Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Игорь Шелест

Все это нам удалось проверить и подтвердить сперва на ряде моделей, отлично летающих, которые мы изготовили своими руками.

Далее мы создали динамический стенд и уже исследовали на нём десятки вариантов перепончатых крыльев, в том числе и крылья в натуральную величину для проектируемого одноместного махолёта. Стенд позволяет определять не только подъёмную и пропульсивную силу, но и моменты по трём осям… И пусть вас, доктор, это не удивляет: мы имеем дело с малыми скоростями и малыми нагрузками на квадратный метр. При незначительной затрате электроэнергии мы имитируем машущий полет, не прибегая к продувкам в аэродинамических трубах.

— Позвольте спросить, каковы же эти ваши скорости и нагрузки на крыле? — поинтересовался Кулебякин.

— Скорости пока до шестидесяти километров в час, а нагрузки — близкие к птичьим: от 5 до 25 килограммов[6].

Мы разработали механизм с гидроприводом, позволяющий производить дифференциацию во взмахе левого и правого крыльев и этим создавать поперечную и путевую управляемость… Очень возможно, что нашему махолёту, как и птице, руля направления не потребуется.

Кстати, Виктор Григорьевич, — и это по вашей части, — наши исследования показали, что летательный аппарат с машущими крыльями будет обладать самоустойчивостью в большом диапазоне углов атаки. Так что, доктор, милости просим в наше конструкторское бюро, где вы сможете все это увидеть воочию.

— Ох и заслушался же я вас, батенька! Даже за удочкой перестал следить… Что ж? Поплывём завтракать? Сергей Афанасьевич, поди, уже дожидается… — накручивая катушку, Кулебякин вскинул взгляд на Тамарина. — Однако, Георгий Васильевич, всполошили вы меня своим рассказом!.. Ей-богу, так и захотелось побежать, «задрав портки, за комсомолом!..».

— А нуте-ка?!

— Да ведь у меня, сокол мой, одышка…

— И одышку вылечим!

— Прикажете принять за приглашение?

— Самое радостное!

— Спасибо. А сегодня вы словно вы собирались полетать на дельтаплане — это тоже заготовки впрок для машущего полёта?

— В какой-то мере да. Ну что ж, снимаемся с якоря?

— Сарынь на кичку! — закричал Кулебякин и поднялся во весь рост. Перевалив в лодку здоровенный камень — простейший якорь, доктор взялся за весла и запел озорно:

Мне не надо пуд гороху,Мне одну горошину.Мне не надо много девок,Мне одну хорошую!

Глава четвёртая

В понедельник утром Стремнин забежал на командный пункт — показаться врачу и узнать в диспетчерской о предстоящих полётах. В коридоре его окликнул Серафим Отаров:

— А!.. Серёжа, здравствуй!.. Были на Оке?

— Были.

— И Жос летал на дельта?

— Летал… Не совсем так, как хотел.

— Не случилось ли чего?

— Да нет… Целый час пытался его забуксировать скутером, но толком так ни разу и не получилось. Был, правда, полнейший штиль… Даю я ходу, а у него то лыжа зароется, то дельтаплан накренится так, что не удаётся вытащить конец крыла из воды… Словом, нахлебался наш Жос окской водицы!.. Потом мы прекратили попытки, переправились на другую сторону, на высокий берег, и он с кручи сделал несколько отличных планирующих спусков, приземляясь на пляже…

— А относительно буксировки скутером успокоился?

— Что ты?! Сказал, что сделает полиспаст со следящей системой, чтобы регулировать натяжение выпускаемого фала, и это позволит стартовать прямо со скутера и садиться на скутер!

— Неугомонный! — Задумчиво улыбнувшись, Серафим покачал головой. — Ну а как там у него с постройкой махолёта? Не говорил?

— Ты ведь знаешь Жоса — полон оптимизма!..

— Сегодня он будет, не знаешь?

— Должен быть. В заявке у него полёт на 55-й в четырнадцать ноль-ноль.

— А ты с утра летишь?

— Нет. После обеда.

— Обедаем в половине первого?

— Угу. Я загляну в лётную комнату перед обедом. На этом и расстались. Сергей направился в лабораторию, а Серафим поднялся наверх.

До полёта Отарову оставалось часа полтора, и он зашёл в лётную комнату.

«Кают-компания» оказалась в самом весёлом расположении духа. Насколько Серафим мог с ходу уловить, разговор коснулся природы смеха. Штурман-ветеран Морской закончил набрасывать «этюд».

— В самом деле, смешно, — заметил Петухов. — А почему?.. Да потому что никто из вас до такого упрощенчества не доходил… А будь с кем подобное, глядишь, и обиделся бы… Вот я подумал о популярности иных актёров; есть весьма характерные лица. Посмотришь: «Ну и морденция!» Тут и разбирает смех от сознания, что есть более нелепые рожи, чем твоя собственная!.. И уж так-то веселишься…

— «Шестикрылый» сегодня что-то не в настроении, — буркнул с ухмылкой Хасан в адрес Отарова.

Отаров, глядевший в окно, повернулся:

— Самое смешное… — Отаров тихонько и как-то болезненно рассмеялся… — Самое смешное: моя Лариса опять в партком нажаловалась… Такая вот история!..

В лётной комнате притихли, уставились на Серафима: тот ущербно улыбался. Петухов, кашлянув, нарушил тишину:

— Значит, не любит, когда навеселе приходишь?

— Не любит… «Аман!» — кричит. — Отаров сделал попытку рассмеяться, но, глядя на него, присутствовавшие лишь сочувственно вздохнули.

— И налетает?.. — спросил Петухов.

— Ещё как!.. Маникюрчик-то у неё — во!

— А тебя-то она любит?

— Да ведь что можно сказать?.. Их, женщин, не поймёшь… «Если б не любила, — говорит, — выгнала б!» Такая история…

Тут щёлкнул динамик и голосом диспетчера призвал:

— И-2308 готов!.. Отарову и Веселову одеваться!

Серафим преобразился:

— Фу-ты ну-ты!.. Евграф, давай-ка сперва сверим записи в планшетах, а потом уж оденемся… Ты не против?..

— Что за вопрос, Серафим!.. Я готов все делать, что ты скажешь!..

Оба вышли в раздевалку. Петухов искоса взглянул на закрывшуюся дверь.

— Да-с… Что там у них за страсти?! И как же она его унижает этими своими звонками в партком… Ладно, он, конечно, по этой части — артист… Но она-то, она!.. Я бы и дня не потерпел!

— Каждый тащит на Голгофу свой крест, — сказал Морской.

Петухов кивнул:

— Ну да… Ведь так принято считать: если любовь — тогда уж святая, на веки вечные, бесхитростная, бескомпромиссная и прочая и прочая, что и создаёт представление о любви как об идеальном чувстве… А люди-то чаще стремятся таскать любовь за шиворот и так и этак…

— …пытаясь приспособить под свой норов! — усмехнулся Морской. — Но это все равно не роняет любовь, а говорит лишь о том, что далеко не все до неё доросли… Вот, если позволите, я расскажу историйку…

Служил я в тридцатые годы, тогда ещё очень молодым лётчиком-наблюдателем, на юге Украины. И вот как-то в начале лета пришёл к нам в часть приказ выделить для каких-то испытаний в Крыму один экипаж с самолётом Р-5. Выбор пал на лётчика Петра Петрова и меня.

Приказ есть приказ. Быстренько собрались мы с Петром и полетели.

Прилетаем в Евпаторию. Погода — блеск! — крымская!.. Теплынь, тишина, ни облачка на небе, а в море куда ни глянь солнце купается!.. Глаз от него некуда спрятать…

На аэродроме нас встретил конструктор Анатолий Ефимович Майзель, в распоряжение которого мы и прилетели. Толстый, крупный, милейший человек, весёлый и обаятельный, и уже через пять минут по пути в гостиницу «Модерн» мы чувствовали себя его друзьями.

Не тратя времени, тут же, у себя в номере, Анатолий Ефимович изложил нам суть предстоящих испытаний.

ПБМ — планирующая бомба Майзеля — представляла собой небольшое обтекаемое тело с крылышками и оперением. На её крылышках имелись два пропеллера, приводимых в действие инерционным двигателем. Нам предстояло сбрасывать со своего Р-5 такие ПБМ. По идее Майзеля, отделившись от самолёта, ПБМ должна была развить огромную по тем временам скорость — около трехсот километров в час — и лететь к цели по прямой, опережая сбросивший её самолёт.

Идея, в общем, нам понравилась. Но главное было, конечно, в том, а полетит ли эта штука по прямой?.. Инерционный двигатель, по сути, раскрученный маховик, имея жироскопический эффект, сам по себе должен был, по мысли конструктора, дать движению стабильность.

«Ну хорошо, — спросил Майзеля мой коллега Петров, — а если она всё же повернёт и полетит обратно?»

«Вот этим мы и будем с вами заниматься до тех пор, пока она не полетит надёжно вперёд», — добродушно заверил Майзель.

«А как станем оценивать полет? Наблюдением за ней?» — спросил я.

Анатолий Ефимович взял со стола ручной киноаппарат:

«Посредством вот этого „кодака“ будете фиксировать полет ПБМ возможно дольше. Естественно, потребуется сопровождать бомбу до тех пор, пока она не спланирует к цели. Очень хорошо, если и её падение тоже удастся заснять».

Ладно. Через несколько дней приступили к испытаниям.

Из-за дневной жары мы предпочитали летать с утра пораньше, а днём отдыхать. После обеда как раз поспевала из проявочной заснятая утром плёнка, и мы собирались в номере Майзеля, чтобы внимательно её изучить.