Тьма в его глазах - Ульяна Соболева

я вдруг понял, что Яша не просто играет роль старшего брата, он будто старается заменить им меня. Им и Дарине. Я не видел более трепетного отношения сына к матери за всю свою жизнь. То, как он угадывал каждое её желание за секунду до того, как она его озвучит. То, как ловил каждое её слово. Где бы мы ни были, кто бы ни был рядом с нами, внимание Якова было приковано к его матери и ко мне. Я не сразу пойму, что так выражалась его любовь к ней. И именно так, бл**ь, выражалось недоверие этого юного ублюдка ко мне, оказывается! Он словно постоянно был настороже. Постоянно держал палец на курке, напряжённый и готовый выстрелить в любую секунду.

И я, мать его, не имел ни малейшего представления, что с этим делать! Как на хрен выбить этот долбаный пистолет из его рук! Вы слышали излюбленный совет психологов «разговаривать»? Разговаривать всегда и со всеми, и только так вы сможете решить все свои проблемы. Так вот…пусть они засунут свои грёбаные советы в свои задницы! И поглубже! Потому что есть случаи, когда с детьми нужно не разговаривать, а наподдать ремня. Хорошего такого, отцовского ремня, чтобы скулил, прося прощение за дерзость. Дерзость, которую он периодически сменял на полное игнорирование. Что меня останавливало? То, что с ним не прокатила бы агрессия. Ни за что. Змеёныш был не просто моим сыном. Он был другой версией меня. Возможно, немного более хладнокровной, но источающей почти такую же ненависть к отцу, которую когда-то источал я. Я её вонь за километры чуял. Видел на дне его глаз. Там же, где у двоих младших плескалась настолько абсолютная любовь ко мне, что становилось трудно дышать.

Но тех детей я всё же не знал, а этого…мне казалось, Якова я могу прочитать с закрытыми глазами. Стоит только окунуться в себя самого пять сотен лет назад, когда ещё ребенком скитался по лесам с одной только целью – найти и похоронить отца. Нет, он не мечтал о моей смерти, мне, по крайней мере, так казалось. Впрочем, об этом поведала и Тая. Как и о том, что их мать до последнего не верила в неё. Запрещала даже думать об этом нашим детям, срываясь на крики, если видела в их глазах отчаяние и боль. И меня вело от этих её слов, от того, как дрожали её губы, пока она тихим шепотом рассказывала, как они с братом пытались убедить мать не срывать мои похороны, принять произошедшее и жить дальше.

«– Знаешь, папа, я не знаю, как это объяснить. Но я только тогда поняла, что можно любить мужчину, а можно им жить. Мама тебя не просто любит, она живёт тобой. И мне так стыдно, что мы с Яшей и с Андреем, и Фаиной просили её смириться…И я до сих пор не знаю, поняли ли они тоже, что мы просили её смириться не с твоей, а со своей смертью…Вы так много пережили. Мы все. Столько боли на наших глазах…Но, пап, если бы ты видел тогда маму…я не хочу себе такой любви, пап. Не хочу никогда».

И я не хотел бы, маленькая. Не хотел бы продолжать вот так тонуть в твоей матери, увязать в ней всё больше и больше, без возможности сделать очередной глоток кислорода. Понимать, что она и есть тот самый кислород. Но и поделать с этим ничего не мог. Отказываясь барахтаться на одном месте, я упрямо плыл навстречу тому водопаду безумия, который обещали её глаза.

Ошеломляющее откровение Таи ещё долго звучало тихим шёпотом в голове каждый раз, когда я смотрел на Дарину, вызывая стойкую потребность большего. До сих пор мало просто смотреть. Хочется прикасаться к ней бесконечно, слышать её крики наслаждения, чувствовать его кожей, продолжая вдыхать отравленный ею же воздух.

«– И Яша…он тоже тебя любит, пап. Он плакал, когда…когда нам сообщили тогда…когда ищейки привезли тот прах. Он тогда так стиснул перила, что они с хрустом сломались, а потом…потом я поднялась к нему и увидела, как он рыдает, сидя на кровати и прикрыв голову руками. Просто он разучился показывать это. Свою любовь тебе.

– А почему он разучился, принцесса?

Она поднимает голову ко мне и улыбается так грустно, что эта улыбка в сердце болью отдаётся.

– А почему ты не спросишь его сам?».

Да я, чёрт меня подери, спрашивал! Я задолбался ловить его в коридорах дома или где-то на улице и пытаться поговорить с ним. Привет профессорам психологии!

Я ненавидел своё бессилие рядом с этим упёртым парнем, слишком рано возомнившим, что он достаточно взрослый, чтобы ненавидеть своего отца. И я ведь спрашивал его об этом. Я, мать его, спрашивал!

«– Откуда в тебе эта ненависть ко мне, Яков?

Пожимает плечами, пряча руки в карманы брюк и глядя своим неизменно скучающими и осточертевшим до зубовного скрежета взглядом куда-то в сторону.

– Ты ошибаешься. Нет никакой ненависти.

– Я чувствую её. Я вижу её в твоих глазах. Просто скажи, что я, на хрен, такого криминального по-твоему сделал?

Ухмыляется, переводя взгляд на меня, и я напрягаюсь, видя в его глазах всё то же неискоренимое упрямство.

– Ненависть – слишком сильное чувство, чтобы испытывать его к кому-то вроде тебя, папа. Так что расслабься и наслаждайся своей жизнью дальше.

– Не дерзи, Яков. Может, я многое забыл, но как подрезать длинные языки, я всё ещё помню.

– Ну вот и хорошо, – снова пожимает плечами, но всё же не сдерживается…всего мгновение, но я успеваю поймать яркий отблеск злости в светло-синих глаза, – тебе дали второй шанс, воспользуйся им по-полной. Только не требуй от меня того же. Я не настолько щедрый – разбрасываться подобными подарками.

Бросил сквозь зубы и, развернувшись, захотел уйти.

И я, бл**ь, не знаю, какие силы меня удержали от того, чтобы не сбить кулаками это наглое выражение с его лица!

– Мне плевать, нравится тебе это или нет, но я вернулся. И вернулся в свой дом к своей семье. И мне так же плевать…но тебе придётся не просто принять этот факт, но, по крайней мере, выказывать должное, мать твою, уважение собственному отцу! И если ты действительно так хорошо знаешь и помнишь меня, то должен понимать, что я добьюсь этого. Любыми способами.

Молчание, которое оглушает громче любого крика. И, не поворачиваясь и не отвечая, он с абсолютно прямой спиной выходит в ворота поместья».

Скотина! Чтоб ему…жить вечно!