Невидимые волны - Митрофан Лодыженский

Василий Алексеевич взглянул на монаха, и вдруг erо поразило сознание, что лицо этого человека было то же, что и у седого старика во сне. Да! Это были те же нависшие брови и черные глаза, которые он тогда видел. И этот жест благословляющей руки, и эта икона, освещенная рядом лампад… это все – повторение того же вещего сна. «Да, это чудо, это чудо!..» И он при этом поразившем его сознании почувствовал что-то необыкновенное во всем существе своем, точно что ударило его и словно какой-то блеск несказанный озарил всю его душу… И это озарение не было внешнее сияние, не было представление о свете, как мы его видим. Это было совсем новое, поразившее Сухорукова откровение. Передать, какие это были ощущения, он потом никому не мог. И Василий Алексеевич, вне себя, схватился правой парализованной рукой за стоявшего тут же Захара, поддерживавшего своего господина…

– Барин, милый барин! – проговорил Захар. – Да ведь угодник-то вас исцелил! Вы вашей рукой меня держите… Она у вас развязалась… Она у вас живая, совсем живая!..

Но чудо на этом не остановилось. Оно шло дальше. За ожившей рукой ожили и ноги Василия Алексеевича. Он их почувствовал и мог уже на них стоять.

Экстаз счастья и благоговения перед святым, исцелившим больного столь чудесно и нежданно, охватил Василия Алексеевича, и он без помощи слуг сам склонился к раке и прильнул горячими губами к мощам святого…

Захар, видя, что его барин в необыкновенном порыве чувства приник к святым останкам и как бы замер, не отрываясь от мощей, пришел в смятение. У него явилась мысль, как бы Василию Алексеевичу не сделалось чего от поразившего его чуда.

– Барин! Да вы очнитесь! – говорил он, – встаньте, помолитесь угоднику!..

И вот Захар увидал, что Василий Алексеевич, весь в слезах, оторвался от раки. Восторженное лицо его светилось радостью.

– Да вы сойдите со ступенек, – говорил свое Захар. – Сядьте в кресло, оно тут у стены стоит. Ведь ножки ваши слабые… Вам долго стоять нельзя… Вы целый год не ходили!..

При поддержке Захара Василий Алексеевич сошел со ступенек и сел в кресло у стены.

Что пережил и перечувствовал Сухоруков в эти незабвенные для него минуты?

Если бы полчаса тому назад кто-нибудь сказал ему, что он уверует в Митрофания так, как он теперь в него уверовал, он тогда бы назвал такого предсказателя прямым безумцем. А теперь он, Сухоруков, более чем верит в святого; он его чувствует, чувствует его невидимое присутствие здесь, около себя, и, что удивительно, присутствие это тем более для него ясно, что оно невидимо.

Ведь вот он своими глазами видит икону Митрофания, видит останки под покровом, но это все – земное, материальное. У него же теперь раскрылось другое… особое зрение, и он этим особым зрением осознал святого. Зрение это есть несокрушимая вера в угодника.

В соборе началась вечерня. Стройное пение мужских голосов раздавалось под высокими сводами; оно сливалось в широкую гармонию несущихся звуков, и с этой гармонией в душе Сухорукова сливалось ликующее настроение от охватившего его счастья.

Счастье это было так велико, что Василий Алексеевич не мог теперь говорить ни с кем и не мог даже думать о чем-либо; он жил сейчас только одним сознанием – сознанием, что пелена спала с его глаз, что ему открылся новый светлый мир, что он ощутил и ощущает прикосновение к себе одного из божеств этого мира…

Вечерня кончилась. Но Сухоруков продолжал сидеть в своем забытье, никого и ничего не замечая.

Между тем, Захар, по окончании вечерни начал прикладываться к останкам святого; он усердно молился и клал поклоны перед мощами. От молитвы оторвал Захара иеромонах, тот самый, который был приставлен к мощам и который, как мы упомянули выше, осенил Василия Алексеевича широким жестом благословляющей руки. Этого иеромонаха звали отцом Владимиром. Отец Владимир подозвал Захара к себе и начал расспрашивать, откуда они приехали, кто его барин, давно ли барин заболел и прочее. Захар был рад дать иеромонаху все сведения, был рад рассказать, что он знал о болезни Василия Алексеевича.

Когда богомольцы стали уже совсем расходиться из собора, отец Владимир решился подойти к сидящему Сухорукову. Последний в это время безмолвно со счастливым выражением лица смотрел блестящими своими глазами на икону Митрофания, ярко освещенную горевшими лампадами. Отцу Владимиру хотелось ближе познакомиться с помещиком Сухоруковым, излечившимся на его глазах столь чудесно. Хотелось расспросить о всех обстоятельствах исцеления.

Иеромонах подошел к Сухорукову, желая вступить с ним в беседу.

Увидав стоящего перед ним старика, Сухоруков встрепенулся и пришел в себя.

– Святой отец! – заговорил он, глядя радостно на отца Владимира, – ведь я сегодня видел вас во сне и видел так же ясно и живо, как вот сейчас вижу. Это божественный Митрофаний направил вас, своего посланника, ко мне… Ваша душа была около меня, и вы тогда ночью во сне благословили меня. И теперь я понял, что это было… В этом вашем благословлении был как бы призыв ваш меня к святому, призыв, чтобы я пришел к нему и ждал от него возрождения… Но тогда, этой ночью, я был еще слеп душой и не понимал таинственных явлений жизни… Словно недобрая сила сидела во мне и отталкивала меня от святого. И, что удивительно, я никого слушать не хотел, даже на слугу моего Захара из-за Митрофания накричал, а послушался я… кого же? Послушался неизвестного мне нищего, который стоит тут у вас, у ворот. И как это случилось, как я его послушался, как он повлиял на меня, я и объяснить не могу. Это какая-то невидимая волна подтолкнула мою волю приказать людям принести меня сюда. Ведь поразительно то, что я о Митрофании и о вашем монастыре вовсе и не думал. Просто даже не знаю, как я очутился у мощей. И вот Митрофаний исцелил меня от бесконечно мучившей меня болезни… Я вижу сейчас вас, вижу того, который ко мне сегодня ночью приходил, и сижу я здесь в храме, радостный и счастливый, и уходить отсюда не хочу…

– Здесь есть гостиница при монастыре, – сказал отец Владимир, – там вы можете пожить…

Услыхав это, Сухоруков обрадовался.

– Как хорошо! – проговорил он. – Я у вас тут поживу. Устройте меня здесь, святой отец!..

Через несколько времени все было решено. Отец Владимир позвал одного из монастырских служек, которых осталось в соборе всего несколько человек; они оправляли лампады, гасили свечи и убирали в алтаре. Отец Владимир послал служку предупредить монастырского гостинника о предполагаемой остановке в гостинице помещика Сухорукова. Людям же Сухорукова, Матвею и Ивану, было приказано идти в гостиницу, которая была расположена против монастырских ворот. В эту гостиницу они должны будут перенести вещи из дормеза; после чего они отпустят ямщика с лошадьми, ибо барин их сейчас дальше не поедет.