Числа. Хаос - Рейчел Уорд

По-моему, она не замечает, что со мной от нее творится.

— Правильно ты сказал, — говорит она, промокая волосы, — шмотки у меня грязнющие. Можно одолжить что-нибудь? Твое, например.

— Ага, ага, сейчас принесу.

Суп едва не перекипает. Отворачиваюсь, чтобы налить его в тарелку. Дружок мой так и выпрыгивает из джинсов, приходится занавешиваться полотенцем, даже когда я ставлю тарелку с супом на стол перед Сарой.

— По-моему, хлеба у нас нет. Могу поискать крекеры, — говорю.

— Не надо. Все прекрасно. А ты поешь?

— Нет, спасибо. Пойду поищу тебе одежду.

В своей комнате я отыскиваю подходящую футболку и спортивный костюм, но что касается трусов — не могу же я дать ей свои, они не годятся. Рыться в бабулиных вещах тоже не дело. Начнем с того, что она спит в своей комнате, да даже если бы не спала — нет, лучше сразу застрелиться.

Тащу охапку шмоток вниз. Мия проснулась, и Сара держит ее на руках и показывает ей бабулину дребедень на каминной полке. Глаза у Мии совсем круглые. Она задевает ладошкой полированную деревянную шкатулку, которая стоит на самом видном месте. Сара отступает на шаг.

— Не трогай, Мия, — говорит она. — Не трогай эти красивые штучки. — Тут она хмурится. — А что это, кстати?

— Прах моего прадедушки. Бабуля без него никуда.

Сара отходит еще на шаг, морщится:

— Фу.

— На, — говорю и протягиваю ей одежду, — посмотри, подойдет? Пока мы твою постираем.

Мия слышит мой голос и поворачивает голову. И тут она весело взвизгивает. Мы этого не ожидали. Не успев ничего подумать, я протягиваю к ней руки.

— Можно, я ее возьму? — спрашиваю я Сару. Она прибалдела не меньше меня.

— Да, наверное.

Беру тяжеленькую Мию в руки и неловко держу.

— Придержи ей голову сзади, чтобы не запрокинулась. — Сара берет мою ладонь и кладет как надо.

Лицо малышки у моего плеча. Я выгибаю шею, чтобы разглядеть ее.

— Привет, — говорю.

Она пристально смотрит на меня. Сердце опять сжимается — ее число как удар. Почему такое крошечное, такое красивое существо должно умереть?

Мия трогает мне лицо — на обожженной стороне — и вдруг крепко хватает за щеку.

— Мия, нельзя так делать, ему так больно! Дай, я возьму ее.

Сара шагает ко мне, хочет забрать Мию.

— Нет, ничего-ничего, мне не больно.

Это я вру. Один пальчик попал как раз в незажившее место, но я хочу подержать ее еще немножко. Никогда в жизни не держал на руках таких маленьких. Это прямо волшебство. Может, только она одна такая, не знаю. Она не ежится, не пугается моей рожи, а просто смотрит.

Когда я гляжу на Сару, она улыбается — в первый раз за сегодня. Я вообще в первый раз как следует вижу ее улыбку. Лицо у нее стало совсем другое.

— А ты умеешь с ней обращаться, — говорит Сара. — Ты ей нравишься. Обычно она орет как резаная, когда я даю ее кому-нибудь подержать.

— Ну я же настоящий мужчина, — говорю я. Это я шучу, но на самом деле чувствую себя прямо героем.

Тут мы слышим шаги на лестнице, и появляется бабуля. Глядит сначала на коляску, потом на Сару в полотенцах.

— Боже, боже, полон дом народу, — говорит она. — Это еще что такое?

Сара опять сутулится — уходит в глухую оборону.

— Здрасьте, — говорит она. — Меня зовут Сара.

— Вы та девушка из больницы. Которая расписала стену.

— Это моя бабушка Валери, — говорю. — Вэл. А бабуля даже не улыбается. Глядит на меня, и лицо у нее становится серое.

— Адам, положи ребенка. Ты с ума сошел?

— Да ничего, баб, я ей нравлюсь.

— Положи ребенка!

— Перестань, баб!

Она подходит ко мне и собирается забрать у меня Мию. Мия перепугалась. Она утыкается мне в плечо.

— Баб, ты чего?! Ей у меня хорошо!

— Я — чего?! Это ты — чего! Ты же видел картину, ты знаешь, что будет!

Тут мы с ней смотрим на Сару.

— Да-да, я понимаю, — говорит она, — ну, пока-то можно. Сегодня можно.

Бабуля разворачивается к ней:

— То есть вы хотите, чтобы она к нему привыкла, доверяла ему, сама попросилась к нему на руки первого января? Так?

Сара морщится:

— Нет, что вы… я не знаю. Не знаю!

— Зачем вы пришли? — Бабуля говорит жестко, чтобы не выдать, каково ей на самом деле. Я-то понимаю, это она завелась, потому что в панике, но Сара этого не знает. Нагнать страху бабуля умеет и сейчас разошлась по полной.

— Зачем я пришла? Я жила у друзей, а их арестовали. Больше у меня никого нет. Идти мне некуда. Но если вы против, я уйду. Ничего. Найдем что-нибудь.

Она берет Мию за бока, чтобы взять у меня, и случайно задевает рукой мне плечо. Руки у нее такие теплые, такие гладкие. Чувствую косточки под тонкой кожей. Будто током ударило.

Тут я наконец встряхиваюсь:

— Баб, Саре негде переночевать. Я сказал, что она может пойти к нам. Положим ее в моей комнате, а я посплю здесь на диване. Это только на одну ночь, баб, я сказал — можно.

Бабуля глядит на меня. На долю секунды мне кажется, что сейчас разразится колоссальный скандал. Потом она пожимает плечами и переводит взгляд на Мию.

— Ладно, — говорит она. — Выгонять вас на улицу я не стану, но вы совершаете роковую ошибку. Я уверена. — Шагает ко мне. — Кто это тут у нас?

— Мия, — говорит Сара.

Бабуля подходит поближе. Малышка отстраняется, но все равно исподтишка посматривает на нее — интересно же.

— Не бойся, — говорит бабуля и нежно гладит ее по щеке. — Я, конечно, ведьма, но не злая. Я добрая.

Сара

Злая, добрая… какая разница? Дело не в костлявых желтых пальцах и не в фиолетовых патлах, дело в глазах. Стоит ей глянуть на тебя этими своими глазищами, и готово. Как гипноз. Не можешь отнести взгляд, пока она сама тебя не отпустит.

Наоравшись и напугав Мию до полусмерти, она пытается подружиться с ней, но Мия на такое не согласна. Цепляется за меня, будто обезьянка, и даже глядеть на нее не желает. Поэтому Вэл переключается на меня. Будто молнией в макушку ударило. Она хмурится.

— Сиреневый, естественно, — говорит она, — и еще темно-синий. И все залито розовым.

— Баб, — говорит Адам, — опять ты за свое…

— Что? О чем вы говорите?

— Это твоя аура, — тяжело вздыхает Адам.

— Чего?!

— Твоя космическая энергетика, — говорит Вэл. — Ярко-розовая — чувствительная, артистическая натура. Сиреневый — ясновидение, визионерство. Темно-синий — полный ужас.

Такое чувство, будто меня взяли и раздели. Эта старушенция, совершенно незнакомая морщинистая старушенция с волосами на три оттенка ярче, чем нужно, — она меня знает!

— Я угадала. — Это утверждение, а не вопрос.