Ветры, ангелы и люди - Макс Фрай

Спросил:

– А откуда ты знаешь, что она именно консул?

Не то чтобы это действительно важно. Но надо же о чем-то говорить с Марьяной сейчас, в ожидании второй чашки кофе, пока нет сил приступить к делу.

– Во-первых, я пару раз видела, как она оттуда выходит. В смысле, из консульских ворот. А однажды утром я зашла сюда выпить чаю, и этот красавчик… красотка тоже тут была. Говорю же, каждый день часами за этим столом штаны протирает. И тут заходит мужчина, такой интересный, подтянутый, сразу видно, что военный, хоть и в штатском. Подходит к ней и говорит: «Госпожа консул, вас ждут…» и еще что-то там, неразборчиво. И они ушли вместе. А я потом до вечера думала: «Ну ничего себе, она еще и консул! Офигеть. Кого только не назначают. Наверное, дочка чья-нибудь, пристроили деточку, услали к нам, от греха подальше, решили, для Восточной Европы и не такое сойдет…»

Слушал Марьяну краем уха, исподтишка разглядывал красивую госпожу консула. Женщина, значит. Так, пожалуй, еще интересней. Теперь ясно, что мужчиной счел ее только из-за одежды: белоснежная сорочка, темный брючный костюм, серый шелковый шейный платок, как ни крути, а женщины действительно редко так одеваются. И волосы совсем коротко острижены, не под машинку, однако довольно близко к тому. Но будь она в платье, сразу, ни на секунду не усомнившись, решил бы, что перед ним очень красивая женщина. Настолько андрогинная внешность, что одежда – единственная подсказка. Никаких других четких ориентиров. Крупные кисти рук уравновешены тонкими запястьями, очень короткая стрижка – безупречной формой бровей, тяжелый лоб – нежным разрезом глаз, бескомпромиссный бойцовский подбородок – маленьким, откровенно чувственным ртом. Вот и, поди, пойми, кто перед тобой. Впрочем, какая разница. Когда человеческое существо так красиво, все что можно с ним сделать – только смотреть, затаив дыхание, как на редкую бабочку, которую боишься спугнуть. И, кстати, в голову не придет задуматься, какого бабочка пола – если, конечно, ты не начинающий энтомолог при исполнении. Да и то…

– Ваш кофе готов, – помахала рукой из-за стойки юная кудрявая барриста.

Ну наконец-то. Какой-то несчастный эспрессо с шоколадом, а возились с ним так долго, словно ездили за зернами на их далекую родину, на другой континент. Или хотя бы ходили одалживаться к соседям, в консульство неведомой, условно латиноамериканской страны с шахматным флагом, у тех-то наверняка всегда есть запас.

Но вслух, конечно, только вежливо поблагодарил.

– Это уже вторая чашка кофе, – скривилась Марьяна. – Кофеин очень вреден, ты знаешь? Марик тоже пил слишком много кофе…

Громко, почти по слогам отчеканил:

– И безусловно, именно поэтому утонул в волнах Индийского океана. Таково воздействие кофеина на хрупкий человеческий организм.

Вот ведь. Сто раз по дороге давал себе слово не ссориться с Марьяной. Но всякому терпению есть предел.

Ай, да пошла она.

Специально, чтобы еще больше ей досадить, достал сигарету, демонстративно сунул в рот, взял свою чашку и пошел на улицу, хотя курить пока не очень хотел. Ну и черт с ним, чем хуже, тем лучше.

Вышел, и правильно сделал. Там, на улице, стоял такой сладкий теплый октябрь, как будто Рига внезапно сделалась южным городом, чем-то вроде Одессы, куда они с Мариком и Мэй ездили втроем каждую осень – очень давно, страшные, невообразимые тысячи световых лет назад, когда были молоды и думали, что неприкаянны, а на самом деле, просто свободны как ветер, который с явным удовольствием влетал сейчас в его левое ухо, но из правого не вылетал, предпочитал задерживаться в голове и, будем надеяться, там постепенно накапливаться. Спасибо ему за это, давно пора.

На несколько шагов отошел от входа, закурил, внезапно обнаружил, что отсюда, с улицы, красивую госпожу консула неведомой шахматной державы видно даже лучше, чем с прежней позиции в кафе. Она сидела вполоборота к окну, и ровный утренний свет падал на смуглые щеки, смягчал резкие черты, отражался в неожиданно светлых, серых, как Балтийское море, глазах.

Откровенно пялиться, конечно, не стал, разглядывал исподтишка, как первоклашка с лакированным ранцем за спиной глазеет на красивую старшеклассницу, которая вряд ли обрадуется его вниманию, засмеет, если заметит, и хорошо еще, если уши не надерет.

От созерцания его отвлекла вышедшая из кафе Марьяна. Сперва подумал – обиделась и решила демонстративно, не дожидаясь, пока он докурит, уйти. Приготовился останавливать – любой ценой, да хоть с разбегу на колени в ближайшую лужу, если уж сам виноват, вспылил из-за сущего пустяка. Но потом увидел, что Марьяна выскочила без пальто, в одном тонком трикотажном платье. Остановилась на пороге, не приближаясь, чтобы не стать жертвой пассивного курения, спросила:

– Ты же потом вернешься? Я чай уже допила, есть смысл еще заказывать?

А на лице ее было написано: «Прости меня, пожалуйста, я жуткая зануда, знаю сама, но это только потому, что ужасно стесняюсь. И всегда стеснялась – тебя, Мэй, вообще всех на свете, к кому не успела привыкнуть, но вы с этой чертовой черной всклокоченной бабой, конечно, хуже всех, никогда не знала, о чем с вами говорить, и куда девать руки, поэтому при вас вела себя гораздо глупее, чем обычно. И вот сегодня опять. Стеснительность, к сожалению, не лечится ни временем, ни даже смертью того, кто нас познакомил – совершенно напрасно, кстати. Умный мальчик, мог бы сообразить… Я бы, конечно, попросила прощения за глупую лекцию про кофеин, если бы мне хоть на миг пришло в голову, что в подобных случаях следует извиняться, я так не привыкла, не умею, не знаю, с чего начать, поэтому могу только виновато смотреть».

Вздохнул, подумав: «Ладно, зато извиняться отлично умею я».

Сказал преувеличенно ласково, как говорят с чужими детьми, желая понравиться их родителям:

– Прости меня, пожалуйста, Марьянка. Думал и так понятно, куда и зачем я пошел, а со стороны, наверное, выглядело как хамство. Совершенно не хотел тебя обижать. Просто не сообразил. Конечно, я сейчас вернусь. Иди в тепло, пока не замерзла. И чаю обязательно закажи. Надо поговорить, а мы еще и не начали.

Марьяна встрепенулась, кивнула и пошла обратно в кафе. Последовал за ней буквально три минуты спустя, и был вознагражден за такую поспешность, столкнувшись на пороге с госпожой консулом. Теперь в роскошном белом пальто поверх строгого костюма она казалась не просто элегантной женщиной, а как минимум Снежной королевой в изгнании. И даже смуглое лицо не помеха образу, на горнолыжных курортах еще и не так загорают, а заснеженные вершины, безусловно, проходят по ее монаршему ведомству.

От полноты чувств замешкался, загородив проход, и консулу пришлось его обходить. Маневрируя, слегка коснулась плеча, покровительственно улыбнулась, шепнула: «Простите мою неловкость» – и, пока пытался сообразить, на каком языке она это сказала, скрылась за углом.

Марьяна ждала его, запивая ромашковым чаем кусок черничного пирога. Стоило сесть рядом, смущенно защебетала, что от углеводов в первой половине дня вреда не очень много, особенно если в расписании значится спортзал, уже много лет для нее совершенно обязательный.

Был настолько великодушен, что не стал говорить: «Да какая мне разница». Кажется, даже нашел в себе силы кивнуть. И сразу перешел к делу. Так, мол, и так, мы с Мэй потрясены твоим поступком, ясно же, что ты вовсе не обязана была ехать на край света и хлопотать там с кремацией бывшего мужа, не твоя вина, что он за столько лет так и не выбрал времени официально оформить развод. По уму, похоронами должны были заниматься мы, как ближайшие друзья, но мы, сама понимаешь, не знали, что с ним случилось, даже вообразить не могли, а что писать и звонить перестал – так это же Марик, сколько раз уже пропадал на месяц и даже больше, и ничего. Если бы ты сразу мне позвонила, как только узнала, мы бы, конечно… но ладно, проехали, что теперь говорить.

Марьяна слушала его, потупившись, в нужных местах вежливо бормотала «ну что ты» и «я понимаю» – отыгрывала свою партию скромной великодушной вдовы на пятерку с плюсом, ничего не скажешь, молодец.

Наконец, перешел к сути дела, то есть к деньгам, которыми они с Мэй решили компенсировать внезапно свалившиеся на Марьяну дорожные и похоронные расходы – как бы по справедливости, хотя сами прекрасно понимали, что просто из ревности, не желая смириться с тем, что в последний путь Марика провожала совершенно чужая женщина, бывшая жена, а не они сами. И одновременно в знак благодарности за то, что все-таки позвонила, уже из Пури, спросила о самом важном: «Вдруг ты знаешь, как Марик хотел бы быть похоронен?» – и слова поперек не сказала, услышав, что тело следует сжечь, а прах развеять над океаном, только пробормотала сердито: «Какой романтический бред» – и была по-своему права. Но сделала все как надо, пока лучшие друзья тщетно бились за срочные визы с индийскими консульствами, он в Восточном полушарии, Мэй в Западном; обе битвы были позорно проиграны, без справки о близком родстве с покойным к бюрократам с подобными просьбами лучше не подступаться. Пришлось Марьяне справляться самой. И теперь надо вернуть ей деньги. Они с Мэй так решили. По многим причинам. Такие дела.