Хедин, враг мой. Том 2. «…Тот против нас!» - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы что? Что сделает он там, в той невообразимой точке, где кончаются разом и пространство, и время?
Об этом он, здешний Хедин, Хедин этого Упорядоченного, никогда не узнает. Или, быть может, узнает, но лишь когда Сущее необратимо, страшно изменится.
Они оттолкнулись друг от друга – Хедин и Хедин, Хедин от Хедина. Один из них остался; другой исчез и миг спустя возник вновь, среди потоков рушащейся в бездну пустоты, но это была уже привычная, родная пустота Упорядоченного. Его Упорядоченного.
Цена неимоверна. Тому, другому, предстоит оставаться в бездне Неназываемого, быть может, даже и вечно. Оставаться вечно, собирая рушащиеся туда души, перехватывая их, чтобы легионы новых козлоногих слуг вечно голодного чудовища не вырвались на свободу.
Что будет потом? Устремится ли оставшийся Хедин навстречу Неназываемому, увлекая за собой всё множество поглощённых бездной душ? Останется ли там, чтобы, если надо, сгинуть вместе с чудовищем?
Или же он пройдёт неведомой тропой сквозь рану с ткани Сущего, проделанную заклятием Ракота, увлекая за собой самого Неназываемго?
Или же, напротив, не увлекая, но выводя души за собой в совершенно неведомые и невообразимые пространства?
Кем он сделается там, тот, другой Хедин?
Вечным пленником? Вечным скитальцем? Вечным защитником душ во тьме Неназываемого? Или кем-то ещё, совершенно иным, кем – даже не прдставить?
Знать не дано. Это – цена твоей свободы, Познавший Тьму.
Осталось лишь её оправдать.
Нет, здесь, вокруг чёрной каверны Неназываемого, ничего не изменилось. «Как по волшебству» не получалось, – чтобы исправить случившееся, требовалась огромная, неимоверно сложная работа.
По-прежнему в незримые борта пограничных миров бились волны незримого шторма. По-прежнему первыми не выдерживали пресловутые «царства мёртвых», и потоки захваченных бурею душ устремлялись «вниз», к всепоглощающей пасти.
Ничто не исправилось «само собой». Ничего не изменилось.
Хедин-наблюдающий и Хедин-действующий воззрились на него. Первый – с известным интересом. Второй – с нетерпением.
«Погодите-погодите. Ещё немного…»
На него лавиной обрушилось то, что успели увидеть и почувствовать две оставшиеся за спиной ипостаси.
Неполноценные, как он теперь ясно понимал. Големы, кадавры, зомби, конструкты – называй, как хочешь.
Он вберёт их обратно там, подле священного Урда, где начался его путь во тьму.
А для этого надо оказаться в Обетованном. Где по-прежнему кипела яростная битва.
В спину атаковавшим твердыню Познавшего Тьму ударили Тёмные Легионы Ракота.
Будь у возвращающегося Хедина губы, он бы, наверное, присвистнул. Ай да братец, быстр, нечего сказать!
«А ещё он теперь Владыка Тьмы», – невозмутимо сообщил Наблюдающий Хедин.
Эту ипостась всё происходящее, похоже, немало забавляло.
«Атаковать! Всеми силами, немедля! Подмастерьев – всех назад!» – вступил Действующий.
Они ничто без него. Копии, да, но копии без… без того неуловимого, двойник которого остался в бездне Неназываемого. Вернее, это самому Хедину хотелось бы думать, что двойник, а не одна вторая…
Здесь и сейчас, в бушующем шторме сошедшей с ума пустоты, он уже ничего не сможет сделать. И даже уничтожение четвёртого Источника едва ли поможет, потому что…
«Всеобщее нарушение баланса, – с готовностью подхватил Наблюдающий. – Все старые чары надо менять, нарушения в скелете необратимы вследствие…»
«Неважно уже, вследствие чего! – вскинулся Действующий. – Надо немедля…»
Хедин подал знак – и они враз умолкли.
Его мельчайшая частица, его огненная воля пробивалась сейчас сквозь водопады рвущейся в клочья пустоты. Всё больше и больше проносится мимо душ… всё больше и больше их вместилищ не выдержало натиска.
Но опасность грозит не только царствам мёртвых, «областям посмертия» и так далее. Вот проплывает сорванный с корней мир, обычный мир, живой, плоский, с сапфировым куполом неба, со скользящим от горизонта до горизонта солнцем.
С ним всё было хорошо. Его основания не подтачивала никакая гниль, он простоял бы так ещё миллиарды человеческих лет, пока…
Пока в Упорядоченном не забил четвёртый Источник магии и пустота не сошла с ума.
Частица белого пламени – истинный Хедин – резко изменила курс.
О, он мог себе представить, что творилось сейчас в обречённых пределах. Там выходят из берегов моря и реки, исполинские океанские волны обрушиваются на сушу, трескаются и рушатся горы, изрыгая из огнистых глубин потоки раскалённой лавы. Храмы – какие ещё не обвалились – забиты молящимися, и кто знает, быть может, даже уцелевшие тут Древние пытаются что-то сделать.
Разумеется, безо всякого успеха.
Хедин спешил на помощь.
Конечно, здесь бы лучше подошёл Ракот, даже с его Тёмными Легионами – или, может, хорошо, если с Тёмными Легионами, внушительное вышло бы зрелище.
Белая частица прорывалась сквозь поток пустоты.
Наблюдающий взирал – ему всё было интересно, но никаких чувств и эмоций он, похоже, вообще не испытывал, будучи в этом подобен самому Великому Орлангуру. Действующий горячо одобрял и, кажется, пытался дать какие-то советы.
Продираться сквозь водопады новосотворённого пространства оказалось тяжко и больно. «Вниз» Хедин плыл, подхваченный течением; теперь приходилось выгребать против него. Боль резала, словно нож, но Познавший Тьму радовался этой боли. «Я чувствую, следовательно, я существую».
Вокруг него забушевал снежно-белый огонь, когда он ворвался в небеса плывущего к последнему обрыву мира. Суша внизу затянута дымами; на морях ярятся невиданные шторма.
У Хедина нет ничего, кроме воли, и хитроумные планы с заклятиями тут не помогут. Сила против силы, меч против меча, жажда жить против тяги умирать.
Здесь много, очень много мощи. И та, что несёт с собой поток пустого пространства; и та, что порождается горем и отчаянием миллионов живых существ. Это жуткая сила, кровавая и тёмная, на ней поднималось множество тех, кто пытался создать свои державы и царства, раскинувшиеся не на один мир; её трудно использовать на что-то доброе и светлое, но – строить надо из того, что есть здесь и сейчас, а не ссылаться на нехватки и недостачи.
Страх, ужас, воплотившиеся кошмары, отчаяние – всё это водопадом низринулось на Познавшего Тьму. Он неполон, не завершён и несовершенен сейчас, и оттого ему не до сотворения себе соответствующего тела.
Он искал нужное место. Храм, да, храм. Ему нужен храм, чем больше, тем лучше, и с толпой молящихся. И чем многочисленнее, тем тоже лучше.
Нужное нашлось, и достаточно быстро. Равнины, когда-то изумрудно-зелёные, а сейчас испятнанные бесчисленными пожарами. Вздымающиеся над разломами языки багрового пламени. Мечущиеся в небе тучи обезумевших птиц.
Широкий холм с долгими, плавно поднимающимися склонами, четыре просторных беломраморных лестницы, ведущие вверх со всех сторон света. Круг белых колонн, соединённых антаблементами. Снежного цвета камень в самой середине.
Просторный храм, простой, открытый солнцу, свету и ветрам. Едва ли здесь приносили в жертву хоть и мышонка.
Сейчас и колоннада, и лестницы, и склоны холма, и ближние к нему подступы, и дальние – все были забиты народом. Людское море – банально, но именно так. Похоже, здесь пока ещё оставалось более-менее безопасно.
А на белом камне в самой середине храма застыла женская фигура с воздетыми руками. Настоящая великанша, раза в два выше остальных, в бело-зелёном ниспадающем платье, золотом ожерелье на шее, в венке из живых, никогда не вянущих цветов.
Древняя, хозяйка этого места.
За узорчатым поясом – золотой серп. Наверное, владычица полей или покровительница плодородия.
Руки вскинуты, соломенного цвета волосы рассыпались по спине. Васильковые глаза широко раскрыты, в них – ужас.
Всё, что ей удаётся, – это удерживать от разлома ближайшие равнины.
Хедин замер. Неразличимая, крошечная малость, частица меж частиц, исчезающая, незримая.
Он не скрывался. Напротив, ему нужна была сила, сила этой Древней, наверняка – разом и суровой, и доброй, как сама природа. Ему нужна была сила всех, что собрались здесь сейчас; сила старых и малых, – сила всех.
А для этого Познавшему Тьму надлежало выйти на свет.
Выйти на свет, принять свет в себя, отразить его, сделавшись видимым.
Солнце сияло по-прежнему, щедро одаривая лучами обречённый мир.
Имей он тело, Хедин бы, наверное, выдохнул – по извечной человеческой привычке, перед броском в неведомое.
Над белыми колоннами, над океаном людских голов вспыхнула ярко светящаяся – даже светлым днём – точка. Она сияла – мягким, спокойным светом, не жгучим, не ослепляющим.
Древняя резко обернулась. Красиво очерченные, полные губы приоткрылись в немом изумлении.
