Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России - Борис Григорьев

Сохранилась переписка Бестужева с петербургским почт-директором Ф.Ю. Ашем (1683–1783)[61], который непосредственно осуществлял перлюстрацию дипломатических депеш в Петербурге. Приведём одно из писем Фёдора Юрьевича своему начальнику, любопытное во всех отношениях:

«Высокородный государственный граф, высокоповелевающий господин государственный вице-канцлер.

Милостивый государь!

29 числа прошлого месяца купно с приложенною депешею от г-на барона Мардефельда[62] вчерась пополудни я со всяким респектом получил. И не преминул по силе данного мне всемилостивейшего приказа оную депешу распечатать, а в ней нашлось три пакета, а именно первый в придворный почтовый амт в Берлин от г-на барона Мардефельда самого, второй к финанцсоветнику Магирусу в Кенигсберг от секретаря Варенсдорфа, а третий от господина Аатдорфа к его брату в Ангальтбернбург. Последние два письма без трудности распечатать было можно, чего ради и копии с них при сем прилагаются. Тако же де куверт в придворный почтовый амт в Берлин легко было распечатать, однако ж два в одном письме, то есть к королю[63] и в кабинет, такого состояния были, что, хотя всякое удобовымышленное старание прилагалось, однако ж оных для следующих причин отворить невозможно было, а именно: куверты не токмо по углам, но и везде клеем заклеены, и тем клеем обвязанная под кувертом крестом на письмах нитка таким образом утверждена была, что оный клей от пара кипятка, над чем письма я несколько часов держал, никак распуститься и отстать не мог. Да и тот клей, который под печатями находился (кои я хотя искусно снял), однако ж не распустился. Следовательно же, я к превеликому моему соболезнованию никакой возможности не нашёл оных писем распечатать без совершенного разодрания кувертов. И тако я оные паки запечатал и стафету в ея дорогу отправить принуждён был».

Так и представляется нам этот бедный почт-директор проливающим горькие слёзы от досады над нераскрытым «кувертом» прусского посланника и сурово прикушенную губу «высокородного» вице-канцлера, читающего эту цидулу! Впрочем, пройдёт время, и «удобовымышленное старание» перлюстраторов доставит Бестужеву копии депеш и Марде-фельда, и Шетарди, и прочих министров. Хитроумные «куверты» не представят непреодолимого препятствия. Кстати, нужные письма Аш вскрывал самолично, показывал подчинённым места в тексте, подлежащие копированию, а потом сам же их запечатывал так аккуратно, что адресат ничего заподозрить не мог.

Кроме хитро прошитых ниткой конвертов, большие трудности на первых порах представляли и замысловатые печати иностранных миссий, но Бестужев с Ашом нашли умельцев, которые навострились вырезать печати любой сложности. В 1742–1744 гг. резчиком печатей был некто Купи, по всей вероятности, француз на русской службе. В марте 1744 года Бестужев, возвращая Ашу образчик печати барона Нойхауза, сделанный Купи, пишет: «Рекомендуем, впрочем, резчику Купи оные печати вырезывать с лучшим прилежанием, ибо нынешняя нейгаузова не весьма хорошего мастерства». Небрежность француза и вообще причастность иностранца к наисекретнейшему государственному делу явно не понравились императрице, и ещё 12 февраля, во время очередного доклада вице-канцлера, она предложила коренным образом изменить ситуацию с резчиками печатей, что и нашло отражение в протоколах Пуговишникова:

«Ея Императорское Величество о потребности в сделании печатей для известного открывания писем рассуждать изволила: что для лучшего содержания сего в секрете весьма надёжного человека и ежели возможно было, то лучше из российских такого мастера или резчика приискать, и оного такие печати делать заставить не здесь, в Санкт-Петербурге, дабы не разгласилось, но разве в Москве или около Петербурга у где в отдалённом месте, и к нему особливый караул приставить у а по окончании того дела все инструменты и образцы печатей у того мастера обыскать и отобрать, чтоб ничего у него не осталось, и сверх того присягою его утвердить надобно, дабы никому о том не разглашал».

Да, в тандеме с опытным, хитрым и изворотливым Бестужевым и Елизавета Петровна тоже кое-чему научилась!

Скоро одна только перлюстрация писем перестала удовлетворять вице-канцлера, потому что самые интересные и важные сведения передавались кодированным текстом. Перед Бестужевым встала задача дешифровки перехваченных дипломатических депеш и форсирования дипломатических кодов. Одним из первых криптографов в России стал немецкий математик Христиан Гольдбах (1690–1764). Он родился в Кенигсберге и приехал в Россию по приглашению Петра I в 1724 году, когда делалась первая попытка учредить Академию наук. Гольдбах пополнил целую плеяду математиков, приехавших в Россию, в числе которых были ученики и сыновья известного математика Бернулли, Леонхард Эйлер и др. В 1726–1740 гг. Гольдбах, работая над математическими проблемами, исполнял обязанности воспитателя Петра II и конференц-секретаря АН.

Есть основания предполагать, пишет Соболева, что идея привлечь к дешифровальной работе специалиста по теории чисел Гольдбаха принадлежала именно вице-канцлеру А.П. Бестужеву-Рюмину. Указ Елизаветы от 18 марта 1742 года предписывал «определить в Коллегию иностранных дел бывшего при Академии наук профессора юстиц-рата[64] Христиана Гольдбаха статским советником с жалованьем 1500 рублей…». Кроме Гольдбаха, в числе дешифровалыциков и помощников Бестужева Соловьёв называет также академика Тауберта.

С этого дня вся дальнейшая жизнь Гольдбаха будет связана с дешифрованием писем. Первый успех к нему придёт через год, когда ему удастся «форсировать» код барона Нойхауза, посланника Карла VII, бывшего курфюрста Баварии, присвоившего себе титул императора Священной Римской империи с помощью Франции и Пруссии в пику Марии-Терезии. В одной из перлюстрированных депеш к своему двору Нойхауз писал, что в связи с лопухинским делом обер-гофмаршал Михаил Бестужев-Рюмин удалён от двора и уже не сможет управлять поступками младшего брата, вице-канцлера. На это утверждение А.П. Бестужев написал на полях документа: «Вице-канцлеру не видав брата своего 22 года, от 1720 по 1742, собственно своим умом министерство своё управлял». На пассаж, в котором Нойхауз, тесно сотрудничавший с Бруммером и Лестоком, обвинял вице-канцлера в совершенной преданности Австрии и Англии, Бестужев отвечает: «…Всеведущему единому всё откровенно… Оный да буди вскоре судиёю и воздателем всякому по делам его».

В дальнейшем Гольдбах с равными промежутками в 3–4 недели «радовал» вице-канцлера порциями из пяти дешифрованных писем (с июля по декабрь 1743 года им было расшифровано 61 письмо министров прусского и версальского дворов). 3 января 1744 года договор о службе Гольдбаха в КИД был перезаключён на более выгодных для учёного условиях. При этом Гольдбах выставил непременное условие: как подданный Пруссии он не может расшифровывать послания прусского посланника Мардефельда. Пришлось согласиться.