Краткая история кураторства - Ханс Обрист

Он-как город.

Пожалуй, он похож на акрополь – но когда вы заходите внутрь, то неожиданно оказываетесь в очень открытых, чистых пространствах, и здесь вашему вниманию предлагаются самые разнообразные вещи. Вы можете посмотреть что-то совсем современное – например, новую работу Томаса Хиршхорна, которую мы сейчас монтируем, а можете – «Большое стекло» Дюшана [1925–1923] или вообще – индийский храм. Это не «блэк-бокс» и не «уайт-кьюб», а нечто гораздо более интересное, потому что у этого пространства есть свой характер. Здесь много окон, и через них видна улица; здесь есть свет, воздух – и здесь достаточно просторно для того, чтобы вы могли играть с экспозицией, выстраивая собственные цепочки взаимосвязей. Один из музеев, в котором мне комфортно смотреть искусство, – это «Мениль» в Хьюстоне.

А какой музей вам нравится больше всего?

Ну, думаю, что Мениль – точно один из них. Любимые музеи выбирают по многим критериям. Вы можете любить музей за те произведения, которые там выставлены. Скажем, «Святой Франциск» Беллини [ок. 1480] во «Фрик Коллекшн» – это совершенно выдающееся произведение, и, чтобы увидеть его, вы проедете целый континент – два континента. Или «Купальщицы у реки» Матисса в Художественном институте Чикаго, или та фантастическая скульптура, о которой я уже упоминала, в Британском музее, и прочие великолепные вещи. Вместе с тем есть такие места, которые сами по себе доставляют вам огромное удовольствие и приводят в полный восторг и которые переживаются вами очень интенсивно, независимо от того, что там выставлено. Не случайно вы испытываете такие чувства, попадая в «Мениль Фаундейшн» (Menü Foundation): во-первых, у них фантастическое собрание; во-вторых, это здание прекрасно само по себе, потому что в нем не только отражается талант Ренцо Пиано, но и то, чего от этого здания очень и очень хотела Доминик де Мениль, – а она хотела дать людям пространство для созерцания, пространство, которое будет прекрасно само по себе и в котором человек сможет взаимодействовать с искусством – будь то скульптура Новой Гвинеи, византийские иконы, Джаспер Джонс или Сай Твомбли. В общем, этот музей-точно один из моих любимых, но я уверена, что их куда больше. У меня много любимых музеев! Мне, например, очень нравится Помпиду. Я люблю Помпиду, потому что французы вообще восхитительный народ. Если уж они что-то делают, то делают по-настоящему, а идея построить в центре Парижа эту фантастическую разноцветную машину сама по себе была фантастической! Вид, который открывается с крыши Помпиду, – по-моему, один из лучших видов во всем мире. А какая у них была выставка «Дада»! Там и экспозиция была фантастическая, и сама выставка, и вообще – Помпиду никогда не был так прекрасен. Это совершенно невероятное место – и там есть все: и библиотека, и IRCAM (Исследовательский и координационный институт в области акустики/музыки); это и идеал музея, и сам музей – а это всегда очень интересно. Про «Мениль» можно сказать то же самое: это и идеал музея, и сам музей. Какие-то выставки там бывают лучше, какие-то – хуже, но я все равно считаю, что это совершенно волшебное место. Если же говорить об архитектуре, то я бы назвала Музей сэра Джона Соуна в Лондоне, хотя это пример из прошлого.

Я курировал там выставку в 2000 году, в которой участвовали пятнадцать современных художников. Название придумал Дуглас Гордон: «Иди по собственным следам – вспомни, что было завтра» (Retrace Your Steps, Remember Tomorrow).

Музей Соуна – это просто какое-то откровение. Думаю, там у людей возникает такое чувство, будто они забрались к Джону Соуну в голову. Я думаю, что сейчас – особенно если мы говорим о новой музейной архитектуре-велика опасность гомогенизации, которую несет с собой глобализация; все эти новые пространства – огромные, и все как одно ориентированы на единый стандарт. А мне нравится, когда в музее есть пространства большие и маленькие, быстрые и медленные, шумные и тихие – поэтому я бы хотел попросить вас поговорить и об этом, особенно применительно к Филадельфии и «Варне Коллекшн» (Barnes Collection). Ведь в вашем музее искусство переживается совсем не так, как в «Барнс».

Я совершенно с вами согласна, потому что мне кажется важным, чтобы все было не одинаковое, а разное – и чтобы у человека была возможность получать опыт общения с разными пространствами. Представим себе дзенские храмы в Японии: как мы воспринимаем произведение в таком храме? Мы оказываемся в маленькой и очень простой комнате с раздвижными панелями, и, может быть, там на стене будет висеть всего одна потрясающая живопись – а из комнаты открывается вид в очень красивый сад. И все. Пространство настолько крошечное, что там можете поместиться только вы, ваш друг, свиток и столик для чайной церемонии. При этом в том же Киото вы заходите в прекрасный храм Сандзюсангэндо, в котором Хироши Сугимото сделал свои замечательные фотографии – с тысячей Бодхисатв, расставленных в огромном зале, который кажется бесконечным, потому что в нем находится это бесконечное число статуй. Вы же знаете, что Будда изображается многоруким, и на каждой руке у него стоит еще много маленьких фигурок, и они множатся до бесконечности. В общем, я думаю, очень важно давать людям возможность увидеть вещи по-разному. В некоторых случаях – как в нашем музее, потому что он большой, – мы можем предложить это разнообразие внутри одного музея: у нас не все пространства одинаковые, и вы совершенно по-разному будете чувствовать себя в индийском храме, в японском чайном домике, в Галерее Бранкузи и в галерее с новейшими произведениями. Мне кажется, что иметь камерные пространства тоже очень важно, и это прекрасно, если вам не нужно каждый раз строить их заново – поскольку они уже просто есть. Но вместе с тем музейному архитектору очень сложно предугадать, каким станет искусство в будущем, какой станет музейная коллекция. Вы строите здание, и это то, что у вас есть. Это пространство не может быть бесконечно гибким – наверное, это было бы слишком дорого, и потом – все равно рано или поздно запас его гибкости исчерпается, и вы уже не сможете с ним ничего сделать.

На этой идее основан Fun Palace [1960–1961] Седрика Прайса.

Совершенно верно. И она работает не всегда – поэтому иногда лучше иметь дело с жесткими пространствами разных размеров и в них пытаться сделать какие-то действительно провокативные вещи. Меня всегда обнадеживает, что все время появляются новые художники, новые кураторы, новая публика: они придумают, как воспользоваться тем, что уже существует, и сумеют сделать там нечто даже более интересное, чем было раньше. Но мне всегда некомфортно работать в музеях, где все предопределено. Хотя иногда вы оказываетесь в пространстве вроде Музея Соуна, где все тоже вроде бы предопределено, – но при этом они совершенно прекрасны. Впрочем, Музей Соуна сам по себе – произведение искусства.

Тут мы переходим к архитектуре. Недавно я прочел одно ваше интервью, в котором вы говорите о городе. Архитектор Жак Херцог в разговоре со мной как-то заметил, что для него музей-всегда часть урбанистического контекста. Вы в своем интервью говорите о том, что музей подключает тот город, в котором он находится, к некоей всемирной сети, а это именно то, к чему любой город стремится; и главная задача состоит в том, чтобы сохранить эту взаимосвязанность музея с городом как элемент урбанистического обновления и при этом оставить музею его специфику – не потерять ее. Марио Мерц как-то процитировал вьетнамского генерала Зиапа: «Когда завоевываешь территорию, теряешь концентрацию, и наоборот»…

Я считаю, что перед тем как расширять музей, очень важно задуматься о том, что определяет характер вашего музея. Какие у него есть сильные стороны и как их можно сохранить и даже развить в новом, расширенном пространстве. И еще я считаю, что, говоря о расширении музейных площадей, мы должны принимать во внимание несколько вещей.

Дело в том, что на протяжении долгого времени музеям не хватало денег для того, чтобы полностью использовать потенциал своих собраний: на протяжении ряда лет многие коллекции – и об этом надо сказать – публиковались и экспонировались недостаточно. Современные художники знали, что у нас есть прекрасное собрание Дюшана, просто потому, что современные художники – это одно из самых эффективных сетевых сообществ, которые когда-либо существовали. Они мгновенно узнают о том, что вы поставили в экспозицию новую работу, – и через секунду они уже тут как тут. Мне всегда очень нравилось, что в Художественном институте Чикаго – который совмещает в себе и художественную школу, и замечательный музей – через десять секунд после того, как новое приобретение оказывается в зале, на банкетке уже сидят студенты и разбирают его по косточкам. И я думаю, что то же самое происходит во всех музеях; художники все схватывают на лету, но при этом художники – это люди, которые переживают искусство самым интенсивным образом; они умеют очень ясно увидеть произведение независимо оттого, в какой контекст вы его поместили. А вот для тех, кто художником не является, мы обязаны создать ситуацию повышенной плотности, в которой искусство будет переживаться наиболее глубоко. Я думаю, что цивилизация в целом неразрывно связана с городом, потому что именно в городах сосредоточены люди, именно здесь сосредоточена мысль о том, каким быть городу, каким быть обществу, как сделать жизнь интереснее – все это в гораздо большей мере происходит именно в городах, нежели в удаленных сельских местностях. Это не значит, что там нет умных людей, – речь идет только об их сосредоточении. Возьмите крупнейшие города мира: во всех этих городах много музеев, много культурной активности, и здесь все время много чего происходит. Я думаю, задача формулируется именно так, как вы сказали: если мы расширяем какой-то музей или объединяем несколько новых музеев, нужно особенно внимательно относиться к тому, чтобы не растерять творческую энергию – чтобы повышать ее концентрацию, а не растрачивать.