Акция возмездия - Эндрю Свонн

Бесстрастный тон, которым он произнес эти слова, показался Шейн более пугающим, нежели неистовые вспышки ярости полковника.

— Я едва не лишила себя своей собственной жизни, — осторожно проговорила она.

Снова чуть заметный кивок.

— Да, и такое можно предположить.

«Проклятье, он что, считает меня провокатором, агентом полковника? Да, они думают, что освобождение пленников — лишь прикрытие для моего проникновения сюда».

«Впрочем, ты и сама бы так думала на их месте».

— Освобождение моих служащих — дело не шутейное, — продолжал Магнус. — Вам предъявили бы обвинение в измене и дезертирстве. И еще Бог знает в чем…

Шейн выпрямилась.

— Приказ был незаконным, сэр.

«Черт побери, почему это я перед ним оправдываюсь?»

— Вы могли бы просто отказаться исполнять приказ, а не пособничать врагу.

«А может это и в самом деле полковник? Слегка изменил свою внешность, подлец, и издевается надо мною?»

— Даже за простой отказ от выполнения приказа меня арестовали бы.

— Но вы могли бы отстаивать свою точку зрения. Ни один трибунал не осудил бы вас.

— Вы забываете о восьми сотнях трупов, сэр, в которых превратились бы ваши люди.

— Государственная измена влечет за собой смертную казнь, капитан Шейн.

— Вы полагаете, что я могла бы жить с таким грузом на моей совести, сэр?

Магнус долго молчал, потом сказал:

— Сделайте одолжение, не называйте меня «сэром».

— А как мне вас называть?

— Доминик, мистер Магнус, «эй, ты» — как угодно. Только не «сэр». В данный момент подобное обращение несколько неуместно. — Он встал, повернулся лицом к большому зеркалу за столом и сцепил руки за спиной. Один палец на его левой руке ритмично подергивался. — Прошу прощения за эти вопросы, но мне нужно получить представление о вашем душевном состоянии.

— А зачем, собственно?

— Об этом позже. Но прежде всего, я хочу, чтобы вы знали, как я благодарен вам за моих людей.

— Послушайте, я…

— Я имею представление, через что вам пришлось пройти, принимая это решение. Мне самому довелось испытать нечто подобное, пятнадцать лет назад. Я знаю, какие раны могут остаться после этого.

Шейн промолчала. На счет Доминика Магнуса полковник Дахам провел специальный инструктаж. По его словам, Магнус пятнадцать лет назад был офицером Исполнительного Комитета. Полковник Дахам подчеркнул, что Магнус совершил предательство и «начал бороться против всего того, на чем зиждется Конфедерация»… ну и дальше в том же духе.

Шейн вдруг ощутила невольную волну сочувствия к стоящему перед ней человеку.

Он повернулся и оперся ладонями о стол.

— Подобное не происходит ни с того ни с сего.

— Что вы имеете в виду? — Он в чем-то ее винит? Непохоже. Но он говорил голосом, абсолютно лишенным эмоций.

— Вы должно быть, давно начали сомневаться в своем начальстве, в ваших солдатах… задолго до того, как почувствовали себя способной принять такое решение.

— Но… — Шейн начала было возражать, но тут внезапно поняла, что Доминик Магнус прав. Да, уже давно — особенно после того, как она стала офицером — скрывала Шейн растущее разочарование Корпусом Морской Пехоты… скрывала от всех и прежде всего от себя самой. Лишь иногда, в редкие минуты искренности, она признавалась себе, что является ни кем иным, как наемным убийцей, действующим с санкции правительства.

Магнус кивнул, будто читая ее мысли.

— Что заставляло вас хранить верность долгу и присяге, Шейн? — спросил Магнус напрямик.

Хороший вопрос. И весьма трудный. Шейн надолго задумалась. Действительно, что? Явно не Конфедерация, которую она всегда считала самовлюбленной бюрократической машиной, заинтересованной только в сохранении статус кво. Конечно же, не планетарные правительства, большинство из которых были настолько гнусными, что вполне заслуживали подавляемых силами специального назначения бунтов и революций. И уж никак не ЗИК, это уже точно. И… даже не сама Морская Пехота. Шейн с предельной ясностью поняла это только сейчас, потому, что в былые времена Морская Пехота означала для нее все. Тогда она не мыслила себя вне Морской Пехоты, она испытывала гордость за свою принадлежность к ней.

Но только теперь она могла с полной определенностью сказать, что именно «заставляло ее хранить верность долгу и присяге», как выразился Магнус.

Вернее, не «что», а «кто».

— Мои люди, — тихо сказала она.

Ее люди, ее команда, ее соратники, ее друзья… которые в одночасье стали чужими. С того самого момента, как полковник Дахам взял на себя командование ее людьми. Шейн почувствовала, как увлажнились ее глаза, и прикусила губу, коря себя за минутную слабость и надеясь, что Магнус не заметит ее слез.

— Мои люди, — повторила она твердо.

— Все правильно, — сказал Магнус. — Это единственное, чему стоит хранить верность. — Он тяжело опустился в кресло. — Так что вам хотелось бы сделать сейчас, Шейн?

«Больше всего на свете мне хочется вцепиться обеими руками в шею Клауса Дахама и молотить его головой о корабельную переборку, пока мозги его не потекут из его мерзкого рта».

— Я не знаю, — сказала она.

Магнус легонько забарабанил пальцами по столешнице.

— Думаю, я могу предложить вам кое-что.

Глава 17

Доминик Магнус едва ли отдавал себе отчет в том, что собирается завербовать Кэти Шейн, вплоть до той минуты, когда он фактически сделал это. Шаг безусловно, опрометчивый, особенно учитывая ту тщательность, с которой он подбирал каждого нового члена своей команды.

«Что же повлияло на принятие столь скоропалительного решения?» — задавался он вопросом… и не мог однозначно ответить на него. Наверное, решил он в конце концов, то, что разрыв Шейн с Конфедерацией до боли напоминал ему его собственный.

Только она-то сделала свой выбор прежде, чем погибли люди.

Стоило ему протянуть ей руку, как он вновь ощутил себя лидером, привыкшим добиваться своего во что бы то ни стало. И когда Шейн попыталась было отказаться от предложения, Доминик с блеском сыграл роль Люцифера, изыскав такие аргументы, перед которыми она не смогла устоять.

— Это не будет предательством, — сказал он ей. Больше того, предоставленная ею информация и согласие участвовать в его предприятии спасут, в конечном счете, жизни ее морпехов. Возможно, это даже будет актом раскаяния.

Доминик ненавидел себя за свои слова, ненавидел еще до того, как они срывались с языка. Он видел, насколько уязвима, насколько ранима Шейн в нынешнем ее состоянии, а он манипулировал ею, как марионеткой…