Теперь я твоя мама - Лаура Эллиот

Джой чувствует на шее ветерок и вздрагивает. Ее голова такая легкая, что, кажется, она может взлететь, как воздушный шарик.

– Короче, – говорит мать.

Джой прикасается пальцами к волоскам на затылке. Она боится смотреть на себя в зеркало. Оттуда на нее глядит незнакомка. У нее такое маленькое лицо. Даже Пятнышко ее не узнает.

Они возвращаются домой, и мать начинает драить пол в кухне. Она опускается на колени, берет ведро и щетку. По дому распространяется запах белизны. Но она все продолжает тереть, хотя ничего уже не осталось. Только чистые доски.

Отец снова дома. Джой думала, что у него глаза повылезают из орбит, когда он увидел ее.

– Тебе не нравится, папа? – спрашивает она. – Нет?

Он долго молчит. Только кадык двигается.

– Дай-ка я еще посмотрю, – говорит он, когда видит ее слезы. – К некоторым вещам надо привыкнуть. – Он обходит ее вокруг и рассматривает с разных сторон. – Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – спрашивает он.

– Кого, папа? Кого?

– Красивую фею, – отвечает он. – Самую красивую фею на свете.

Он глядит через плечо на маму, но ничего не говорит. Джой чувствует, как начинают дрожать его руки. Она зовет Пятнышко и убегает в свою комнату. Она понимает, что сейчас будет. Затишье перед бурей.

Глава сорок первая

Сюзанна

На прошлой неделе ее сфотографировали в клубе «Кимз Кейв». Я хорошо это помню. Это клуб для знаменитостей и желающих ими стать. У нее мутный взгляд пьяных глаз, за которым проступает уныние. Я вижу в них уныние. А теперь это. «Модель связана с убитой проституткой». Газетчики явно ее любят. Я сразу заметила сходство. Раньше я этого не замечала, но ты растешь похожей на нее.

– Почему… почему… почему… – Дэвид не унимается. – У Джой были прекрасные волосы. Просто загляденье! Теперь она похожа на оборванца. Ты завидуешь ее красоте? Неужели ты злишься на собственного ребенка из-за внимания, которое ей оказывают?

Когда я вспоминаю о вшах, он называет меня лгуньей. Наш брак рушится на глазах, и ты начинаешь это замечать. Я начинаю думать о других женщинах. Он молод и симпатичен, но ни разу не приблизился ко мне с той ночи, когда я сказала, что неприемлемо, чтобы маленький ребенок так прижимался к его груди.

Он был в Дублине, говорил с моим отцом. Обо мне. Он не признается, но именно из-за этого отец приехал сегодня к нам.

Ты услышала, как его фургон подъезжает к дому, и была уже достаточно далеко, чтобы я успела тебя перехватить. Ты бросилась к фургону, размахивая руками. Мой отец остановился и распахнул дверцу. Ты исчезла внутри и, когда он затормозил возле дома, сидела у него на коленях, положив руки на руль. Вы громко смеялись.

– Мы всего несколько метров проехали, – сказал он, когда я заявила, что это небезопасно. – Ей в ралли надо участвовать. Все держит под контролем.

Я спросила, почему он не сообщил заранее, что приедет. Я не хотела, чтобы мой вопрос звучал грубо, но я уже почти разучилась нормально общаться с людьми. Он сказал, что ему надо было наведаться к клиенту в Лимерик, подписать кое-какие документы, и он, поскольку оказался неподалеку, решил пообщаться с единственной дочерью. Это прозвучало как обвинение. По-другому это и не могло бы звучать.

– Ты должна быть рада видеть меня, – ответил он. – Я хочу только чашку чая. А еще обнять любимую внучку.

– Глупый дедушка! – закричала ты. У тебя кружилась голова от езды за рулем. – Я твоя единственная внучка!

Я приготовила чай, и он неуверенно откусил печенье.

– Ну, – спросил он, когда ты ушла в гостиную смотреть телевизор. – Как жизнь, Сюзанна? Наверное, одиноко жить здесь одной, особенно если Дэвид так часто уезжает. Я слышал, он хочет найти работу поближе к дому.

Я пожала плечами. Мне не хотелось поддерживать этот разговор.

Он взял со стола сосновую шишку и принялся внимательно ее изучать. Начались вопросы. Почему Джой не ходит в местную школу? Почему Дэвид думает, что меня в школе обижали? Почему я отказалась от интересной работы в студии Мириам? Почему я ударила чужого ребенка и обвинила его в том, что он напал на Джой, когда свидетели говорят, что это был несчастный случай? Он швырнул шишку снова на стол. Она покатилась по полу и напомнила мне о твоей ярости, о ненависти в твоем взгляде, когда ты прокляла меня.

Бессмысленно обманывать себя дальше. Он прав. Ты ненавидишь учиться дома. Ты апатично сидишь за столом в кухне и сосешь большой палец. Ты чешешь Пятнышко и позволяешь ему ходить по учебникам. Ты не можешь запомнить простейшие цифры, однако считаешь дни до возвращения Дэвида.

– Домашнее обучение для чудаков и креационистов, – сказал он. – Зачем ты затеяла эту глупость, если Джой хочет общаться с другими детьми? Почему о тебе шепчутся? Ты в курсе, что тебя называют отшельницей? Говорят, что ты неуравновешенная мать, неврастеник.

Как же легко обвинить человека в том, что он неврастеник! Я вспомнила Эдварда Картера и его жену.

Отец разошелся вовсю и уже не мог остановиться.

– Я думаю, ты страдаешь от акрофобии, – сказал он. – Это боязнь открытых пространств, – добавил он, словно я не знала значения этого слова.

Он сказал, что мне надо сходить к психологу, к кому-то, кто сможет понять мой страх перед человеческим общением, к кому-то, кому я смогу рассказать о причинах своего желания спрятаться.

Он чувствовал свою ответственность за это. И замолчал, словно забыв, что еще хотел сказать.

– Ты выросла не в самой дружелюбной обстановке, – примиряюще говорит он. – По всей видимости, это сказалось на тебе.

В моей памяти с пронзительной четкостью всплыли их лица. Нина и Джим… Их несчастная совместная жизнь была невыносимой. Я так хотела брата или сестру, или обоих, но они не смогли бы выжить в удушливой атмосфере нашей семьи.

Мне интересно, это ли ты видишь, когда смотришь на нас. Мою слабую улыбку, приказывающую тебе быть счастливой; тихое негодование Дэвида, вытягивающее из нас энергию?

В тот день отец был намерен разворошить прошлое. Он вспомнил о моем первом выкидыше.

– Ты бы все равно заставил меня отдать ребенка чужим людям, – парировала я. – Ты бы отдал его, независимо от того, чего хотела я. Тебе не хотелось начинать жить с новой женой, имея на руках дочь с маленьким ребенком.

– А я по-другому это помню, – ответил он. – Ты была молода. Как ты могла справиться с такой ответственностью, если даже не знала, кто был его отцом?

До этого дня я не понимала, насколько его ненавижу.

Мы услышали, как ты поешь, легко притопывая по деревянному полу и танцуя с сиротами под звуки мюзикла «Энни». Мириам подарила тебе его на твой седьмой день рождения. Ты включаешь его ежедневно, напевая о пепельницах, искусстве и потерянных родителях. Поешь с такой грустью, с таким чувством.

Ты пела о тяжелой жизни сегодня днем, держа расческу у рта, как микрофон.

– Она создана для сцены, – сказал отец. – Но она никогда не покинет этих четырех стен из-за тебя.

Я представила тебя, освещенную софитами, и у меня волосы зашевелились от страха. Этого никогда не будет! Однако это должно было произойти.

Я смотрела, как он идет к фургону, на боку которого большими буквами было написано «Изготовление рекламных и прочих знаков». Как изготовителю самых разных вывесок ему приходится работать с неоновыми трубками и металлом, дубом и винилом. Я всегда узнаю его вывески, где бы их ни встретила. Графика, цвета и образы вписываются в окружающий ландшафт. Их цель – привлечь внимание, не утомляя глаз, без лишних усилий указать клиенту правильное направление, казаться невидимыми, оставаясь на виду. Я вывеска, на которую неприятно смотреть. Вывеска, которая указывает на странное поведение, ведет к пересудам и враждебности. Невидимость сделала меня заметной в обществе, где обращают внимание даже на случайно сломанную травинку. Я совсем забыла о восприятии. Главное ведь не история, а то, как ее рассказали.

Мы с тобой должны иметь с ними дело, стать их частью. Мы должны стать видимыми, чтобы оставаться невидимыми.

Глава сорок вторая

Карла

Джанет, зайдя к Карле на следующее утро, в ужасе и недоумении уставилась на нее, не в силах поверить в то, что видит перед собой.

– Как ты могла такое с собой сотворить? – поинтересовалась она. – Я бы тебя на улице ни за что не узнала.

– В этом-то и суть, мама. И это только первый шаг. Я хочу поговорить с Лео и сменить имя.

– Сменить имя? – Джанет опустилась на диван. – Я не ослышалась?

– Да. – Карла села напротив и попыталась ее успокоить. – Пока я Карла Келли, меня не оставят в покое.

– И как, могу ли я поинтересоваться, ты собираешься называться?

– Клэр Фразьер. Фразьер – это девичья фамилия Гиллиан.

– Клэр Фразьер? – Джанет повысила голос. – Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я буду называть тебя этим именем, а не тем, что дала тебе при рождении.