Игры на свежем воздухе - Павел Васильевич Крусанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слушая рассказ Пал Палыча, Пётр Алексеевич вспомнил, как однажды ездил с зоологическим профессором на кабана в глухой угол на стыке Ленинградской, Вологодской и Новгородской областей. Хозяйство там было налажено будьте-нате: овсы, вышки, кормушки. И люди наезжали не простые, многие при должностях. Один таможенный генерал незадолго перед тем подогнал в дар груз контрабандной чепухи – чипсы, солёный арахис, орешки кешью, – приговорённой к уничтожению, так что лесные кабаньи застолья в хозяйстве походили на пикники оставленных без присмотра гимназистов. Не хватало газировки.
Когда въехали в Новоржев, ещё не было и девяти.
Нина встретила на крыльце, будто почувствовала, что Пал Палыч на подъезде. Взяла пакет с рыбой.
– Сейчас пожарю и на стол накрою, – сказала и скрылась в доме.
Выгрузили из багажника мешки с чучелами и рюкзаки с добычей. Потом отправились в дом переодеться.
– Поедим, – сказал Пал Палыч, – потом поспим. А там посмотрим, – может, на вальдшнепа или ещё куда.
За рулём на Петра Алексеевича то и дело наваливалось ватное забытьё, так что пару раз он едва не заклевал носом, – пришлось опустить в водительской двери стекло, чтобы выдул дрёму утренний холодок. Да, отоспаться нужно непременно.
Пока хозяйка хлопотала на кухне, Пётр Алексеевич решил ощипать и выпотрошить дичь. Пал Палыч вручил ему старый эмалированный таз, и он с рюкзаком, тазом и ножом на поясе отправился во двор к скамейке, благо утро выдалось ясным и тихим – ветер не развеет пух. Дело, конечно, кислое, но свой трофей ощипывать не в тягость – напротив, венец дела, а опалить можно и после, когда хозяйка освободит плиту.
Пал Палыч тоже подхватил свой тугой рюкзак и отправился к сараю за крольчатник, где обычно свежевал ушастых питомцев. Когда проходил мимо запертых в вольере лаек, те разразились радостным, подобострастным лаем – заливистым, с подвизгом.
Промашка вышла только с чирком – оказалась самка. Когда Пётр Алексеевич взялся её, ощипанную, потрошить, внутри нашёл недозревшее голубовато-опаловое яйцо, да ещё три желтка стояли в очереди. Зато подивился на селезней – их скрытые в утробе болты (зоологический профессор сказал бы «копулятивный орган») были закручены тугой спиралью, как пружина на взводе. Сила!
Второпях управился минут за сорок – Нина уже звала к столу, но не бросать же дело на исходе.
В дом зашёл с окровавленными, облепленными пухом руками.
Когда, приведя себя в порядок, заглянул на кухню, стол, как водится, ломился.
– Пал Палыч, – кивнул на изобилие Пётр Алексеевич, – я так не оголодал.
– Ня оголодали, и ладно, – живо откликнулась Нина. – Сытого гостя потчевать легче.
– А я поесть люблю, – признался Пал Палыч. – Во мне харчовка горит, что порох. Встал из-за стола и – хоть садись заново.
Он, собственно, уже восседал за столом – возился с пробкой на бутылке привезённой Петром Алексеевичем водки, трудоёмко запаянной в прозрачный целлулоид.
– А надо нам? – Пётр Алексеевич присел к столу. – Может – на вечер? У меня во фляге ещё коньяк остался – нам ведь только аппетит подогреть.
Пётр Алексеевич поставил предусмотрительно прихваченную флягу рядом с блюдом, на котором горкой была навалена дымящаяся жареная рыба. Тут же поместились и прошлогодние соленья, и маринады, и кроличий паштет, и холодный рулет запечённой свиной брюшины, и щедрыми ломтями нарезанное сало, и свежий хлеб, и масло, и сметана… А Нина уже несла от плиты сковороду скворчащего мяса, под которую Пал Палыч стремительно расчистил место и ловко подпихнул деревянную подставку.
– Ну, вы сами тут, – сказала Нина удовлетворённо. – В гостиной вам, Пётр Ляксеевич, постелено.
– А вы, Нина, что же? Не присядете?
– Да я уж завтракала, – махнула та рукой и – вполоборота – посмотрела с напускным укором на мужа. – А рюмку-то ещё как будто рановато…
Пал Палыч привычно улыбнулся, знал, что попрекают не за дело, а в силу русской традиции семейного обихода: пил он мало и редко, по большей части, как сам же утверждал, с Петром Алексеевичем, в нечастые его наезды.
Нина вышла из кухни и хлопнула в прихожей входной дверью – отправилась на двор, к скотине.
– Что-то нынче стрелков на озере мало. – Пётр Алексеевич аккуратно налил коньяк в две рюмки. – Мы с вами да ещё один на том берегу. Оттого, наверное, и перелёта на вечёрке не было.
– Так ня ездят – слава у Сялецкого дурная. – Пал Палыч примерился вилкой к жареному карасю. – Уж третий год вясной чудит – аккурат как губернатора пяреизбрали.
«Не куплюсь, – бдительно одёрнул себя Пётр Алексеевич, – кукиш вам – не клюну!»
– Как же вы ночь просидели? Вам ведь в кусте толком и не подремать. Или наловчились?
– А я и ня сидел. – Пал Палыч перетянул карася себе на тарелку. – Зачем сидеть? Ночью самое дело: нынче нябеса так треснули, что ня щёлка – воротá.
Пётр Алексеевич невольно уточнил:
– Какие воротá?
– Так в соседские угодья. – Пал Палыч даже удивился. – Вы что ж – никак проспали?
Пётр Алексеевич молча поднял рюмку, чокнулся с Пал Палычем и рассеянно выпил. У него были вопросы: что значит – не сидел в кусте? парил нетопырём с винчестером? бродил в воде по помидоры? Но Пётр Алексеевич молчал, догадывался: извернётся бестия.
– А на том бярегу Квасник стрелял. – Пал Палыч закусил коньяк маринованным зелёным помидором. – Я его в угодьях ночью встретил. Он ня боится. Он охотник справный – нынче трёхзенку взял.
Осознавая, что совершил оплошность, поскользнулся на подброшенном обмылке и угодил в капкан, Пётр Алексеевич слегка смутился и принялся сосредоточенно накладывать себе в тарелку со сковороды ломтики обжаренного мяса.
– А есть какие и боятся, – продолжал тем временем Пал Палыч, разбирая карася. – Хотя чего бояться? На Сялецком, как на погосте, весь страх – от живости воображения. Его плоды.
Пётр Алексеевич снова поднял флягу и наполнил рюмки.
– Вы меня, Пал Палыч, за нос не водите, – сказал с улыбкой, – ни к чему. Небеса у вас треснули, могилы отверзлись, на неведомых дорожках следы невиданных зверей –
