Улан. Трилогия - Василий Панфилов

— Девиц можно разместить в Новодевичьем монастыре.[102]  Предлагаю набирать двести или триста девочек из благородных домов и столько же – сироток из солдатских семей.

— Последних будут учить попроще, — веско добавила Измайлова, — на выходе из них будут хорошие гувернантки и компаньонки.[103]  А может – и кто из дворян рангом пониже соблазнится взять их в жёны.

— Согласись, государь, — подхватил попаданец. — Институт этот – дело необходимое, пора уже.

— А солдатских-то дочек зачем? — вяло трепыхался Пётр.

— Так мы ж не всяких будем, — решительно сказала Анастасия Михайловна, — а только тех солдат и унтеров, что успели проявить себя геройски. Согласись, государь (да, повтор, но зачатки НЛП известны уже давно – "Согласись, государь") – так-то солдатикам легче будет в боях умирать – надежда будет, что кровиночки в люди выйдут.

На том и порешили.

Директором нового Института решили поставить Измайлову – женщина в возрасте, зарекомендовать себя успела как особа умная, властная, решительная и склонная к интригам. В помощь же вызвался Грифич:

"Опыт-то у меня уже есть, так что помогу Анастасии Михайловне вначале, а потом она и сама справится".

Статс-дама благосклонно согласилась – всё-таки Институт предстояло налаживать с ноля и помощь Владимира, успевшего зарекомендоваться себя человеком умным и энергичным, была весьма кстати.

Сам же попаданец, выходя из кабинета Петра, поставил в мысленном списке галочку – он приобрёл ещё немного сторонников и немного – влияния. Впрочем, учитывая связи его "напарницы", речь шла о весьма солидных величинах…

— Нет денег! — раздражённо бросил Пётр в ответ на просьбу Владимира о строительстве Гимнастической школы,[104] — воруют! Найдёшь – дам!

Князь нашёл…

— Что-о? — багровел государь. Узкоплечий, широкобёдрый, откровенно не воинственный и "домашний", выглядел он в этот момент устрашающе.

— Цалмейстер (казначей) Канцелярии главной артиллерии и фортификации Григорий Орлов,[105] — повторил Грифич, — гребёт хорошо.

— Снова Орлов, — с ненавистью повторил будущий император, оттягивая воротник мундира, — и на что тратит?

— На гвардию.

— Ты доигралась, Като… — прошипел Пётр и стремительными шагами вышел из кабинета.

Он устроил грандиозный разнос супруге:

"Знаю, что рогат, но имей же совесть и не выставляй мои рога напоказ!"

Орлов был уволен со всех постов и получил предписание направиться в один из пехотных полков, расположенных на южной границе. Однако излишне мягкий Пётр Фёдорович так и не довёл дело до конца. Наорав на супругу и её приближённых, репрессиями он не увлёкся и почти все получили разве что символические взыскания о недопустимости подобного поведения.

К этому Екатерина уже привыкла – последние пару лет она регулярно получала выволочки от супруга. Если вначале он был весьма снисходителен к её изменам, то теперь потерял всякое терпение. Мало того, что она выставляла напоказ своих любовников, так ещё и не стеснялась клянчить деньги у иностранных дипломатов.[106]  Весной и вовсе – родила от Орлова сына…[107] А теперь ещё ухитрилась посадить Орлова на денежный поток, из которого тот черпал, ни капли не стесняясь. Да собственно говоря – воровал большую часть поступающих средств…

Грифич остался недоволен результатами – Пётр был в своём репертуаре. Позже, сидя с вернувшимся из ссылки (благодаря Петру) Миниху за бочонком пива, на вопросы фельдмаршала "Об известном деле", он только мрачно буркнул:

— Государь ослеп.

Несмотря на все интриги Владимира, непотопляемая Екатерина всё оставалась супругой будущего императора. Можно, разумеется и не увлекаться "игрой", став по-настоящему нейтральным. Но… спортсмен прекрасно помнил, как на одном из балов хорошо подвыпившая Като принялась приставать к нему в углу за портьерами.

Не желая лезть в чужую супружескую жизнь… Да откровенно говоря – женщина вдобавок не была в его вкусе. Так вот – князь просто отстранил её и ушёл. Через несколько дней в зеркальной поверхности он увидел взгляд Екатерины, смотревшей на него. Там была такая ненависть…

Офицер не знал – играет ли обида отверженной женщины или что-то другое. Однако такие глаза он часто видел – у врагов, несущихся на тебя с клинком наголо и желающих непременно, любой ценой убить врага.

После этого случая, и без того расположенный к Петру, он сделал свою ставку – на законного императора. Возможно – ТА Екатерина и впрямь была Великой и многое сделала для страны. Но эта… Эта заводила любовников без всякого стеснения, брала деньги у дипломатов вражеских держав и желала власти – власти любой ценой. Попаданец принял решение – она не должна прийти к власти и если понадобится…

Глава восьмая

Повлиять на Петра Грифич так и не смог. Не смог Миних, Воронцов… Пётр Фёдорович был твёрдо убеждён, что поскольку он законный государь, то идти против него никто не посмеет. Вот вроде умный же человек, но откуда в нём этакая прекраснодушность? Сколько переворотов совершилось уже в России и всё равно – "не посмеют"…

Однако и сделать ничего Владимир толком не мог – влияния не хватало. Ну и помимо всего прочего, сейчас как раз был своеобразный период междувластия, когда не ушли ещё прежние сановники и не уселись достаточно уверенно нынешние. И естественно – были игроки, игравшие только за себя.

Не только Екатерина – хватало и других ловцов удачи помельче. Были партии английские и французские, австрийские, прусские… даже шведская! Были желающие посадить на трон так называемого императора Ивана – сына Анны Леопольдовны, который почти всю жизнь провёл в заточении, свергнутый Елизаветой.

Всё, что князь мог реально сделать – так это способствовать собственной популярности и популярности Петра. Семёновский полк он мог считать "своим", хорошие шансы при заварухе он имел и у измайловцев. Поднимутся за него и армейские полки, расквартированные под Петербургом. Не все, разумеется, да и гвардия просто-напросто ближе… Но хоть что-то надо делать!?

Пьянки-гулянки попаданец отмёл, зато идея с песнями показалась разумной. В итоге, он буквально "изнасиловал" свою память, но написал каждому гвардейскому полку собственную песню и собственный марш. Понятное дело, что написал (точнее будет – вспомнил и записал) он не только для гвардии, но и песни вообще, запустив "в народ" такие нетленки, как "Враги сожгли родную хату" и "Чёрный ворон". Популярность поднялась, но…

Против Петра уже практически в открытую играли французы и англичане, снабжая сторонников деньгами. К великому сожалению Грифича, на такое в эти времена практически не обращали внимания – норма, ети…[108] Кошели с серебром раздавались практически в открытую.[109]  А Пётр? Пребывал в благодушном настроении и наслаждался жизнью, в открытую поселив фаворитку и в своих покоях и выселив супругу в другое крыло дворца.

Князь здорово подружился с Павлом, воспринимая его скорее как младшего брата. Мальчишка чувствовал такое отношение и тоже относился очень тепло. Если Панин был скорее некий надзиратель, пусть и достаточно либеральный, то Владимиру просто не приходилось прибегать к розгам или угрозам таковых. Достаточно было сказать – "Я обиделся на тебя" и мальчик старался исправиться. Возможно, такое влияние попаданец приобрёл благодаря привычке честно и открыто отвечать на все вопросы. Ну… почти на все – на некоторые он честно признавался, что просто не знает ответа или говорил, что – "Для твоего возраста такие знания не нужны".

Павел крайне тяжело воспринял смерть Елизаветы и окончательную размолвку отца с матерью. Отца он любил и нужно сказать, что Пётр старался уделять мальчику внимание, играя с ним в солдатики, чехарду или прятки. А вот мать… К матери он и раньше относился не слишком тепло – Екатерина была откровенной "кукушкой", забегая пару раз в неделю и обычно – в самое неподходящее время. Для неё было нормой зайти к сыну после бала и потискать его как игрушку, обдавая винными парами. Несколько минут нежностей – и она убегала с очередным кавалером.

Однако мать есть мать – возраст у Павла пока такой, что без неё не обойтись. Ну и видя её ссоры с отцом, кавалеров, запах вина… Чувства к Екатерине у цесаревича были двоякие…

В общем, психика ребёнка получила тяжёлый удар и Грифич старался смягчить его состояние. Обычно – новыми играми или нехитрыми изобретениями. Вот и сейчас…

— Владимир (они давно называли друг друга по имени), а это что? — с удивлённым видом спросил мальчишка, глядя на чудную конструкцию. Не менее удивлённо выглядели его сверстники – князь всё-таки "пробил" идею класса.