? — осторожно спросил Хосе.

— Нет.

— Тогда я тебе ничего не говорил.

— А я ничего не слышал. И все же не советую.

— Я твой совет в кошелек не положу. Если в ящиках что-то стоящее, можно хорошо заработать. — Хосе помолчал и добавил, оправдываясь: — У меня дома четверо. И у всех вот такие рты и вот такие желудки, — развел он руки.

— А если поймают?

— Не поймают. Других ловят, не меня.

Стюард стоял и смотрел на тающий за кормой пенный след. В густом, насыщенном влагой воздухе разливались аппетитные запахи приправ.

— Пакистанец готовит, — принюхавшись, заметил стюард. — Ну и команду набрали! Половина сама себе еду готовит.

— Потому что платят нам половину.

— Да нет. Вера у них такая.

— И вера, и деньги — все по разным углам людей распихивает.

Хосе посмотрел на небо, на море, уверенно заметил:

— Будет шторм.

«Сансет» тяжело переваливался на волнах. Он то исчезал в неожиданных провалах, то его выталкивали мощные толчки свирепо-грозных бугров. Взрыхленная поверхность, однако, только поигрывала, забавлялась. Схватка была впереди.

Чиф поправил лампу на кронштейне и склонился над ярко освещенной картой, лежавшей на штурманском столе. Тонко зачиненный карандаш, зажатый сильными, короткими пальцами, чертил паутинку линии, пересекавшую бледную поверхность бумаги. Чиф поставил точку, отметил ее крестиком, разогнул спину. Посмотрев на часы, направился в рулевую рубку.

Завтра Мэй должна поговорить с капитаном.

Чиф приблизился к рулевому, неслышно ступая по протертому коврику, и увидел, что человек, отвечающий за правильность курса, за сохранность судна и людей, дремлет, привалившись спиной к переборке.

Стрелка компаса ощутимо виляла из стороны в сторону. Прямая линия на карте превращалась в извилистую дорогу «Сансета» на поверхности злобствующего моря. Если неожиданный поворот руля совпадает с мощным ударом волны, то...

Чиф с размаха влепил рулевому оглушительную пощечину, разразился ругательствами и, оттолкнув записного алкоголика, положил судно на курс. Ткнув кулаком в физиономию виновато сгорбившегося растяпы, обдал его виртуозной бранью и, продолжая ругаться, вышел из рубки. Оставив дверь открытой, вынул сигареты, раздраженно закурил, загораживая спиной огонек от ветра. Щелчком избавился от плохо загоравшейся сигареты, взял из пачки еще одну, перешел на противоположную сторону, чтобы взглянуть на ют.

Едва чиф исчез, Хосе, пригибаясь, скользнул к носовому трюму. Бак скудно освещался одними ходовыми огнями, так что вряд ли можно было увидеть его фигуру в кромешной тьме.

Чуть слышно охнул запор двери, ведущей в тамбур лаза, и Хосе протиснулся в щель. Закрыв дверь, вынул из кармана фонарик, включил его, повесил за веревочку на шею, прислушался.

Ничего, кроме шума волн да легкого гула изношенных дизелей, не было слышно.

Умирающий свет севших батарей освещал напряженное лицо Хосе, грязную майку, жилистые руки.

Хосе открыл крышку лаза, ведущую вниз, зажал под мышкой туго скатанный мешок и, быстро перебирая руками и ногами, принялся спускаться по скобам.

Спустился на дно и замер. То ли показалось, то ли в самом деле наверху что-то стукнуло?

Показалось.

Подошел к следующему лазу, ведущему глубже, из твиндека в трюм. Отдраив винты, открыл крышку, поставил ее на стопор, заглянул вниз — там были ящики.

Оказавшись в трюме, вынул из кармана припасенные клещи, склонился над ближайшим ящиком. Отдирая крышку, не забывал иногда замирать, прислушиваться. Вскоре успокоился и стал работать не торопясь.

Когда поднял крышку, лицо его вытянулось от разочарования. Быстрыми, точными ударами вбил гвозди, подхватил мешок, полез наверх.

Винты задраивал сразу обеими руками. Шли они туго, скрипели, и, может быть, поэтому не расслышал шагов выросшего за его спиной человека.

Удар по голове свалил Хосе. Фонарик погас, и тотчас рядом вспыхнул мощный луч...

...Натужно рассветало. «Сансет», переваливаясь на крутых волнах, шел в сторону светлеющего горизонта. Волны, по гребням которых шелестела пена, вздымались и опадали, раскачиваемые надвигающимся штормом.

...Хосе неподвижно лежал у трапа, ведущего на грузовую палубу.

Несколько минут слабо шевелился, приходил в себя. Встав на четвереньки, пополз вдоль борта, стал карабкаться по трапу, оставляя на ступеньках капельки крови.

Когда добрался до своей каюты, пакистанец, проснувшийся от шороха, ахнул, увидев его в столь плачевном состоянии.

— Хосе, кто тебя?

— Упал с трапа, — прошепелявил Хосе. — Спи.

Кое-как загрузил непослушное тело в койку-корыто и прикрыл глаза.

«А могли убить, — подумалось. — Могли. Могут».

Рачки мы держали со вчерашнего вечера в холодильнике, поэтому в воде они сразу раскисали. Несмотря на это, клевало отменно. Едва грузило касалось дна, как незамедлительно дергало леску, словно требуя — «вира!». Мы вытаскивали дергающихся «каменщиков», насаживали добычу на кукан, как было уговорено, и Вовчик с восхищением смотрел на все удлиняющийся рыбий хоровод за бортом лодки.

— Я только три, а ты уже девятнадцать, — не вытерпел он. — Как у тебя получается?

— Половишь с мое, — рассмеялся я, — еще больше поймаешь.

Ни зыби, ни ветерка. Вдали, на пляжах, — сотни, тысячи загорающих. Небо — выцветшая голубизна. Вечером — встреча с Юлей. Что еще желать от жизни!

Я посмотрел в сторону порта. Какая-то малопривлекательная туча наползла с противоположной стороны залива.