MEMENTO, книга перехода - Владимир Леви

Людмила, подобные настроения бывают почти у каждого ребенка. Обычно они мимолетны, быстро проходят и забываются; но если устойчивы и непреходящи, особенно у такой малышки, это уже требует особого внимания со стороны взрослых.

Возможных причин две, и они друг друга не исключают. Либо в семье все-таки не такое уж благополучие, и есть какой-то неявный конфликт или напряженность между родителями, или между вами и родителями (кстати, почему пишете именно вы, бабушка, а не мама с папой, и что они думают по поводу происходящего?) А вторая возможная причина – особость ребенка. Может быть, ярко выраженный меланхолический темперамент, чрезвычайная чуткость и ранимость души при раннем умственном развитии…

Похоже, у девочки вашей есть и страхи, и признаки депрессии («не хочу жить… хочу, чтобы меня закопали в землю…»), но судить об этом наверняка не могу – письмо не дает достаточной информации. Чтобы советовать обоснованно и конкретно, нужно получить подробное представление об атмосфере в семье, о взаимоотношениях между всеми в ней, о характере каждого и о стиле взаимоотношений с ребенком, о характере и особенностях развития самого ребенка, начиная с зачатия… Где же родители, почему они не проявляются?..

Ответа на свой ответ я не получил; это укрепило меня в предположении о какой-то напряженности в семье, где бабушка явно на первой воспитательской роли, что само по себе не плохо, но… Где родители?

О случае довольно похожем сообщает мама пятилетнего мальчика.

ВЛ, мой Никитка примерно полгода назад стал мучиться вопросом смерти. Особых причин не было, кроме того, что он с раннего возраста очень интересовался миром животных и рано узнал, что все друг друга едят, что звери могут умирать от голода, от болезней…

Когда мы рассказывали ему про своих бабушек и дедушек, на его вопросы «а где они сейчас?» приходилось отвечать, что они уже умерли.

Потом началось следующее:

• Почти каждый вечер Никитка плачет по 10–15 минут и повторяет, что не хочет умирать.

• Говорит, что не хочет расти, так как все, кто растут, потом умирают.

• Хочет оставаться маленьким и жить вечно.

• Не хочет есть мясо, чтобы не расти.

• Плачет, что умрем мы с папой.

• Говорит, что когда вырастет, придумает лекарство (эликсир бессмертия). Потом плачет, что если даже «умные ученые» за столько лет не придумали этого лекарства, то у него, Никиты, наверное, не получится тоже.

• Придумал: чтобы жить вечно, надо говорить «Я жду до лета». Считает, что эта спасительная фраза поможет ему жить вечно, так как «лето каждый раз новое, и если я буду ждать каждый раз новое лето, то я никогда не умру».

• Говорит, что лучше бы его совсем не рожали, так как тогда ему не надо было бы бояться умирать.

Мне его ОЧЕНЬ жалко… Сама я стала бояться смерти лет в 11 и до 24 (пока не родила) боялась ее панически: ночами просыпалась, плакала уже даже в солидном возрасте 23-х лет… Сейчас вопрос приглушился, но скрытый страх остался. Как помочь моему маленькому, если я сама боюсь… Что нам делать? Как нам реагировать?..

Обратим внимание: панически боялась смерти, пока не родила. После рождения этот естественный страх обрел свои естественные границы, перестал за них вылезать. Рождение ребенка – вступление в вечность, передача эстафеты бессмертия. И не обязательно рождение своего ребенка, а любое приобщение к детству, любое участие в становлении новой жизни. Биологически бездетные усыновители тоже перестают бояться смерти панически, боятся – парадоксально можно сказать, – спокойно. Даже усыновители щенят или котят. Маленькое развивающееся существо – комочек Всебытия, лучи его греют душу.

Алена, ваш Никитка проходит обычную стадию знакомства с реальностью, которая включает в себя и реальность смерти.

Смертность как свойство жизни, как принадлежность жизни, и своей тоже… да, когда-то и мы с вами столкнулись с этим впервые… На эту тему я кое-что писал в «Нестандартном ребенке» и других книгах, в статьях и рассылках, но сколько ни напишешь, все будет мало. Немудрено: все силы разума и души человеческой с тех незапамятных пор, как человечество начало себя сознавать, бьются, как волны о берег, об эту мучительную данность – непостижимую тайну предела бытия, всепреходящести, тайну вечной невечности.

Сколько ни напридумано вер в жизнь бесконечную, версий возможного бессмертия – и переселение душ (реинкарнация), и царствие загробное с его разными небесными, подземными и еще какими-то помещениями, и переход бытийственной информации в антимир и обратно, и возврат времен в циклах пульсирующей вселенной, и перспективы клонирования, и заморозка, и прочая-прочая, – все в лучшем случае боль смягчает, но утолить не может; все если и достаточно обнадеживает, то недостаточно убеждает, все прогоняет или отодвигает ужас небытия, а он лезет обратно, лезет отчаянно.

Со всеобщей смертной обреченностью, с приговоренностью – давайте для простоты и доступности назовем ее, что ли, Скелетом – каждый родившийся встречается в одиночку, голеньким и беспомощным, бесконечно глупым. Травма первой встречи просыпающегося сознания со Скелетом для нормально развивающегося ребенка практически неизбежна. Разные дети переживают ее по-разному, одни раньше, другие позже, одни острее, другие мягче.

И все или почти все – раньше или позже, легче или труднее – находят какой-то способ внутренней защиты. Некий шкаф, куда этот самый Скелет более или менее благополучно запихивается. До поры – до времени.

Все человеческие состояния (и не только детские), когда Скелет оказывается вне шкафа (или человек сам в свой же скелетный шкаф залазит, так тоже часто бывает), я называю С-кризисами – кризисами сознания смертности. Таких кризисов, в разных масштабах, каждый в жизни переживает, по моим прикидкам, самое меньшее, три, а чаще пять-семь. Обычно именно из-за своей мучительности С-кризисы быстро и благополучно минуют; более того – помогают подвижкам в развитии, продвижению к душевной зрелости. Но некоторые застревают в них надолго и нуждаются в помощи.

У вашего Никиты первый С-кризис протекает в довольно острой форме, граничащей с депрессией, – это, замечу, признак незаурядности мальчика, его мощной эмоциональности и потенциальной силы ума.

Сразу произнесу ключевое слово, содержащее в себе всю возможную от вас помощь ребенку. Оно вот: вера. По минимуму – верьте хотя бы лишь в то, что он справится, справится сам. Верьте, что боль С-кризиса скоро смягчится, а затем и пройдет, минует – найдется какой-то шкаф для Скелета, как и у нас с вами, как у наших родителей, как у дедушек, бабушек… Жизнь должна продолжаться и наполняться жизнью. Если бы предки наши и мы вслед за ними не помещали свои Скелеты в шкафы – каждый в свой – нас с вами не было бы вообще!

Чем убежденнее сами вы поверите в преходящесть С-кризиса, тем быстрее он и пройдет у ребенка, тем быстрей отыщется или построится шкаф…

Теперь чуточку насчет самого шкафа. Кем бы вы ни были по убеждениям – атеистом или человеком религиозным, материалистом или наоборот, или ни тем, ни сем, а человеком промежуточным, растерянным и мятущимся, как сегодня многие, – вы легко со мной согласитесь: голую, тупую, бессмысленную смертную обреченность в сознании ребенка необходимо заменить чем-то, иначе… Ну ясно, картинку непристроенного Скелета уже имеем. И видим, что сам ребенок уже пытается для него свой самодельный шкафчик из подручного материала соорудить. Ищет веру, а для начала – хотя бы надежду на возможную веру.

Помогите ребенку понять смерть не как полное исчезновение и небытие, а как продолжение жизни другими средствами. Как бытие другим способом, другим образом – как переход – в другую жизнь, в иной мир – и не разлучающий, а соединяющий! – мир, где все ушедшие, любящие друг друга, снова встречаются, пусть и в каком-то совсем новом облике… Лично я в это не просто верю – я это знаю. Но никому не хочу доказывать – бесполезно, пока самому человеку эта запредельность не откроется.

Ребенку бессмертие души может открыться легче, чем взрослому, открыться доступными для него образами. Не надо за него выдумывать – ребенок все допридумает сам, себе соразмерно – даст свои объяснения, создаст свои мифы или задаст нужные ему вопросы. Сам выйдет и на живое, естественное для него представление о высшей ведущей силе бытия, именуемой Богом.

Моей дочке Маше с четырех-пяти ее лет мы говорили примерно так:

– Маша, мы тебе не можем точно сказать, как мы будем жить там, после ухода из этой жизни. Никто не может этого точно сказать, потому что жизнь как река – течет только вперед, течет все дальше и дальше. Там – дальше – река нашей жизни наверняка впадает в какую-то другую реку или целый океан, куда же ей деться, конечно, куда-то впадает… Но пока не приплыли, еще не знаем, что это за другая река или океан… Много-много людей с давних пор верит, что ТАМ, дальше, есть другой мир, что жизнь никогда не заканчивается. И есть свидетельства этого – в снах, когда тебе снится ушедший человек и с тобой даже разговаривает; а иногда в ощущении живого присутствия наяву… А как ты сама чувствуешь, где сейчас наша ушедшая бабушка Клава?