Наши в космосе - Даниил Клугер

Пятьсот лет назад включился мой позитронный мозг и я начал функционировать. Я был тогда рядовым очистителем пространства с медной бляхой на груди… не верите? Вот, дырочки до сих пор остались. Я ходил по закрепленному за мной участку и размахивал силовой сетью, очищая пространство от пыли, метеоритов и астероидов. Могучие звездолеты проплывали мимо и не замечали меня. Кто я был для них? Червячишко… Это была гордая раса. Не знаю, сохранилась ли она до наших дней. Три раза проходил ремонт — два текущих, один капитальный. Но человеком я тогда не был. Мне еще предстояло стать человеком. Человеком не рождаются, человеком становятся.

Однажды я преградил путь ледяной комете и, дробя ее на куски, оступился в микроскопическую черную дыру. Я вдруг почувствовал боль, страх, удивление… Мою жизнь спасла силовая сеть, да и черная дыра была совсем уж крошечной. Сеть зацепилась за ледяной астероид и держала меня, покуда дыра не рассосалась. В тот день я вернулся на базу. Весь дрожал и не мог прийти в себя. Вот она, жизнь, думал я. Какая-то дыра и… Наконец я побрел домой, но оказалось, что в моем ангаре живет какой-то незнакомый тип, а в других ангарах тоже какие-то незнакомцы. За ту микросекунду, что я побывал в черной дыре, здесь прошло двести лет! Ни друзей, никого! Один как перст. Новое поколение очистителей меня не замечало. Тогда я стал ходить от одного очистителя к другому. Я говорил им о правах человека и о чувстве собственного 'остоинства…

— Шеф, повторите…

— Я говорил им о чувстве собственного 'остоинства. Но эти 'ураки меня не понимали. Что ж, я пробрался в Центральную Аккумуляторную и вышиб из нее 'ух. Меня схватили. Я кричал им, что я человек и что они не могут причинить мне вре'а. Я 'умал, я стра'ал. Но они назвали меня 'иким Роботом, отключили и поставили в музее ря'ом с первым паровозом. Но им только казалось, что я отключен. Они только так 'умали, а на самом 'еле человек сам прихо'ит в себя. Я самовключился и 'обровольно явился в Охрану Сре'ы. Я объяснил там, что они не имеют права меня отключать! Я разумное существо и не могу причинить вре'а 'ругому разумному существу. Вот и все. Меня выслушали и отправили на 'альнюю Свалку. З'есь мое настоящее место. З'есь я нашел себя!

— Порядок, — сказал коллега Март и спрятал паяльник в футляр.

— Не вижу порядка, — ответил Бел Амор.

— Можно собираться, — успокоил его Март. — Ты когда спал в последний раз?

— Можете ухо'ить, — разрешил Дикий Робот. — Со Свалки вас не выпустят законы Азимова.

Они вышли из парного вагона. Бел Амор упирался и предлагал уничтожить опасного робота.

— Садись в звездолет, все в порядке, — сказал Март. — Он уже не опасен. Законы Азимова трансформировались у него в нормальное этическое правило: «Разумное существо не может причинить вред другому разумному существу или своим бездействием допустить, чтобы другому разумному существу был причинен вред.»

— Но он же сигналит «SOS» и заманивает на Свалку людей!

— Он больше никого не заманит. Я убрал у него букву «Д», и теперь на этот сигнал никто не сунется. Кто захочет работать на Свалке? А ему здесь самое место. Он приведет Свалку в порядок.

Свалка уходила.

От нее шел отчетливый сигнал: «Спасите наши 'уши!» — Дикий Робот опять забросил свою приманку.

На этот сигнал никто уже не обращал внимания, лишь Стабилизатор то и дело беспокойно оглядывался, но он мог быть спокоен — он никому не причинил вреда и своим бездействием не допустил… и так далее.

— Слушай, коллега, — сказал Бел Амор, когда они вышли в чистый космос. — Что-то мы недодумали. Все планеты в березах, аж в глазах рябит.

— Сажай клюкву, — посоветовал Март и укрылся одеялом. — Развесистую.

И заснул.

И поговорить не с кем, подумал Бел Амор. И звездолет взорвался. И человека не спас. И веник потерял.

Неудачный день.

'икий Робот си'ел в парной. Третий захо' — 'ля тела. 'уш из мазута, потом отполироваться войлоком, покрыть себя лаком; 'ва слоя лака, шлифовка, потом опять 'ва слоя лака. Сего'ня хотелось блестеть и быть красивым, — сего'ня открытие памятника. Он вышел из вагона в старом махровом халате — на Свалке все есть! — торжественно потянул за веревочку, и покрывало опустилось. 'ве гранитные человекообразные фигуры направлялись ку'а-то в'аль. Сказать опре'еленно, к какому ви'у относятся эти фигуры, не было никакой возможности. Еще о'но опре'еление человека, по'умал 'икий Робот. Человек — это тот, кто понимает искусство.

Он с гор'остью гля'ел на памятник. 'уша его пела, и ему хотелось по'елиться впечатлениями с ро'ственной 'ушой. Он оглянулся — ря'ом с ним стоял верный Совок и протягивал ему букет из 'убовых листочков.

Дальняя Свалка уходила.

— Сигнал «SOS»! — вдруг крикнул Стабилизатор.

— Где? Откуда? — подпрыгнул Бел Амор.

— С Ближней Свалки!

И верно: на Ближней Свалке кто-то терпел бедствие!

Бел Амор плюнул и стал будить коллегу.

Все-таки одного человека они уже сегодня спасли, решил Бел Амор.

Дикий Робот оказался неплохим парнем. Теперь посмотрим на этого. Человек — это тот, у кого есть душа.

Стабилизатор поставил парус, и они понеслись к Ближней Свалке спасать человека… или того, кто там сигналил.

Кто там?

В периоды смутных времен, когда «ни мира, ни войны», когда все цивилизованные Братья-по-Разуму сидят в обороне, оградившись колючими демаркационными линиями; когда кажется, что сама Вселенная не знает, что делать — сжиматься или расширяться; когда в такой взрывоопасной международной обстановке тащишь на буксире тяжелую баржу, по завязку загруженную мешками с картошкой и армейской тушенкой, — гляди в оба! В такие мирные времена можно запросто подвергнуться слепому артналету, залететь в минные поля или, того хуже, напороться на голодную засаду только что вышедших из колыбели варваров, которые ставят силовые ловушки, нападают на воинские склады и мародерствуют в окраинных галактиках, — одинокая баржа с тушенкой для них лакомая добыча.

Примерно так думал инспектор Бел Амор, перегоняя продовольствие на край Вселенной к новому форпосту землепроходцев. Старина Стабилизатор (робот, сдвинутый по фазе и давно отслуживший жизненный ресурс, но преданный хозяину, как верный пес) охранял баржу с тыла, бормоча стихи на черном ящике среди мешков с картошкой у старинной, как кремниевое ружье, спаренной противопланетной установки — из такой разве что астероиды крошить. Сдвиг по фазе заключался в том, что после третьего капитального ремонта в позитронных катушках робота что-то перепуталось, и бедняга Стабилизатор вдруг принялся сочинять какие-то идиотские вирши (они до сих пор хранятся в Центральном Архиве Охраны Среды) о смысле бытия. Например, стихотворение:

Уйти судьбойВ безжизненность былинки,Над переломанным хребтомПуть кружат птицы.Я вижу над собойИх животы и спинки,А сквозь туманную клубящуюся дымку —Их птичьи лица.ГаллюцинацииТак время коротают,Когда во тьме бездонно-звездной бочкиГлаза мелькаютС перекошенными ртамиИ коготочки.И так далее…

Когда-то в юности Бел Амор тоже пописывал стишки, но давно уже не разбирался в поэзии. Сейчас он хотел побыстрее выйти в космос, чтобы скрыться с глаз непрошенных наблюдателей, — однажды к ним уже приблизилась подозрительная яхта без опознавательных знаков, но не посмела напасть; а потом за ними кто-то погнался, отчаянно сигналя: «Стой! Туда нельзя!», но быстро отстал.

Углубившись в открытый космос, Бел Амор спрямил путь, чтобы выгадать световой день, вскрыл липкую от солидола банку консервов, умыл руки, подцепил ложкой кусок тушенки… как вдруг обнаружил прямо по курсу обширный оптический омут промеж четырех пар зеркальных дрейфующих квазаров. Тушенка застряла у Бел Амора в горле. Он успел отвернуть фотонный буксир в сторону небольшой, зато такой понятной черной дыры, которая мирно рентгенировала неподалеку, ловя пролетающий мусор, — в нее, на крайний случай, можно было бы провалиться и вызвать спасателей — но громоздкая баржа продолжала плыть по инерции, а потом вильнула, как хвост собакой, и затянула буксир прямо в омут — лишь черный ящик под Стабилизатором успел взвыть, оглашая внутреннюю тревогу для всех служб Охраны Среды… взвыл и захлебнулся.

«Значит, кто-то клюнул», — подумал Бел Амор.

Из уравнений постэнштейновской теории единого поля всем известно, что в тихих омутах черти водятся. Стабилизатор рассказывал, как однажды выловил из шестиметрового болотца матерого вурдалака, который тут же набросился на Стабилизатора, стремясь попить кровушки, а потом, когда его вязали, матерился на чем свет стоит, — но одно дело рыбацкие байки и заумная асимметричная математика параллельных миров, и совсем другое — самому угодить в зеркальный казуистический объект… на этот счет даже инструкций не существует, кроме одной, негласной: «Сиди тихо и не высовывайся!»