Танцор Января - Майкл Флинн

Арфистка прекращает играть и откладывает арфу: бармен принес две тарелки тушеного мяса — щедрые порции, слабо совместимые с суровой натурой Иеговы. Она узнает морковь, лук и жилистое мясо, свидетельствующее скорее о пастбищах, нежели о резервуарах. Из любопытства арфистка пробует мясо и обнаруживает, что оно больше походит на искусственное, вот только отличается по текстуре. Большие двери бара на миг открываются, чтобы впустить новых посетителей, и арфистка видит, что на улице царит глубокая ночь.

— Объясни мне, — говорит она, отведав еды. — Не понимаю, зачем Фудиру вся эта игра в арест. Почему он просто не ушел, когда Олафссон дал ему такую возможность?

Человек со шрамами ест так, словно пытается забросать яму совком.

— Когда история повторяется, — произносит он с набитым ртом, — во второй раз это уже фарс.

— Что ты имеешь в виду под фарсом? Засада Вольдемара… Ой!

— Да. «Приготовления», сделанные Фудиром накануне вечером. Рассудив, чем все обернется впоследствии, это было самым лучшим, что он мог сделать.

— О чем ты?

— У нас есть две версии. Первая более благосклонна к персонажу Фудира и основывается на том, что он полюбил Хью и Новый Эрен и не смог смотреть на то, как их погубит неизбежная трехсторонняя борьба с Джеком и Вольдемаром.

— По-твоему, двусторонняя лучше?

Но человек со шрамами качает головой, отрывисто и неприятно посмеиваясь.

— Нет, — говорит он, пережевывая новую порцию мяса так, что из уголков рта течет подлива. — В ту ночь он сделал нечто большее. Люди Джека организовали засаду на Вольдемара, когда тот покидал порт, и отсекли гадюке голову. Поэтому в конечном итоге игра Фудира удалась. Он оставил Новый Эрен на опытного и единоличного правителя, а также спас лицо Хью, похитив его. Никто не мог бы сказать, будто Хью сбежал.

От арфистки веет скептицизмом.

— Это и были мотивы Фудира? Они кажутся несколько возвышенными для столь приземленного человека.

Человек со шрамами взирает во тьму своего блюда.

— Возможно, мотивы он додумал позже. Но его уже не спросить.

— Значит, он умер? Тогда нам не узнать, что случилось на самом деле.

— О, зачатки мудрости. — Он возвращается к еде.

— А какая вторая версия? Ты сказал — их две.

Человек со шрамами пожимает плечами.

— Ему требовалось, чтобы кто-то прикрывал его спину.

— Менее благородный мотив, — соглашается арфистка.

— Да, так и есть.

— Есть и третья причина.

Человек со шрамами отрывается от тушеного мяса. Он проглатывает порцию и вытирает губы.

— Какая же?

— Дружба. Они кружились в одном танце.

Человек со шрамами задумывается.

— Возможно, — соглашается он. — Иногда можно понять, что случилось в действительности, по свидетельствам тех, кто там был. — Его ухмылка являет испорченные зубы. — Но у тебя нет даже этого. Есть только мой пересказ их историй.

— Значит, ты приукрашиваешь?

Он пожимает плечами.

— Даже инженеры создают чертежи и планы, основываясь на нескольких перспективах. Уже поздно, и этим вечером ты играла три раза. Четыре, если считать наш разговор. У тебя есть номер в хостеле?

— Я думала остановиться здесь. Ты говорил — наверху есть комнаты.

Человек со шрамами молча кивает.

— Номер три-Г, если свободен. — Очередная ухмылка. — Мы с тобой могли бы порезвиться.

Арфистка пристально смотрит на него, а он просто ждет, когда она уйдет. Наконец она говорит:

— Тогда другую комнату.

Человек со шрамами подзывает бармена, делает ему знак и указывает на арфистку. Вскоре одна из служанок подходит с самопрограммирующимся ключом и кладет его на стол.

— Примите благодарность от заведения, — бормочет она, оглядывая сперва арфистку, потом ее инструмент.

— Возможно, ты захочешь обдумать рассказанное мной, — говорит человек со шрамами. — Это позволит тебе над чем-нибудь поразмыслить, если не с кем-нибудь переспать.

— Сбежит ли Хью, когда они доберутся до Иеговы, и попытается ли вернуться на Новый Эрен? Ускользнет ли Фудир от Олафссона и отправится на Хадрамоо? Найдет ли Олафссон Донована или же Грейстрок опередит его? И что насчет… Что насчет бан Бриджит? Чем она занималась все это время?

— А это, — говорит человек со шрамами, — будет причиной проснуться утром.

ГЯНТРЭЙ

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

— Доброе утро, арфистка, — ехидно здоровается человек со шрамами, когда с рассветом в бар заходят несколько отважных душ. Славобог по-прежнему стоит за стойкой и, судя по всему, так и не покидал свой пост — как и человек со шрамами, который вновь сидит в своей нише. Зал наполнен густым ароматом овсянки, яиц и даала.[38] — Надеюсь, ты хорошо выспалась, — продолжает человек со шрамами. — По прошествии некоторого времени ночной треск баллистических полетов может стать вполне успокаивающим, а утренний спуск груза сойдет за кукареканье петуха.

Арфистка смотрит на него мутным взглядом и просит у Славобога кружку чего-нибудь бодрящего. Она несет кофе к нише и медленно присаживается за стол. Тарелка человека со шрамами наполнена даалом и тушеной фасолью, яичницей, холодным жирным беконом и обжаренными грибами. Арфистка бросает на пиршество полный ужаса взгляд и замечает, что человек со шрамами, похоже, в хорошем настроении.

— Каждый день обещает что-то новое, — произносит он. — По сравнению со вчерашним ночным кошмаром сегодня нас ждет легкий путь.

— И какие кошмары посещали твой сон? — Вопрос праздный — она еще не совсем проснулась, — но его молчание стряхивает с девушки остатки сна.

Мужчина обмакивает кусочек наана в даал и отправляет в рот. В перевернутой впадине подбородка скапливается соус.

— Тебе они не понравятся, — отвечает он, прежде чем проглотить.

Тишина постепенно становится неловкой. Но неловкость постепенно уходит. Человек со шрамами ворчит:

— Есть такие сны, которые снятся днем. Временами мне кажется, что ты не совсем реальна и я просто говорю с частью своего разума. Я не уверен.

— Значит, ты не уверен в собственном разуме?

Игривый вопрос, заданный в шутку, заставляет человека со шрамами глубже вжаться в нишу.

— Нет, — шепчет он, — не уверен.

Теперь арфистке становится действительно неловко, она торопливо извиняется и отправляется к буфетной стойке. В баре осталось совсем немного посетителей, а завтракающих еще меньше, поэтому меню завтраков небогатое. Девушка смотрит на неаппетитные блюда. Бекон холодный, и в нем больше жира, чем мяса. Яичница остыла до такой степени, что больше напоминает резину. Наконец арфистка останавливает свой выбор на тарелке овсянки с нааном и стаканчике дынного сока. Забрав еду, она возвращается в нишу и слегка удивляется тому, что человек со шрамами до сих пор безмолвно смотрит на свою тарелку.

— Когда мы попрощались ночью, — напоминает арфистка, — Хью и Фудир скользили к Иегове вместе с курьером конфедератов.

Человек со шрамами молчит, и арфистка боится, что своими замечаниями осушила колодец его красноречия. Но затем он поднимает глаза и смотрит на нее.

— А какая у тебя история? Может, это тебе следует рассказывать?

— У каждого своя история. Но не все они одинаково интересны. Я пришла узнать о Танцоре. Мой рассказ не столь значим.

Арфистка не просит его поведать свою личную историю, хотя подозревает, что в ней таится голтрэй. Она не уверена, что хочет ее услышать, но невысказанный вопрос повисает в воздухе между ними.

Наконец человек со шрамами вздыхает и вновь начинает свой танец.

— Бан Бриджит, — говорит человек со шрамами, — прибыла на Узел Павлина…

…Мир ярких цветов, журчащих вод и беззаботных людей. Здесь от полюса до полюса тянутся тропики, а океанические течения восхитительно теплы и неторопливы. В этом мире мало что происходит, а то, что все же случается, происходит без лишней суеты. У местных жителей имеется подобие Шинейда: словоохотливые старики и старухи встречаются в амфитеатре во время засушливого сезона и никогда в пору дождей. Время от времени они могут принять какой-нибудь закон, но без особой спешки.

Вселенная находится в беспрестанном движении: планеты и звезды вращаются, галактики кружатся, звездные корабли скользят от одной звезды к другой по сверхсветовым каналам в ткани пространства. Нет оснований для того, чтобы какой-либо еще мир в такой Вселенной оставался столь же спокойным, как Узел Павлина.

И хотя на Узле Павлина совсем немного законов, он богат традициями, и традиции тут имеют куда большее значение, чем законы. Последние можно обжаловать, но от традиций никуда не скрыться. Когда Билли Кисилвандо в пьяном припадке убил приятеля, ему дали стодневную отсрочку. Он отправился в глушь Малавайо, имея при себе только рюкзак, посох и небольшого, но преданного терьера. Вернулся девяносто девять дней спустя без собаки и посоха, явился к главе округа, признался в содеянном и молил прощения у ману[39] приятеля, а затем повторял признание в Палате Покаяния перед каждым, кто приходил посмотреть на него. Такова была жестокая традиция.