Властелин рек - Виктор Александрович Иутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Король не отступится от обладания Велижем. Придется пойти на уступки, иначе мира не бывать. Я могу, дабы спасти ваши жизни, каждому из вас выдать грамоту с печатью, в коей сообщу, что я принудил вас к пому решению. Впрочем, я и сам готов предложить великому князю свою голову, чтобы он сделал с ней все, что захочет, если сочтет, что я поступил слишком своевольно для пресечения новой войны. Ну а если мы ничего не добьемся от королевских послов, я буду настаивать, дабы Велиж сравняли с землей.
— Благодарим тебя, — склонил голову Елецкий, утирая слезы. — Тогда спасение наше и судьбу Велижа мы отдаем в твои руки.
Узнав о том, что московиты согласны отдать королю Велиж, польские послы возобновили переговоры. Тут же началось обсуждение о крепости Себеж, кою каждый хотел оставить себе.
— Мы думали, что Антонио решит это дело меж двумя государями позже, а сейчас мы сможем заключить мир, — с легким волнением ответил Варшевицкий.
— Мы в угоду Антонио уступили Велиж, — возразил раздраженно Алферьев, на лбу у него вздулась толстая вена, — и мы уже не настаиваем, дабы его сожгли, оставляем его королю нетронутым. Ежели вы желаете это дело оставить нерешенным, то пусть оно останется в таком положении, чтобы позже государь наш решил, останется ли в будущем повод для спора!
Уставшие от долгих и трудных переговоров послы тяжело глядели друг на друга. Польская сторона начала совещаться, отстранив толмачей. Затем Збаражский что-то шепнул Поссевино на ухо, тот кивнул. Московиты мрачно глядели на них, ждали.
— Что ж, скажу и я, что сейчас решить вопрос невозможно, надобно срочно решать другие дела. Надобно отложить спор о Себеже, — развел руками иезуит. На самом деле ни он, ни послы еще не получили от Замойского никакого решения насчет Себежа — Поссевино со дня на день ожидал от него письма.
— Других дел немало, это верно, — кивнул Алферьев. — Хотя бы пусть польская сторона ответит, почему до сих пор не снята осада с Пскова! Государю нашему через Антония было обещано, что, как только начнутся переговоры, войско отступит от города!
— Король обещал, что за это время не будет приступа, войско будет отведено, как только мир будет заключен! — поглядев на него исподлобья, жестко возразил Гарабурда. — Сии условия подписаны и скреплены клятвой!
— Гораздо важнее сейчас обсудить способ передачи крепостей, — вторил ему Радзивилл.
— Нам поручено решить общие споры, — молвил Верещагин. — О передаче крепостей нам ничего сказано не было от государя нашего. А так как он — христианский государь, он приказал все делать по христианскому обычаю и искренне. Так и мы поступаем с вами, как с братьями нашими. Потому знайте, как только мы решим что-либо о Себеже, мы тотчас пошлем в Новгород за людьми, коим дана будет возможность по передаче крепостей.
— Еще надобно сказать, дабы наконец ваши ратники перестали уводить наших крестьян в Литву, — добавил Елецкий.
— Это запрещено королем, — ответил Збаражский. — Потому и следует скорее заключать мир, дабы пресечь подобные беззакония.
Далее долго, до поздней ночи, спорили о передаче пленных друг другу. На предложение московитов «отпустить всех» польская сторона отвечала:
— С этим мы не согласны. Мы настаиваем, дабы передача пленных свершалась так, как нам приписал наш король — ратник обменивается на ратника, воевода на воеводу, отряд на отряд…
— А что делать с теми, кто останется? — вопрошал Елецкий.
— Выкупать за серебро! — рассеянно ответил Збаражский, перекладывая тем временем грамоты в каком-то необходимом ему порядке.
Когда польские послы ушли, московиты, вновь оставшись с Поссевино наедине, впервые обсудили с ним еще один немаловажный вопрос — о титуле Иоанна. В грамотах они настойчиво просили называть его «царем казанским и астраханским». Поссевино с неудовольствием выслушал их и, подумав, ответил:
— Христианский государь — это звание, утверждаемое апостольским престолом, который перенесен был с Востока на Запад, после того как византийские императоры отошли от католической веры. Ежели ваш государь желает называться законным титулом и получать законные почести, пусть он поведает об этом в переговорах с верховным первосвященником на том основании, что и другие христианские государи, которые знают, что дело казанское и астраханское не столь значительно, чтобы давать за них этот титул!
Московские послы, глубоко оскорбленные, сидели молча, сурово глядя на иезуита. Как смеет он рассуждать так, он, выросший в солнечных землях Италии, никогда не знавшей татарского разорения и грохота бесчисленных копыт степной конницы? Знает ли он, что народу русскому довелось пережить, прежде чем два царства этих были покорены? Знает ли он, как трудно далась победа над Казанью? Знает ли он, как щедро полита эта земля русской кровью? Но они молчат, не смея дать волю накопившейся злости и тем самым одним махом разрушить зарождавшийся мир.
— Ежели он отождествляет это с титулом «цезарь», то под этим словом подразумевается «царь», некое заимствование у татар, которое обозначает как бы королевский титул! — продолжал рассуждать Поссевино.
— Тогда может ли верховный первосвященник, пастырь вселенской церкви, приложить усилия, дабы король называл этим титулом нашего государя и сохранил за ним титул «ливонский»? — вопросил мягко Алферьев.
— То, что вы называете верховного первосвященника пастырем вселенской церкви — это верно, ибо так установил Господь наш, Иисус Христос, хотя наш первосвященник придает этому мало значения и называет себя «рабом рабов Божьих», — чуть улыбнувшись, отвечал иезуит. — Но как сохранить вашему государю титул «ливонский», ежели он передает крепости королю — разве это справедливо?
Он развел руками и, пожав плечами, молвил устало:
— Ежели бы ты, например, отдал мне свою одежду и отказался от нее — мог бы ты справедливо называться ее хозяином?
На том московиты покинули его и той же ночью написали Иоанну доклад о прошедших переговорах, добавив в конце:
«…Видится нам, что Антоний во всех делах с литовскими послами стоит заодно и в приговорах во всяких говорит в сторону короля…»
На следующий день с польской стороны на переговоры прибыли только
