Смотри, но не трогай (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна

Но, как оказалось, человеческая натура — штука сложная. И даже избалованные женским вниманием лентяи время от времени нажимают кнопку «добавить в друзья».

— Вот это да! — качаю головой. — И что, ты приняла его заявку?

— Нет, конечно! — Диляра выпучивает глаза. — Он только вчера добавился. Пусть денек повисит.

— Одобряю.

— Вот поэтому мне и нужны бомбезные фотки.

— Это факт.

— Ну все, хватит болтать! Позируем! — командует Полина, вооружившись мобильником.

Пока мы старательно изображаем моделей, кто-то из ребят приносит в дом огроменную тару с ароматным шашлыком. Судя по запаху, только-только с огня.

— Там мясо принесли! — взвизгиваю я, осознавая, что порядком проголодалась. — Пойдемте кушать?

— Ты иди, а мы потом присоединимся, — отвечает Диляра. — Как раз пока все будут набивать животы, мы у панормного окна пофоткаемся. Чтоб никто в кадр не лез.

Покинув подруг, торопливо взбегаю на второй этаж, в дальнюю мансардную комнату, которая на сегодняшней вечеринке играет роль гардеробной. Там, по настоянию Верещагина, все присутствующие оставили верхнюю одежду и сумки. Ну, чтобы веселиться налегке.

Вхожу в темное помещение и, прикрыв за собой дверь, включаю свет. Курток тут навалено — хоть пруд пруди. Штук пятьдесят, не меньше. И где-то под этими завалами притаилась моя маленькая розовая сумочка. Осторожно передвигаю чужие вещи с места на место. Слышу, что внизу, на первом этаже, включили мою любимую песню и на автомате начинаю подпевать.

Через пару минут я все же нахожу свою сумку и, дабы не терять время, решаю измерить сахар и вколоть инсулин прямо здесь. Вряд ли в разгар вечеринки кто-то из ребят сунется в «гардеробную». Тем более, что при входе в дом лежит целая стопка шерстяных пледов: если надумают выйти покурить — обмотаются ими.

Прикидывая в уме, сколько кусков шашлыка осилю, я обрабатываю антисептиком руки и привычным движением замеряю уровень сахара в крови. Затем достаю шприц-ручку, насаживаю на нее новую иглу и, задрав водолазку, вкалываю в живот нужную дозу инсулина.

Завершив процедуру, утилизирую иглу в специальный контейнер и прячу все свое медицинское добро обратно в сумочку. Остается надеяться, что, пока я копалась, ребята не съели весь шашлык. А то придется ужинать заветрившимися роллами.

Дергаю ручку двери и неожиданно обнаруживаю, что она заперта. Дергаю снова — не поддается. Странно. Я точно помню, что не закрывалась, просто прикрыла дверь. Так, с какого перепуга она вдруг не двигается?

Нахмурившись, принимаюсь крутить вертушок. Туда-сюда-обратно. Эффекта ноль. Ручка неподвижна. Ее будто чем-то подперли с той стороны. Понимаю, звучит как бред, но других предположений у меня попросту нет.

Налегаю на дверь всем телом. Потом пробую толкнуть ее с разбегу — ничего не выходит. Я в ловушке. Запускаю руку в задний карман джинсов, и вдруг с ужасом вспоминаю, что отдала телефон подругам для фотосессии. Холодею. По позвоночнику вместе с липким потом струится паника.

Дело дрянь.

Я только что вколола приличную дозу инсулина, и, если в течение пятнадцати минут что-нибудь не съем, уровень сахара в крови снизится до критический значений. А это чревато гипогликемией.

Снова атакую дверь. На это раз со всей мощью, на которую только способна. Уж лучше нанести урон дизайнерскому ремонту Верещагиных, чем застрять здесь и впасть в гипогликемическую кому.

Однако, сколько я ни наседаю, сколько ни дергаю ручку, сколько ни посылаю проклятий, дверь по-прежнему остается запертой.

Отхожу вглубь комнаты и, схватившись за волосы, начинаю мерить шагами пространство.

Думай, Лера, думай. Ты же умная. Ты должна найти выход.

Мысли мечутся, как вспугнутые птицы. Руки дрожат. Сердце колотится так бешено и неровно, что мешает дышать. Я никак не могу успокоиться. Вместо того, чтобы выстроить в голове адекватный план действий, тревожусь об утекающем времени.

Сколько уже прошло? Минут десять? Пятнадцать? Как долго я смогу протянуть? Скоро ли появятся первые признаки дефицита глюкозы?

Блин! Как же страшно!

Остановившись, делаю серию глубоких вдохов и медленных выдохов. Это помогает нормализовать дыхание и немного усмирить панику. Что мне сейчас поможет? В принципе любая еда. Но лучше всего — какой-нибудь леденец или пакетик сока. У меня ничего из этого нет, да и пачка таблеток с глюкозой осталась в другой сумке. Но, может, нечто похожее есть у других?..

Понимаю, что с точки зрения этики рыскать в чужих вещах — форменное безобразие, однако иного выхода я не вижу. Когда вопрос о здоровье стоит ребром, приходится жертвовать приличиями.

Перебарывая нравственный протест, принимаюсь заглядывать в рюкзаки, сумки и карманы сложенных на кровати курток. Чего я там только ни нахожу: косметика, презервативы, документы, деньги. Во внутреннем кармане одного плаща вообще обнаруживается кулек с ношеными носками. Но ни конфет, ни сладких напитков нет. Тотальный голяк.

Разочарованно выдохнув, подхожу к мансардному окну и кручу ручку. Мне снова не везет: оно отворяется только на ширину режима проветривания — снизу и сверху одновременно. Так просто отсюда не вылезешь. А если и вылезешь — под ногами лишь покатая черепичная крыша. Спускаться по такой — сомнительный квест.

Просовываю голову в образовавшуюся щель и смотрю вниз. В лицо ударяет прохладный воздух, пропитанный запахами осени.

— Помогите! — надрывая голосовые связки, кричу я. — Кто-нибудь! Помогите!

Напрягаю слух, но по перепонкам бьет лишь музыка, играющую на первом этаже дома. Она безумно громкая, поэтому надежда на то, что меня кто-нибудь услышит, ничтожно мала.

Снова повторяю свой зов о помощи и внезапно ощущаю сильное головокружение. От греха подальше отшатываюсь от окна и мешком оседаю на кровать, прямо в месиво распотрошенных мной курток.

Картинка перед глазами плывет и мажется. Светильник, на котором я пытаюсь сфокусироваться, кажется каким-то неоднородным. Его контуры подозрительно дрожат.

Это нехорошо. Это очень нехорошо!

Тру веки. Про себя считаю до десяти, пытаясь отвлечься, но ничего не выходит. Сердце разгоняется еще сильнее. Ладони становятся влажными. Знобит. К горлу подкатывает тошнота, а где-то в животе вихрем закручивается болезненный спазм, состоящий из голода и волнения.

Сцепив зубы, поднимаюсь на ноги и, слегка пошатываясь, бреду к своей валяющейся на полу сумке. Достаю глюкометр и вновь замеряю уровень сахара. Критически низкий. Раньше я никогда не наблюдала таких значений. Никогда. Поэтому едва ли представляю, что ждем меня дальше…

Мне становится холодно, и я хочу закрыть распахнутое окно, но внезапно осознаю, что не могу подняться с пола. Тело словно рассинхронизировалось с мозгом и перестало реагировать на его команды. Руки не слушаются, ноги не держат. В голове — парализующий туман.

Провожу тыльной стороной ладони по влажному лбу и заваливаюсь набок. С каждой секундой мне все труднее держать баланс. Я нуждаюсь в опоре. Мне так дурно, что даже отрезвляющая паника уходит на второй план.

На первый выходит мрачная меланхолия.

А что, если я умру? Вот так вот случайно и нелепо. В одиночестве. Отсеченная от людей, способных мне помочь, лишь двумя лестничными пролетами.

Боже, это будет невероятно печально… Я ведь столько всего не успела сделать: не прыгнула с парашютом, не побывала в Корее, не лишилась девственности, не получила свой заветный красный диплом. Я только-только начала жить, и тут такой облом…

Жестокая ирония. Абсурдная драма.

Интересно, кто устроил мне такую подлянку? Я всегда стараюсь верить в хорошее в людях, но в данной ситуации все указывает на Тимура. Он уже проворачивал нечто подобное, воруя мои вещи из раздевалки, так что эта выходка вполне в его стиле.

Зачем он так? За что? Я ведь искренне старалась понять, простить и не нарываться… А он опять нанес удар, который имеет все шансы стать решающим. И последним…

Нет, разумеется, Тимур не знал, что его «шутка» обернется для меня настоящей трагедией. Запереть человека в комнате — что такого? От этого еще никто не умер. Да, унизительно. Да, бессердечно. Но не смертельно, верно?