Ведьмино отродье - Сакс Ромер

Онемевший от удивления Сондерсон вышел им навстречу.

— Ничего не говори, — обратился к нему доктор. — Полюбуйся на остатки своей «Тайны». Внутри каждого растения ты найдешь прядь волос!

Доктор Кеан открыл дверь в комнату больной и жестом подозвал сына, который, изможденный и взволнованный, ждал в коридоре.

— Мальчик, заходи, — тихо сказал он, — и благодари Господа!

Роберт, на цыпочках, вошел. Майра Дюкен, все еще очень бледная, но без ужасной, зловещей тени на лице, подняла грустные глаза на дверь — в них засветилась радость.

— Роб, — вздохнула она и протянула руки.

Глава 25. Кеан встречается с Феррарой

За время противостояния с обладающим магической силой врагом Роберт Кеан вынес многое, но не менее тяжким испытанием, постоянно занимающим мысли и изменившим сам ход жизни молодого человека, оказалось длительное пребывание в неизвестности.

Иногда он сталкивался с людьми, общавшимися с Феррарой, но для них тот был всего лишь знакомцем с весьма сомнительной репутацией. Даже им Роберт не осмеливался рассказать об истинной сущности Энтони: безусловно, они сочли бы Кеана ненормальным, заикнись он о тайном знании и деяниях этого жуткого, этого дьявольского создания. Да и будут ли они слушать его, попытайся он заговорить о логовище пауков в Порт-Саиде, о летучих мышах из Медума, о загадочных благовониях и способе их изготовления, обо всех многочисленных убийствах и мерзостях, творимых этим нелюдем, до сих пор считающимся приемным сыном покойного сэра Майкла Феррары.

Ему было некому довериться, кроме отца, и в первую очередь он был вынужден утаивать правду от Майры Дюкен — от той, что являлась средоточием его мира, от той, что по-прежнему называла ужасное отродье, осмелившееся пробудить магию темных веков, своим братом. Пока Майра была больна, все еще не оправившись от коварного удара, нанесенного рукой того, кому она доверяла, Кеан с отцом безуспешно разыскивал Феррару — то здесь, то там встречая свидетельства того, что он в Лондоне; каждую ночь ожидая незваного гостя из ада, послушного воле этого современного мага; ежечасно преследуемый страхами, опасениями, сомнениями и догадками, кружащимися в дьявольском хороводе в его голове и не дающими ни жить, ни работать. А работать было по многим причинам необходимо, поэтому он подолгу просиживал над серией статей о своей недавней поездке в Египет — редактор и так поручил ему задание менее сложное и тягостное, чем те, что выпадают на долю большинства репортеров на Флит-стрит.

Он вышел из дому около трех, намереваясь посидеть в Читальном зале Британского музея, разыскивая кое-какую информацию. Денек выдался на редкость теплый, и Роберту даже начало нравиться, что работа журналиста позволяет расслабиться, не требуя постоянного сохранения респектабельного вида. С трубкой во рту, шагал он через Стрэнд по направлению к Блумсбери.[76]

Пока Кеан поднимался по лестнице, пересекал холл и шел под сводом, венчающим читальный зал, в голову ему пришла мысль о том, что среди этих гор разнообразных сведений, окружающих его, может найтись и книга о знании тайном, ужасном, том, что доступно Энтони Ферраре.

Вскоре он нашел требовавшиеся для работы данные и, выписав их в блокнот, покинул читальный зал. Проходя по холлу у подножия центральной лестницы, он остановился. Его охватило внезапное желание подняться в залы Египетского отдела. Он неоднократно бывал там, но после возвращения из страны, свидетельствами древней цивилизации которой они являлись, ни разу.

Время не поджимало, поэтому он развернулся и неспешно проследовал наверх.

В тот день в секции мумий почти никого не было. В первом зале небольшая группа туристов лениво переходила от одной витрины к другой, а во втором он вообще оказался единственным посетителем. Роберт вспомнил, как отец однажды упомянул, что в этом зале находится кольцо, принадлежавшее Царице-Ведьме. Он начал размышлять о том, в каком из стендов его искать и каким образом он его узнает.

Склонившись над витриной со скарабеями и амулетами, многие из которых были частью перстней, Кеан начал читать надписи на бирках под ними, но ни один из экспонатов, имеющих описание или без оного, не был похож на искомое кольцо. Осмотр второго стенда тоже не дал результатов. Но, проходя мимо третьего, стоявшего в углу у двери, Роберт сразу заметил золотой перстень с необычным зеленым камнем и своеобразной гравировкой. Таблички под ним не оказалось, но, рассмотрев изделие поближе, молодой человек ни секунды не сомневался, что это кольцо Царицы-Ведьмы.

Где же он видел его или его копию?

Не отрывая глаз от мерцающего камня, Роберт мучительно вспоминал. Перстень был ему знаком, хотя он никак не мог сообразить, где и при каких обстоятельствах он с ним сталкивался. Он продолжал стоять, опершись на витрину и вперив взгляд в странный самоцвет. Он стоял и стоял, нахмурив лоб в попытке вспомнить, и тут по стеклу проскользила вялая белая рука, застыв прямо перед его глазами. На одном из пальцев красовался перстень — абсолютный двойник кольца из стенда. Роберт отпрянул, вскрикнув от неожиданности.

Перед ним был Энтони Феррара!

— В музее всего лишь копия перстня, дорогой мой Кеан, — раздался хрипловато-мелодичный ненавистный голос. — А вот мой — подлинный!

Кеан на собственной шкуре испытал буквальное значение уже затертой фразы «застыл от удивления»: перед ним оказался самый опасный человек Европы, человек, совершавший убийства и даже более гнусные преступления, сам демон во плоти. Полузакрыв черные миндалевидные глаза, Энтони Феррара наблюдал за Робертом — Робертом, которого еще недавно пытался убить, используя свое дьявольское искусство; но при этом его безупречно слепленное мертвенно бледное лицо ничего не выражало, лишь на кроваво-красных губах играла холодная усмешка.

Несмотря на жаркий день, на нем было теплое пальто, отороченное белым лисьим мехом. В правой руке — левая все еще покоилась на стекле витрины — он держал шляпу. С показным равнодушием он стоял и разглядывал человека, поклявшегося покончить с ним, а тот застыл, не проронив ни слова, — настолько был ошеломлен.

— Я знал, что ты в музее, Кеан, — продолжил Феррара, не сводя с молодого человека холодящего кровь змеиного взгляда из-под полуопущенных век, — и призвал тебя сюда на встречу со мной.

Роберт по-прежнему молчал и не двигался.

— В прошлом ты со мной поступал очень и очень нехорошо, дорогой мой, но моя философия — восхитительная смесь того, что практиковалось в Сибарисе,[77] с тем, что проповедовал непревзойденный Зенон;[78] иными словами, я готов поселиться в бочке Диогена, но при этом по-прежнему восхищаться ароматом розы и вкусом персика, — хрипловатый голос гипнотизировал, манил Роберта, подобно песне сирен. — Как в любом человеке, во мне слилось женское и мужское. Меня может переполнять ненависть, но, являясь ценителем девичьих алых губ и смеющихся глаз, в первую очередь, я имею в виду Майру, я также могу и простить тебя, дорогой мой Кеан…