«Волкодав» из будущего - Юрий Корчевский

– Так точно.

– Не стреляйте, мы подойдем.

Поднялись, подошли к позициям ремонтников. Они уже успели отрыть мелкие окопы, укрываясь за деревьями.

– Простите, в темноте вас за немцев приняли. Они уже пытались прорваться по улице, да отпор получили. Думали – в обход пошли. Я – техник-лейтенант Кислицин.

– Капитан Колесников, со мной около взвода наших людей. Надо продержаться полчаса, скоро танкисты подойдут.

– Ну, полчаса продержимся. Плохо – гранат нет, только личное оружие. А у немцев – броневичок! Поливает издали из пулемета, сволочь. Я на рембазу сержанта с бойцом послал – там противотанковое ружье есть. Одно плохо – к нему всего два патрона было, что в магазине оставались. Сейчас пэтээрщики вернутся, и мы его успокоим, если снова выползет.

Ну что ж, ситуация мне понятна.

– Офицеры – старшие отделений, ко мне!

Я собрал офицеров и распределил отделения по укрытиям. Одно отделение заняло брошенный хозяевами двухэтажный дом. Двум другим отделениям я поручил закрепиться на улице и готовиться к отражению атаки.

Меж тем сержант и боец с рембазы притащили противотанковое ружье ПТРС – длиннющее, тяжеленное.

Я повернулся к лейтенанту Кислицину:

– Давай его в дом, на второй этаж. Оттуда видно дальше и сектор обстрела лучше. Лейтенант, у тебя кто-нибудь умеет стрелять из ружья?

– Сержант, который ружье принес, говорит, что приходилось стрелять из него – давно, правда, еще в сорок втором году.

И сам я, после некоторых раздумий, решил остаться в этом же доме.

– Лейтенанты Шабунин и Еремеев – за мной, будете связь с отделениями поддерживать.

Мы расположились на втором этаже, в одной комнате с расчетом противотанкового ружья, только у другого окна.

Надо заметить, что противотанковые ружья к концу войны встречались редко – изжили себя после 43-го года. Это в начале войны они проявили себя неплохо. К 43-му году немцы на устаревшие танки навесили экраны, а новые танки, вроде «тигра» или «пантеры» имели броню толстую, которая и не всякой пушке была по зубам, не то что ружью.

Подступы к дому почти не просматривались, а поскольку электростанция в городе не работала, на улице была темень, хоть глаз выколи. Под покровом темноты немцы могли подобраться близко и закидать нас гранатами.

Однако немцы избрали другую тактику. Два пулемета открыли огонь по крышам близлежащих домов зажигательными и трассирующими пулями. Крыши загорелись – сначала пошел дымок, потом появился огонь, вырвавшийся через несколько минут бушующим пламенем. Его колеблющийся свет освещал наши позиции, и мы теперь оказались перед немцами как на ладони.

Я послал Еремеева к «смершевцам» и бойцам рембазы, которые заняли оборону на улице, с приказом – отойти по улице дальше, вглубь, чтобы уйти из поля зрения немцев.

Вскоре я увидел из окна, как наши бойцы медленно отползают, скрываясь в темноте. Но пожар сыграл злую шутку и с немцами. Теперь они, приближаясь к дому, тоже стали нам видны.

Напирали они сильно – пошли в атаку несколькими нестройными шеренгами. С нашей стороны раздались винтовочные выстрелы и автоматная стрельба.

Я выжидал до последнего. Пусть подойдут поближе, тогда в свете пожара не промахнешься.

Вот немецкая пехота приблизилась к нам метров на сорок-пятьдесят. Пора.

Я прицелился по задним рядам наступающих и дал длинную – от одной стороны улицы до другой – очередь. Несколько немцев, вскинув руки, упали. Солдаты передней шеренги остановились, пытаясь понять, откуда ведется огонь. Этого момента их замешательства было достаточно. Я направил пулемет на передние ряды. Немцы не ожидали кинжального огня справа и залегли. Они скупо огрызались ответным огнем, а потом стали отползать. Но мне сверху было все видно, и я стрелял, пока всякое движение на улице не прекратилось. На мостовой лежало десятка полтора убитых и раненых немцев, остальные отступили и скрылись под покровом темноты.

Надо менять позицию; я и так проявил себя – немцы видели, откуда ведется огонь.

– Бронебойщики, меняем позицию! За мной!

Бойцы подхватили ПТР и быстрым шагом пошли за мной в соседнюю комнату. Окно было только одно, и я с пулеметом пристроился возле него. Отступившие немцы не стреляли, но в том, что они снова пойдут на прорыв, сомневаться не приходилось. Мы ждали.

Пожар освещал мостовую, на которой во множестве лежали убитые и раненые немцы.

Вдали зарычал мотор, и из темноты выполз колесный бронетранспортер. Не доезжая до мертвых тел, он остановился. Из башни ударил пулемет. Стрелял он по окнам нашего дома, причем по тем, от которых мы только что ушли. Засекли все-таки нас немцы.

Я присел на пол.

– Бронебойщики, есть и для вас работа. Как только он перестанет стрелять, бейте по мотору. Надо обездвижить гадину.

В голове у меня мелькнула смелая идея – попытаться взять в плен экипаж и допросить его – откуда идут, сколько их? Иначе я не был бы «смершевцем». Да и важно было понять – почему они прорываются к своим с таким опозданием? Немцев отсюда выбили еще две недели назад. Где они все это время скрывались и что делали в нашем тылу?

Постреляв по окнам, немецкий пулеметчик перенес огонь в глубину улицы. Послышались крики раненых.

– Давай, пора! – крикнул я сержанту.

Бронебойщики взгромоздили сошки ПТР на подоконник. Сержант в замасленном комбинезоне приложился к прикладу, долго целился, потом раздался выстрел. Прежде я никогда не находился рядом с противотанковым ружьем во время выстрела. По барабанным перепонкам ударило так, что в ушах появился звон. Я кашлянул и не услышал своего голоса. Сержант повернулся ко мне и поднял большой палец.

Я осторожно выглянул в окно. Из-под бронированного капота моторного отсека сочился дым. Теперь броневик уже точно никуда не уползет и будет стоять на виду, освещенный заревом пожара. А моя задача – не дать экипажу выбраться из машины и не подпустить к ней немцев.

– Сколько у вас патронов еще?

Сержант сплюнул на пол и выматерился:

– Один всего. Последний.

– Береги, стреляй только по моей команде. Костя! Ты здесь?

В проеме двери показался Еремеев.

– Вот что, лейтенант. Бери двух бойцов, и по той стороне улицы подберитесь к бронемашине поближе. Выжди момент, когда пулемет стрелять перестанет, думаю – с патронами у них не густо. Как только они люк или дверцу открывать станут – бей из автоматов, не давай экипажу выбраться.

– Так точно, понял!

Лейтенант исчез.

Я продолжал наблюдать. Некоторое время экипаж бронемашины не подавал признаков жизни. Затем башня его повернулась, и пулемет снова стал бить по окнам дома. А и пусть! Мы лежали под укрытием кирпичных стен. Из пулемета их не пробить, а пушки на бронемашине не было.

Наконец пулемет смолк.

Я сразу поднял голову. От дома к другой стороне улицы метнулись три фигуры. Молодец Еремеев! Пулеметчик, увидев бойцов, тут же сориентировался и повернул башню, только наши уже укрыться успели.

Ничего, подождем. Время работает на нас – должны же танкисты подоспеть. А вот у немцев времени нет. Я увидел, как из-под капота их бронемашины начали вырываться языки пламени. Представляю, что там в кабине делается. Долго они не выдержат – попытаются выбраться из железной коробки.

На пулеметной башне приоткрылся люк, и сразу же из подворотни напротив ударил автомат Еремеева. Люк захлопнулся, но почти тут же приоткрылась бронедверца с моей стороны. Я дал очередь из пулемета. Дверцу захлопнули. Даже здесь было слышно, как натужно они кашляли от дыма. И оставаться в бронемашине нельзя, и мы выйти не даем. Похоже, экипаж понял, что оказался в смертельной ловушке. Они явно решали дилемму – выйти и сдаться или задохнуться в дыму, сгореть в железном гробу.

Немецкие пехотинцы в глубине улицы поняли, что с бронемашиной неладно, и побежали к ней. Но сейчас свет от пожарища был мне на руку. Длинной очередью из пулемета, да веером – от стены до стены, справа налево, а потом еще и в глубину улицы – я смел пехоту, как огромным веником.

Снова приоткрылась бронедверца и осторожно показалась рука с белым платком. Робко взмахнув платком, немец тут же убрал руку, опасаясь выстрелов.

Я подозвал лейтенанта Шабунина:

– Если немцы попытаются прорваться к бронемашине, отсеки их огнем, не дай приблизиться! Если потребуется, подключай автоматчиков. Но чтобы ни один гад головы не поднял! А я – к броневику, прикрой меня, лейтенант!

Я метнулся вниз, на первый этаж, приказав перед этим сержанту-бронебойщику:

– Если из бронемашины стрелять начнут, бей по корпусу или пулеметной башне.

Сам же, прихватив одного из бойцов, спустился вниз и осторожно выглянул из двери.

Бронемашина стояла в тридцати шагах от нас. Дверца была приоткрыта наполовину, и из ее проема снова показался белый платок.