Слепая зона - Ильина Наталья Николаевна

– Трупы находятся в… лаборатории. Образцы тканей исследуют в Институте вирусологии, пока результатов нет. Это жертвы последней недели.

– Полковник, – сдавленно, почти шепотом, спросил Вощин, – вы определили причины смертей?

– В каждом случае причиной служило, как вы выразились, майор, неопределенное воздействие.

– Остальные твари в «Фармкоме»! – воскликнул Дежин, уставившись на Славика.

– И они тоже научились убивать, – тоскливо констатировал тот.

Полковник поднялся, сгреб со стола дело и сообщил ошарашенным собеседникам:

– Вы, оба, откомандированы в мое ведомство. Капитан, вы явитесь ко мне в четырнадцать ноль-ноль, познакомлю с группой. На завтра запланирован выезд на «Фармком». А вам, майор, следует явиться вот сюда. – Он протянул Вощину прямоугольничек визитки. – Там вас введут в курс дела. Расскажете все, что знаете. Телефоны не выключать!

Дежин и Вощин еще с минуту тупо смотрели друг на друга после того, как за полковником мягко закрылась дверь кабинета.

– Твою же мать! – искренне поделился ощущениями от беседы интеллигентный Славик.

– Не то слово. Мы попали в задницу, Ватсон. Этот Гречин заявил, что у его конторы другая версия убийств…

– Могу только предположить: НЛО? Враги государства? Иностранные разведки? Террористы из запрещенной в России организации?..

– Слав, не до шуток. – Дежин потер свежевыбритый подбородок. – Кофе хочешь?

Сам-то он хотел вовсе не кофе, но альтернатив не было.

– Давай, – вздохнул Вощин.

– А ведь я у тебя в кабинете никогда не был. – Славик огляделся, отставив в сторону опустевшую чашку. – Небогато, прямо скажем.

– Тут не музей, – хмуро отозвался Дежин. – Слушай, Ватсон, что-то мне подсказывает, что еще до вечера нам позатыкают рты неразглашением. Интересно, внутри группы обмен информацией сохранится? И как быть со Светой?

– Если Гречин не поймет, что твоя Света – единственная ниточка к тварям, дело плохо. Шестнадцать трупов превратятся в тридцать два. Или в какой там прогрессии возрастет аппетит тварей?.. Боюсь даже представить, что будет, если они покинут завод. Собирать урожай тел по всему городу?

– Пока что-то держит их на «Фармкоме». Понять бы, что именно.

Славик посмотрел на Дежина, как показалось тому, с сожалением и сказал:

– Все упирается в Светину Тварь. Только у нее можно узнать, что забыли на заводе остальные и как их нейтрализовать.

Максим раздраженно потер подбородок.

– Мы слишком много от нее хотим. Ты хоть представляешь себе, в каком соседстве ей приходится сейчас жить? Мало того, что она ничего не видит, не может говорить, так еще и Тварь на шее болтается. А я ни черта не могу с этим поделать!

– Да понимаю я все, Макс. Девочке не позавидуешь, но раз так случилось, что именно она своими слепыми глазами смогла разглядеть это зло, ей и придется с ним бороться. Хотя бы для того, чтобы самой освободиться, раз уж ты, я и, боюсь, вся королевская рать не можем ей помочь. И вот еще что… – Вощин помолчал, а потом смущенно продолжил: – Будь там поаккуратнее, на заводе. Гречин не понимает, с чем имеет дело, но ты-то в курсе.

Глава 4

Тыквенный суп-пюре, который приходилось пить через трубочку, был жидким и пресным. Кто-то сказал маме, что мне полезна тыква. Хорошо хоть соком апельсиновым запить можно, хотя и его следовало разбавлять водой. Прелести травмированного горла не ограничивались молчанием и капельницами. Мама хлопотала надо мной, стараясь заполнить тишину палаты рассказами о соседках, приятельницах, о том, как все изменится, когда я поправлюсь. Ну надо же! И она тоже решила, что мне плохо жилось до сих пор!.. А я беспомощно слушала. Она всегда старалась быть рядом, всегда жила в страхе за меня. Вот чью жизнь нужно было бы изменить! Может быть, Михаил Яковлевич странный, скорее всего – опасный, но он собирался неплохо платить… Отправить бы маму на курорт. Куда-нибудь в теплую страну. Я едва не улыбнулась своим мыслям, но вовремя опомнилась. Мама как раз описывала страдания соседки тети Гали, пожилой и нездоровой, и улыбка пришлась бы не к месту. Тварь маму снова игнорировала и вообще как будто пришла в норму. О том, что именно для меня теперь стало нормой, я старалась не думать.

Палата больницы казалась тюремной камерой, особенно после того, как ушла мама. Четыре гладких крашеных стены (мама сказала, что они светло-зеленые), широкое окно, крохотный туалет с умывальником и скользким поддоном душевой кабинки, кровать, тумбочка да парочка стульев. Я уже исследовала ее вдоль и поперек, машинально считая шаги от одного ориентира до другого, но продолжала курсировать туда-сюда, потому что не могла усидеть на месте, и думала-думала-думала. Сомнения, раздиравшие меня, требовали действия, выхода, которого не было. Жизнь выбросила из привычной колеи, столкнула со знакомого маршрута, а для незрячего человека это всегда стресс. Вот только в быту для таких ситуаций существуют навигационные приложения в телефоне. Тот же Osman Access поможет выбраться или прохожие подскажут. А что есть у меня? Допустим, капитан в обиду не даст. Если сможет. И это «если», ехидно подкинутое внутренним голосом, сводило меня с ума. Мысли начинали скакать и путаться.

«Он тебе ничего не должен. При всем желании от Твари защитить тебя он не может. С чего ты так на него полагаешься? К чему вообще опять эти рассуждения о Максиме, если надо думать о том, как избавиться от притихшей в углу бесформенной кляксы? Не забыть бы сообщить Максиму о визите Фраймана. Опять Максим?»

В конце концов я так разозлилась на себя, что едва не взвыла в голос, однако боль в напрягшемся горле мигом спустила меня на землю. Вкарабкавшись на высокую больничную кровать, нашпигованную невидимыми мне прибамбасами, я тронула Тварь. Она лениво колыхнулась под потолком где-то в районе окна, но ближе не подползла. Может, голодная? Со времени нападения на убийцу прошло четыре дня, и откуда мне знать, насколько ей могло хватить последней трапезы? Сосредоточившись, я снова мысленно вернулась в хоспис. Тогда все твари были еще вместе, просто рассеялись по зданию. Воспоминание было мучительным, ведь приходилось вытягивать из памяти не картинку, а ощущения, где самым острым было не присутствие тварей, а смерть Гарьки. И все-таки она поняла. Сжалась и забилась в угол.

Почему она меня слушалась? Ведь стены (и потолки тоже) для нее ничего не значили. Я знала, что она с легкостью просачивалась через любую преграду. Как же узнать, куда делись остальные и почему она их так боится? Я снова и снова возвращалась в памяти к поджидающим жертву тварям, пока вдруг не ощутила на горле стальной захват и не почувствовала странную вонь, смесь каких-то химикатов, пота и кислый запах железа. Запах убийцы. Запах смерти. И тут же – копошащиеся на разных этажах твари. И снова – запах смерти. И снова – твари. И так до тех пор, пока до меня не дошло то, что хотела сообщить моя Тварь: они – смерть. Для всех, включая ее саму.

Трясущаяся, мокрая от пота, с ломотой во всем теле от перенапряжения, последним усилием я вызвала в памяти образ мамы и маленькой себя, который так нравился Твари, и рухнула на подушки. Воротник немедленно поджал нижнюю челюсть, но я почти не обратила на это внимания. Что между ними не так? Моя Тварь – особь другого вида? Пола? Или, как я думала раньше, еще не взрослая? Окончательно стало ясно только одно – она панически боится своих же соплеменников, и это меня совсем не устраивало. Как же до нее достучаться? Впрочем, какая бы идея ни появилась голове, реализовать бы я ее не смогла, даже одна попытка почти лишила меня сил. Жалея, что не могу воспользоваться диктофоном, я потянулась за блокнотом и чуть не свалилась с кровати. За дверью шаркали тапками по коридору больные, изредка звучала частая дробь быстрых шагов медсестры, приглушенная резиновыми подошвами (они попискивали, как котята, когда цеплялись за линолеум), кто-то монотонно бубнил возле дверей соседней палаты… Все это я слышала, но никакие звуки не способны были отвлечь от мыслей. Я торопливо и не слишком аккуратно записывала в блокнот цепочку собственных рассуждений: