Маска чародея - Дарелл Швайцер

Так что я с трудом тащил судно, направляя его вверх по реке против течения, а эватимы расступались передо мной, не трогая меня. Со временем я заметил, что вода стала холоднее, чем прежде, и как-то гуще и маслянистее, а рассвет померк. Меня вновь обступила тьма. Звезды уже не были привычными. На дне, прямо у меня под ногами, что-то зашевелилось в иле и поднялось, оцарапав мне ноги и едва не опрокинув. Но я вцепился в судно, с минуту полежал на воде, а потом вновь нащупал ногами опору и продолжил свой путь. В свете факела я увидел рябь на поверхности. Снова и снова поднимались крокодильи головы, широко раскрывающие зубастые пасти, а под ними виднелись голые человеческие плечи — эватимы наблюдали за нами, словно охраняли наш путь.

Я брел в зарослях жестких, негнущихся стеблей тростника, обдиравших мне кожу. На отмелях сидели призраки, обращавшиеся ко мне на языке мертвых и умолявшие взять их с собой на судне Птадомира.

Я едва дышал. Ноги настолько онемели, что стало трудно сохранять равновесие и даже просто определить, где находятся ступни. Я безнадежно вцепился в лодку погрузившись в воду по плечи. Все это напоминало бесконечный сон: монотонные шаги, в то время как тело уже окончательно утратило способность ощущать хоть что-нибудь. Сознание поплыло, как плыл колдовской огонь в руках мертвеца в нескольких дюймах над темной поверхностью.

Эватимы зашипели и подплыли поближе. Я невольно вспомнил о Сивилле, об отце и обо всех чародеях, живущих внутри меня, — я не мог поверить, что здесь нить моей жизни должна окончательно порваться. Не мог поверить я и в то, что эватимы собрались, чтобы поглотить Птадомира. От него не так уж много осталось. Все это было загадкой, вопросом, требующим напряженной работы мысли, в то время как состояние моего разума ненамного отличалось от состояния измученного тела. Я все же попытался было рассуждать, как чародей. Но я так окоченел, был так испуган и так истощен, что практически не мог думать.

Наконец мертвец заговорил. Его кости зашевелились.

— Благодарю тебя, друг Секенр, за твою доброту к незнакомому человеку. Если бы мы были знакомы при жизни, мы могли бы стать настоящими друзьями. Здесь мы расстанемся. Ты доставил меня туда, где я стал недостижим для своих врагов, для их магии, для их козней. Твоей бесконечной добротой я буду восхищаться целую вечность. А теперь, Секенр, тебе осталось сделать только одно. Направь меня в глубокие воды, подальше от берега, туда, где ты не сможешь идти. И за эту последнюю услугу я благодарю тебя, Секенр, чьего истинного имени я не был удостоен узнать.

— Сеннет-Та, Сокол-в-Утреннем-Свете, мое истинное имя — Цапля. Я прощаюсь с тобой и желаю счастливого пути.

Я тянул судно подальше от зарослей тростника на глубину, пока не зашел по шею в ледяную воду. Я отпустил корму и долго смотрел, как черное течение подхватило его и понесло прочь против течения настоящей реки. Скоро огонь факела затерялся вдали, превратившись в крошечную звездочку и погаснув.

Небо снова стало светлеть. Эватимы еще потолкались вокруг меня какое-то время, не издавая ни звука и лишь наблюдая; они не причинили мне никакого вреда. Я счел это добрым знамением, решив, что Сивилла еще не скоро окончит плести полотно моей жизни. Она еще захочет последить за захватывающим развитием событий.

Но я был слишком слаб, чтобы думать о Сивилле, магии, воле богов или чем-то еще кроме отдыха. Я продирался сквозь тростник, и дыхание у меня перехватывало от холода, а призраки не оставляли меня в покое, шепча о своих страданиях, и путано бормотали, вспоминая какие-то незначительные эпизоды из своей жизни, а вскоре все это сменилось простым шумом ветра в тростнике.

Лишь пройдя по суше уже значительное расстояние, я понял, что добрался до берега. Мне хотелось лечь, но я слишком замерз для этого. Я поплелся дальше, скрестив руки на обнаженной груди, — кисти так окоченели, что не сгибались, — и брел, пока наконец не услышал не шепот призраков, не ветер Лешэ, а утренний концерт самых обычных птиц. Небо над головой стало ярко-голубым, а солнце — замечательно теплым, как и песок, и камни у меня под ногами.

Вот так, греясь в солнечных лучах и сильно щурясь от яркого света, я вновь встретился с Неку и Тикой. Они прибежали по берегу, чтобы встретить меня, обе сжали меня в объятиях, и я уж испугался, что они собрались раздавить меня или разорвать на части, когда мы втроем исполняли сумасшедший дикий танец, крича, смеясь и плача одновременно. Я, Секенр Чародей, обнаружил, что полностью утратил способность облекать мысли в слова лишь от того, что кто-то с такой любовью и радостью приветствует меня, что мой приход впервые за долгое время был встречен криками радости, а не ужаса.

Глава 8

НА ВЕЛИКОЙ РЕКЕ

Несколько дней спустя, вечером, мы втроем сидели вокруг огня, поедая рыбу, выловленную нами с помощью остроги из тростникового стебля, и Тика спросила:

— Что ты теперь намерен делать, Секенр? Ты отправишься с нами и дальше?

Ее мать, как я заметил, пристально изучала меня. Но пыталась скрыть это. Встретившись со мной взглядом, она опустила глаза и сосредоточилась на еде, а потом, поперхнувшись, выплюнула рыбью кость, но мой ответ выслушала очень внимательно.

— Наверное, — сказал я. Я поежился, задрожал и придвинулся поближе к огню. Осенние дни были еще теплыми, но ночи становились все холоднее, и хотя я ни за что не сказал бы об этом вслух, главная моя проблема состояла в том, что моя туника осталась у Птадомира.

— Ты… живешь где-нибудь поблизости? — спросила Тика.

— Мой дом… Я не хочу возвращаться туда сейчас. Я и на самом деле из Города Тростников. Я там вырос.

— Но тогда ты в конце концов вернешься в свою страну?

Так мне впервые дали понять, что мы находимся вовсе не в Сатрапии Страны Тростников, а гораздо ближе к Дельте.

— Не сейчас. — В действительности я и сам не знал, что буду делать. Я играл в танал-мадт. Я брошу жребий и посмотрю, что мне выпадет.

Госпожа Неку, снова подавившись рыбьей костью, залезла рукой в рот, чтобы вытащить ее. Она моментально повернулась ко мне спиной, смущенная, как я полагал, столь грубым нарушением этикета Дельты. Справившись со своей задачей, она снова обернулась к нам, негромко рассмеялась и спросила:

— Великие волшебники всегда дают столь уклончивые ответы?

Я ответил ей очень незамысловато:

— Да, мы такие.

Я был уверен, что это заинтригует ее. Неку сочла, что я шучу, и поинтересовалась, лучше ли чародеи умеют смеяться, чем плакать. Она думала о том, как завладеть мной. Она видела во мне орудие, вещь, которую можно использовать.