Москва, я люблю его! - Дарья Лаврова

Папа носил усы и бороду. Без них он сразу становился каким-то чужим и незнакомым. Маму называл мамулей. Никаких пошлых кисонек или заек – просто мамуля.

Казалось, родители любят меня меньше, чем брата, или совсем не любят. «А за что любить-то? – рассуждала я. – Грибов я приношу втрое меньше, чем у Вани и деда, червяков копать не умею, рыбачить не умею, учусь хуже, да и вообще Иван всегда был красивее, и загорает лучше, и рисует лучше, и вообще – куда мне до него?»

Меня не били и не ругали. Я не давала повода, но иногда казалось, что меня просто не замечают. Что бы я ни сделала, у брата всегда получалось лучше. По-другому, по-своему, но лучше.

Если кто и любил меня больше всех, то это дед. И бабушка. С пяти лет у меня вошло в привычку звонить им каждый вечер – ровно в десять – и желать спокойной ночи. Где бы я ни была, как бы ни устала, я всегда набирала номер и говорила с ними.

Брат погиб два года назад в первый день июля. Сбила машина. Ему было восемнадцать лет и один месяц.

Весь тот день я провела дома у подруги, вернулась под вечер пьяной – праздновали ее день рождения. Мне звонили весь день, а я не брала трубку. Видела и не перезванивала. Дура. Эгоистичная малолетняя дура.

Брат умер по дороге в больницу, в машине «Скорой помощи». Рядом были отец и дед. Первый пережил своего сына. Второй пережил первого внука.

После его смерти я уже не старалась быть лучше, чем есть, что-то доказывать, к чему-то стремиться. Быть лучше, чем брат. Какая глупость. Лучше, чем Ваня. Или хотя бы такой же. Чтобы любили одинаково, а не его больше, а меня – меньше. Чтобы принимали за взрослую, а не просили старшего брата присматривать за мной.

Все детские глупости. Какие же это были глупости…

Я продолжала стричь деда и вспоминала, как много лет назад мы с братом сидели на полу в комнате с балконом. Шел дождь, дед сидел в кресле и читал странную сказку про гнома и поросенка, а бабушка звала обедать. Вспоминала, как слушали старые пластинки и записи, которые уже давно перестали выпускать. Как рисовали друг на друга обидные карикатуры и танцевали в большой комнате, высоко подпрыгивая и топая ногами.

Закрывая глаза, я могла представить прошлое так, будто это было вчера. Все разговоры, обиды, слезы, крики с улицы, запахи с кухни, звуки и голоса. Увидеть себя и брата будто со стороны. Если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, я бы не стала менять ни единой секунды своей жизни. Единственное, чего я хотела, это побыть шестилетней хотя бы час, поиграть с братом и лишний раз обнять его. Он не любил нежностей, но обещал, что убьет любого, кто меня обидит. Такова участь всех младших сестер.

Год назад я уже знала, что уеду в Москву. Я убегала от воспоминаний, думая, что там, за три сотни километров, мне станет легче, будет лучше. Я ошиблась, запуталась, влюбилась… вернулась.

За всем этим я не сразу поняла, что уже давно стала старше своего старшего брата.

Бабушка позвала деда жарить блины. В нашей семье блины всегда жарили мужчины. Дед, папа, а потом и брат.

Я смотрела вниз на детскую площадку и кусты жасмина под окнами, асфальтированную дорогу и детский сад чуть дальше.

Брат появлялся на самокате из-за куста сирени, проезжал под окнами, заворачивал у куста жасмина и исчезал в соседних дворах с друзьями.

Казалось, стоит закрыть глаза, и я снова увижу это. Я нажимала на кнопку, то включая, то выключая машинку для стрижки волос. Начинался дождь.

Открыла глаза, поменяла насадку. Два миллиметра – слишком мало. Лучше пять. Или, может, оставить сантиметр?

Волосы отросли до пояса. Светло-золотистые, темнее у корней, челка почти закрывала глаза. За полгода жизни рядом с Солодовым я поправилась на девять килограммов. Я смотрела в зеркало и не узнавала себя.

Я закрылась в ванной, включила машинку и аккуратно, прядь за прядью, избавила себя от того, что связывало меня с Игорем и что ему нравилось. Потом надела старые спортивные штаны, футболку, серую трикотажную шапку и вышла на улицу.

Шел дождь. Я добежала до школьного двора. Один круг по стадиону вокруг футбольного поля – двести метров. Я пробежала пять кругов, еще один прошла пешком, тяжело дыша, уставшая и мокрая от дождя и пота. Потом снова побежала, не чувствуя холода. Мне хотелось гонять себя без жалости, гонять до крайней степени усталости, гонять до тех пор, пока не смогу держаться на ногах, пока не исчезнут все воспоминания и мысли об Игоре, мысли о нас, о нашем неродившемся ребенке.

Мне нужно было вернуть себя. Себя – самой себе.

Я пробежала пять километров и медленно шла домой. Дождь закончился. Во дворе дома, подложив газету, Оксана сидела на качелях и курила. Я подошла и начала раскачивать их.

– Почему ты в шапке? – спросила она.

– Холодно.

Оксана встала с качелей и сама стянула с меня шапку.

– Кто тебя так?

– Это я сама, – призналась я. – Стригла утром деда, а потом подумала – может, и мне самой постричься?

– Не жалко?

– Пока не знаю. Я вообще не думала. Просто закрылась в ванной и полчаса водила машинкой по голове. Мне было все равно что делать, лишь бы не быть похожей на Марину. И бегаю теперь каждый день. На спортзал денег не осталось.

– Она так и не вернула тебе деньги?

– Не вернула.

– Хочешь совет?

– Ну?

– Пока учишься, никому не говори, что у тебя есть работа. Тем более не говори, какая именно. Твоим знакомым совсем не обязательно знать, что у тебя есть деньги. Никто не будет просить у тебя в долг, и ты сохранишь нормальные отношения со всеми. А если будут спрашивать, говори, что занята. Не уточняй. Просто занята. Важные дела. Иногда это бывает очень полезным. Чем меньше о тебе знают, тем лучше.

– Ты снова оказалась права.

– Это универсальный совет, – улыбнулась Оксана. – Про парней тоже лучше молчать. Зависть портит карму, так ведь?

Мы встречались каждый день после моей пробежки и шли во двор соседнего дома. Оксана брала с собой шестимесячного племянника, развлекала его, пела песни Энрике Иглесиаса – племяннику они очень нравились, – танцевала перед ним, махала руками. «Байламо-о-ос!..» – в ноту тянула Оксана, крутя бедрами. Племянник смеялся, хлопал в ладоши, ждал продолжения.

– Я люблю сюда приезжать. Это место похоже на то, где мы с тобой квартиру снимаем. Пятиэтажки, «пьяные» дворики, детские площадки. Вот сидим тут, а ощущение, будто уже не здесь, а там – в подмосковном гетто. В таком же доме живет Дима. Я тебе не рассказывала?

– Это тот парень, о котором ты говорила в первый день? – спросила я. – Когда мы заехали в ту квартиру. Ну, который – настоящий мужчина.

– Забавно, – улыбнулась Оксана. – Ты помнишь такие мелочи, которые были год назад, а я не могу вспомнить, что делала позавчера вечером.