Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид

себя внимание внешним обликом. Они носили запонки с драгоценными камнями. Их накрахмаленные рубашки сверкали ослепительной белизной. На пальцах их неизменно красовались бриллиантовые перстни. Когда они сдавали карты, бриллианты (всегда чистейшей воды!) переливались всеми цветами радуги. Это были денди, одетые и надушенные по последней моде. Они отличались несколько крикливой элегантностью и до нелепости преувеличенными понятиями о чести.

Глава XX

ИГРА В ПОЛНОМ РАЗГАРЕ

Как уже говорилось, посреди игорного дома «Эльдорадо» стояли пять больших столов, покрытых зеленым сукном. Председательское место за средним из них занимал красивый и стройный человек лет тридцати. Резкие черты его смуглого лица отчетливо изобличали испанское происхождение. Гладко выбритые щеки, небольшие усы и заостренная козлиная бородка, так называемая эспаньолка, придавали ему мужественный и гордый вид. Белая фетровая шляпа (как и все присутствующие, он не считал нужным снимать ее) плотно сидела на его густых, черных, волнистых волосах. Широкие поля этой шляпы бросали легкую тень на безусловно интересное лицо банкомета. Он был бы очень хорош собой, если бы его не портило мрачное, даже злое выражение черных глаз; они все время у него были опущены. Казалось, карты, которые он держал в руках, всецело поглощали его внимание. Только один раз он поднял глаза и обернулся. До слуха его долетело имя Монтихо. Он прислушался. Между двумя калифорнийцами, стоявшими позади него, завязался оживленный разговор, во время которого один из них сказал несколько слов о доне Грегорио. Но разговор тотчас же оборвался, и, опустив свои длинные черные ресницы, банкомет снова замер в неподвижности.

Хотя он казался бесстрастнее сфинкса, внимательный наблюдатель без труда заметил бы, что мысли его заняты чем-то посторонним. Высокие ставки не производили на него никакого впечатления. Вопреки обыкновению, он как будто не интересовался результатом игры. С того момента, как было произнесено имя дона Грегорио, рассеянность его увеличилась. Он стал небрежно сдавать карты и даже сделал несколько промахов. Эти ничтожные промахи были тотчас же исправлены. Игроки не обратили внимания ни на них, ни на странное настроение банкомета. Им и в голову не приходило, что невозмутимый джентльмен в превосходном черном костюме переживает мучительнейшую душевную драму.

Только один из присутствующих знал о ней. Он сидел в ряду остальных игроков, прямо против банкомета. Это был довольно плотный молодой человек, роста немного ниже среднего, некрасивый и смуглый, с угольно-черными, прямыми и жесткими волосами. Все время рискуя довольно большими суммами, он оставался совершенно равнодушным к результатам своей игры. Зато ставки остальных присутствующих интересовали его свыше меры. Он наблюдал за ними с явным беспокойством. По-видимому, дела посторонних людей волновали его гораздо больше собственных. Он радовался чужим проигрышам и огорчался чужим выигрышам. Всякому, кто дал бы себе труд понаблюдать за ним, поведение его показалось бы чрезвычайно странным. Но наблюдать за ним было некому. Игроки с головою ушли в собственные расчеты.

Странный субъект следил не только за присутствующими, но и за банкометом. Когда он смотрел на него, в глазах его появилось озабоченное, пожалуй, даже укоризненное выражение. Небрежность, с которой элегантный джентльмен сдавал карты, по-видимому, глубоко возмущала его. Если бы ему представилась возможность высказать свое возмущение незаметно для публики, он непременно сделал бы это.

Странное поведение этого человека объяснялось, в сущности, очень просто. Он был истинным владельцем «предприятия», существовавшего исключительно на его счет. Немудрено при таких условиях, что чужие проигрыши вызывали в нем хищную радость и что судьба собственных ставок (носивших чисто фиктивный характер) мало занимала его. За исключением нескольких посвященных, никто из присутствующих не знал об этом. И хозяин стола, и банкомет тщательно скрывали свои отношения. Сидя друг против друга, они всячески подчеркивали, что у них нет ничего общего, кроме интереса к игре.

Игра шла своим чередом. Монотонным аккомпанементом ей служили звон золота, стук костяных фишек и протяжные возгласы банкомета. Изредка только с уст какого-нибудь неудачника срывалось глухое «Черт возьми!» или «Проклятье!». Более бурного проявления своих чувств игроки себе не позволяли. Никто из них не решался вступать в пререкания с банкометом. Все отдавали себе ясный отчет в том, что это было бы рискованно. На столе, под правым локтем элегантного джентльмена лежал заряженный двуствольный пистолет. И хотя, по-видимому, присутствующие не обращали на него никакого внимания, каждый из них понимал, что в случае нужды банкомет пустит его в ход, не задумываясь.

К десяти часам игра была уже в полном разгаре. До этого времени игроки, редко цепью окружавшие стол, ограничивались незначительными ставками. Они представляли собою как бы авангард, нащупывавший силы противника и стрелявший в него только из винтовок. Теперь на сцене появилась тяжелая артиллерия. Бойцы сомкнулись в плотные ряды. Тройная цепь их непроницаемым кольцом обвивалась вокруг крепости. Вместо серебряных долларов на стол посыпались червонцы. Звон разбрасываемых по зеленому полю монет, похожий на доносящуюся издалека перестрелку, возвестил начало генерального сражения.

Позволю себе напомнить читателям, что наряду с игорным притоном в «Эльдорадо» помещался и ресторан. Храм Бахуса не испытывал недостатка в посетителях. У стойки одновременно стояло не меньше двадцати человек. Как только они утоляли свою жажду, место их сразу занимала следующая партия.

В последней партии «жаждущих» находились двое молодых людей в военно-морской форме. На расстоянии трудно определить национальность моряков. У всех них темно-синие или черные мундиры с золотыми пуговицами и нашивками. На улице, в темноте, подходивших к «Эльдорадо» молодых людей многие принимали за янки. Но когда они вошли в залитое огнями казино, сразу бросились в глаза особые значки на их кепи. Это были наши старые знакомые: лейтенант Кроуджер и мичман Кедуолладер.

Они зашли в «Эльдорадо» без всякой определенной цели, просто для того, чтобы, как выразился Кроуджер, «ознакомиться с бытом». Неотъемлемой часть быта Сан-Франциско 1849 года были игорные дома.

Очутившись в роскошном зале, они приблизились к стойке.

— Выпьем, Вилли! — предложил лейтенант.

— С удовольствием! — откликнулся его товарищ.

Лицо его уже сильно разрумянилось от кратковременного пребывания в Парк-Отеле.

— Дайте нам, пожалуйста, пинту шампанского, — сказал Кроуджер, облокачиваясь на стойку.

— У нас нет пинт, — пренебрежительно ответил буфетчик, только что скинувший фрак и оставшийся в