Снег в Венеции - Николас Ремин

Он удовлетворенно улыбнулся. Из-за угла выехало элегантное ландо, в котором сидели две дамы. Он помахал им вслед. Дамы рассмеялись. Они приняли его за человека, которому улыбнулась удача, – и в известной мере они были правы.

39

Хаслингер отставил бокал в сторону и положил на тарелку вилку. Есть ему расхотелось, хотя единственное, что он проглотил за последние полчаса, сидя за столом вместе с Троном, был кусок белого хлеба, намазанного французским печеночным паштетом. Ну, и выпил еще крепкого сотерна – в изрядном, кстати, количестве. Вид у Хаслингера был такой, будто что-то застряло в горле. Трону же казалось, что он специально скорчил такую недовольную мину – чтобы подавить улыбку. Улыбка была в самом деле несколько неуместна при сложившихся обстоятельствах.

«Принцесса Гизела» отчалила из порта Триеста ровно в полночь. Трон с Хаслингером опять сидели за столиком для двоих. С полчаса назад огни Триеста исчезли с горизонта; в течение ближайших девяти часов «Принцессе Гизеле» предстояло идти вдоль береговой линии.

Они могли вообразить себе, будто сидят в судовом ресторане «Эрцгерцога Зигмунда», ибо оба колесных парохода походили один на другой абсолютно во всем: та же обстановка в салонах, те же каюты, да и пассажиры, можно сказать, те же. За соседним столом опять собралась компания императорских егерей, за остальными сидели императорские чиновники и туристы. У большинства офицеров были бородки как у императора Франца-Иосифа.

Только персонал ресторана был другим. На месте Путца за стойкой стоял белокурый великан, а обслуживал гостей стюард с тяжелым, как у Габсбургов, подбородком. Еда была превосходнейшая. Хаслингер настоял на том, что за все заплатит он.

– Так что с ним случилось? – переспросил Хаслингер, на лице которого появилось наконец нормальное выражение.

Он потерял сознание, увидев труп синьоры Шмитц, – сказал Трон.

– Вот так взял и упал?

Трон кивнул.

– Взял и упал. Когда мы пришли, синьора Шмитц лежала на полу в своей комнате, с залитой кровью головой и перерезанным горлом. Убийца, очевидно вышел из квартиры совсем незадолго до нашего прихода. Появись мы на несколько секунд раньше, мы столкнулись бы с ним на лестнице. Из артерии синьоры Шмитц все еще капала на пол кровь.

– А Спадени сразу потерял сознание?

– Нет, не сразу. Он сперва не сообразил даже, что перед ним. А когда понял, грохнулся в обморок.

О том, что Спадени целых три минуты простоял на пороге комнаты, ничего не соображая, Трон упоминать не стал Не упомянул он и о том, что, когда инспектор через десять минут пришел в себя после глубокого обморока, у него не хватило сил встать и он пополз к двери на четвереньках. Трон счел неудобным выставлять коллегу в столь неподобающем виде, тем более что он сам почувствовал в тот момент тошноту.

Оставшиеся послеполуденные и первые вечерние часы Трон провел, увещевая Спадени и пытаясь внушить ему довольно простую мысль о том, что отчет, написанный инспектором на тридцати страницах, сродни тексту посредственного французского приключенческого романа: «Будучи совсем недавно в расцвете своей полнокровной жизни, она лежала сейчас, после того как к ней наведалась немилосердная старуха с косой, с лицом, милые черты которого, искаженные неимоверными страданиями, превратились в страшную маску». Подобные описания, убеждал Трон инспектора, не только не способствуют раскрытию дела, но и выставляют в невыгодном свете человека, который этот отчет составил. В конечном итоге текст был сокращен до пяти страниц. Спадени, дымя сигарой и одновременно уплетая свиную отбивную, переписал все начисто. Имя Трона в отчете ни разу не упоминалось, и он надеялся, что Перген о его экскурсии в Триест не догадается.

– Верите вы в то, что синьору Шмитц убил тот же человек, что и Моосбруггера? – спросил Хаслингер.

– Этого я не знаю. Ясно одно: использовалось то же орудие убийства. Либо исключительно острый нож, либо бритва.

– Но в этот раз жертва оказала сопротивление, – заметил Хаслингер.

– Из чего можно сделать вывод, что синьора Шмитц убийцу прежде не знала Он либо ждал ее, проникнув в квартиру, либо вошел, воспользовавшись каким-то благовидным предлогом. А потом все-таки набросился на нее и убил.

– Кто-нибудь что-нибудь видел?

Трон покачал головой.

– Нет.

– А следы на месте преступления?

– Только одна оторванная пуговица с кусочком сукна. Черная, плотная шерсть – скорее всего от пальто…

– А что насчет дневника Моосбруггера?

Трон пожал плечами.

– Ничего. Хотя всю квартиру обыскали – ничего. Полагаю, список там был. И теперь он у преступника.

– Есть у вас какие-нибудь подозрения? – спросил Хаслингер.

– Они есть у Спадени. Он считает убийцей падре Томмасео.

Хаслингер недоверчиво скривился.

– Абсурд! Тогда он же убил и Моосбруггера… С чего это Спадени взял?…

– Потому что 12 февраля в Вене, в гостинице у вокзала Глоггниц, произошло убийство, которое очень напоминает убийство на «Эрцгерцоге Зигмунде». Женщину связали, надругались над ней, а потом задушили. Той ночью в гостинице ночевал некий священник.

Хаслингер кивнул.

– Томмасео сел на «Эрцгерцога Зигмунда» тринадцатого февраля. Он мог приехать из Вены.

– Точно мы этого не знаем. И даже если он действительно приехал из Вены, это тоже ничего не значит, – сказал Трон.

– Предположим, он убил девушку в Вене, а потом молодую женщину на судне. Но тогда должен был быть и человек, который обо всем этом знал – по крайней мере, об убийстве на «Эрцгерцоге Зигмунде».

– Моосбруггер.

Хаслингер закурил сигарету. Над столом поплыли кольца сизого дыма.

– Поэтому Моосбруггер должен был умереть, а его записи – погибнуть.

Трон кивнул.

– Синьора Шмитц тоже очень мешала.

Хаслингер даже головой замотал, до того эта мысль его поразила.

– Боже мой! – воскликнул он. – Выходит, падре сам стал орудием Господним, о котором он вчера так грозно вещал! Что вы намерены делать?

– Это дело веду не я, а Спадени. Он должен установить, был ли Томмасео сегодня в Триесте и прибыл ли он сюда тринадцатого февраля из Вены.

– И тогда что?

– Тогда он задаст падре Томмасео ряд необходимых вопросов.

– А вы будете присутствовать на допросе?

– Нет. Это дело Спадени и только… Пригласит ли он Томмасео в Триест или сам отправится в Венецию, чтобы допросить его – всецело зависит от него самого.

Вскоре после полуночи Трон обнаружил, что ключ от каюты к замку не подходит. Прошло несколько минут, пока он догадался, что хотя его каюта на «Принцессе Гизеле» имеет тот же порядковый номер, что и на «Эрцгерцоге Зигмунде», но находится на противоположной стороне коридора. На «Эрцгерцоге Зигмунде» нумерация начиналась с правой стороны коридора, а на «Принцессе Гизеле» – с левой. Только этим и отличались, наверное, эти два судна-близнеца.

После того как Хаслингер заплатил за ужин, Трон пригласил его на бал-маскарад, который устраивала графиня Трон. Инженер с радостью согласился. Трон подумал, что графине, которой – по необъяснимой для него причине – пришлись по душе газовые фонари в центре Венеции, Хаслингер должен понравиться.

Когда Трон прилег в своей каюте, то – либо от выпитого сотерна, либо от равномерной качки – сон сморил его раньше, чем обычно. Это было все-таки странно – ведь воспоминания о зарезанной синьоре Шмитц не отпускали его ни на миг. Но уже через пять минут после того, как Трон погасил свет, он спал мертвецким сном.

40

Елизавета положила папку с просмотренными документами на стол, сплела руки на затылке и зевнула Потом встала, подошла к окну и отдернула занавеску.

Два офицера пересекали дворцовую площадь. Голуби то взмывали вверх, то снова опускались вниз и что-то клевали. Брусчатка площади серебрилась. Наверное, ночью шел слабый снег, который к утру растаял. Было только девять часов утра, а Елизавета вот уже два часа как на ногах. Она просила разбудить ее не позже семи.

Кёнигсэгг вернулся вчера из Вероны десятичасовым поездом. Его добыча уместилась в двух больших кожаных сумках, которые, потея, принес за ним во дворец адъютант. Генерал-майор провел час в Центральном архиве и еще два часа в архиве Военного суда. Он был доволен – чутье ему не изменило. Елизавета тоже убедилась в этом. Она сразу же села просматривать привезенные им дела и до полуночи делала для себя какие-то заметки.

Сами личные дела были лишь незначительной частью «добычи». Они состояли из кратко сформулированных приказов о повышениях в звании, наградах и дисциплинарных взысканиях. Начинались они со свидетельств об окончании офицерских училищ и завершались приказами о последних назначениях по службе.

Большая же часть документов состояла из протоколов Военного суда, заседавшего в Вероне в январе 1850 года, и результатов судебного расследования, также проведенного в Вероне, но только год спустя. На процессе разбиралось дело о надругательстве над девушкой, а во время судебного расследования – случай с оскорблением офицером полицейского чиновника, занимавшегося делом убитой проститутки. Процесс завершился оправданием обвиняемого, судебное расследование – выговорами и замечаниями в личные дела. На процессе в качестве судьи от военной администрации председательствовал полковник Перген. Во время судебного расследования он же выступал в роли доверенного лица обвиняемого.