Пеле, Гарринча, футбол-2 - Игорь Фесуненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Манэ оснастили аккредитационными письмами, обрядили в фирменный костюм и оправили на выставку. Ах, если бы только устроители могли предположить, чем завершится его «пиаровская» деятельность!
Имя Манэ действительно привлекло итальянцев. Еще бы! Его слава к тому времени отнюдь не померкла. Его неповторимые и необъяснимые финты еще жили в памяти итальянских тиффози, которые дружно пришли посмотреть на живого идола. Пожать руку. Попросить автограф. Посудачить о том, что мельчает сегодняшний футбол. И нет в нем гениев, подобных Гарринче…
Эльза цвела и ликовала: наконец-то ее «Ненен» при деле!
Но сказка быстро закончилась. И, увы, конец ее трудно признать счастливым: во время одного из самых важных показов, когда публики было особенно много, когда фотографы и телекамеры переполнили салон, где рекламировались несравненные достоинства бразильского кофе и на Манэ с чашечкой этого волшебного эликсира в руках было обращено внимание всей Италии, он в ответ на очередной вопрос о замечательных достоинствах напитка с присущей ему чистой, незамутненной искренностью ответствовал:
— Может быть, этот кофе и не так уж плох, как все вокруг говорят, но я не любитель этого напитка. Нет, честно говоря, я предпочитаю нашу кашасу.
На этом его деятельность на ниве рекламы была завершена.
А насчет кашасы он, к сожалению, был прав. И в этом тоже сказались гены его предков.
Алкоголь стал страшной болезнью, буквально уничтожающей массы индейцев. Как и у нас, в России, — чукчей, нганасан да и просто русских…
Гарринча пил все больше и больше. Постепенно и неотвратимо уничтожая себя. Приближая страшный конец. В сорок пять он выглядел уже дряхлым стариком. Он все реже выходил из запоев. Располнел до невероятия. И в конце концов почти утратил способность самостоятельно двигаться, принимать решения, выполнять какие-то осознанные функции. Эльза, промучившись с ним полтора десятка лет, ушла. (Она, кстати сказать, до сих пор — на седьмом десятке жизни — весьма успешно продолжает свою концертную деятельность и по-прежнему остается общепризнанной «королевой бразильской самбы».)
После этого Манэ превратился в приживала при своей последней подруге Вандерлее — вдове футболиста.
В 1978 году о нем снова ненадолго вспомнили: знаменитая Мангейра — самая известная из бразильских «школ самбы» (поясню: это — не учебные заведения, а карнавальные клубы, существующие вот уже целый век в фавелах и бедняцких кварталах и организующие ежегодные знаменитые на весь мир бразильские карнавальные шествия) пригласила Манэ принять участие в очередном дефиле: именно ему была посвящена одна из карнавальных тем этой школы. И Манэ должен был участвовать в параде.
Увы, «участвовать» в параде он не смог: он уже практически не ходил. И его пришлось посадить на колесницу, которую тащили по карнавальной авениде.
И сидел он там, болтая ногами, толстый, обрюзгший, равнодушный ко всему происходящему. И, естественно, пьяный в лоскуты, как сказали бы мы в России.
В конце концов его довезли до финала. Положили, жалкого и беспомощного, на траву. И друзья долго-долго искали таксиста, который согласился бы везти «это» в далекий пригород, где Манэ ожидала равнодушная Вандерлея.
Один из водителей в конце концов согласился, только когда узнал, что «это» и есть та самая знаменитая «Радость народа».
Самый последний раз Манэ ударил по мячу 25 декабря 1982 года. Его пригласили в качестве «свадебного генерала» в Планалтину — маленький городок близ столицы страны, где на Рождество сошлись в товарищеском матче две молодежные любительские команды «Агап» и «Лондрина».
Было оговорено, что великий Гарринча постарается сыграть, если получится, один тайм. За команду «Лондрина». За это ему было обещано двести тысяч крузейро. Деньги не очень большие. Но он согласился.
Было решено, что он должен забить гол. Соперники из «Агапа» согласились посодействовать этому, а их левый бек Марсело, тот вообще пообещал, что пропустит Манэ: пускай врывается в штрафную беспрепятственно. И вратарь «Агапа» заверил, что зевнет любой мяч от Манэ, который пойдет в створ ворот.
Матч начали. И увы: какое там «ворвется»!? Какой там «створ ворот»!? Манэ и десятка метров пробежать не мог. Пыхтел, сопел, спотыкался. И, красный от усилий, шептал себе под нос: «Сейчас, сейчас, ребята, я вам покажу, как надо играть».
Ни разу так и не добежал даже до линии штрафной. Ни одной передачи не смог сделать.
В перерыве он взял свои двести тысяч и, довольный, отправился к своей Вандерлее, пытаясь подсчитать в уме, сколько на эти деньги можно будет купить бутылок.
Последний раз друзья видели Манэ 13 января 1983 года: кто-то пригласил его почтить своим присутствием открытие футбольной школы в Сан Жоан де Мерити — самом убогом и хулиганском пригороде Рио.
Манэ приехал, перерезал ленточку. Начал рассказывать детишкам, какие чудеса он делал когда-то с мячом. Мальчишки стояли и не понимали, что им говорит этот непонятный толстый старик на ватных ногах. Ребятам было лет по 10–12, и никто из них никогда не видел Манэ на поле и не знал, что перед ними живая и уже уходящая легенда.
Манэ попытался что-то показать. Подбросил мяч, попытался поймать его на подъем ноги, мяч соскользнул, Манэ охнул от боли, вызванной непривычным усилием. Потом пообещал ребятам прийти как-нибудь на занятия, что-то показать, чему-то научить, о чем-то рассказать.
Не пришел. Не научил. Не рассказал. Никто его больше с тех пор не видел.
Потому что через неделю — 20 января 1983 года он скончался. В муках белой горячки. Его повезли в больницу, врачи пытались что-то сделать. Положили под капельницу. Он срывал в беспамятстве с себя эту дурацкую амуницию, повыдергивал шприцы. И ночью ушел…
Весть о его кончине мгновенно разнеслась по всей стране. Газеты взорвались вдохновенными некрологами. Журнал «Вежа» вышел с обложкой, где впервые в истории бразильской журналистики были крупно напечатаны не физиономии политиков или звезд шоу-бизнеса, а две кривые толстые ноги. Самые знаменитые ноги Бразилии в серых бутсах и желтых гетрах.
Обложка «Вежи»Страну всколыхнуло горе. Словно стремясь замолить грехи, пытаясь искупить вину равнодушия и безразличия, к гробу Манэ, установленному, естественно, на «Маракане», выстроились десятки тысяч людей. Пришли и знакомые, и незнакомые. Бывшие соперники и друзья. Звезды футбола, идолы шоу-бизнеса и тысячи незнатных торседорес, заполнявших в свое время архибанкады стадионов и ликовавших, наслаждавшихся финтами Манэ.
Среди известных лиц были замечены Барбоза, Адемир, Белини, Загало, естественно, самый близкий друг Нильтон Сантос.
Правда, мало было молодых, восходящих на футбольный небосклон звезд. И не было Пеле, который сказал прессе, что очень скорбит, что потрясен. И что поставит свечку и помолится за своего друга у себя в Сантосе.
Некоторые газеты на следующий день ехидно злословили: побоялся, мол, «Король» появиться у тела забытого им, как и всеми прочими героями вчерашних, да и сегодняшних, дней, друга… Угрызений совести побоялся. А может быть, упреков толпы. Кто знает…
Траурный кортеж растянулся на несколько километров по авениде Бразил: бережно, словно нехотя раздвигая рыдающее людское море, затопившее северные кварталы Рио, кортеж пополз по направлению к Пау Гранде, откуда Гарринча вышел ровно тридцать лет назад — в 1953 году. И куда он возвращался теперь. Навсегда.
На местном кладбище у наспех вырытой могилы его ждали уже не хранившие на него обиды все восемь дочерей: Эденир, Терезинья, Маринети, Синтия, Тереза, Сара, Дениза и Сесилия. Наир не ждала, она уже лежала тут же, в соседней могиле.
И не знала, как не знали и ее дочери, что через неделю им придет извещение от фабрики «Америка фабрил» с требованием освободить квартиру, в которой когда-то возникла эта семья и родились все восемь девочек.
А на одной из цементных оград неподалеку от Пау Гранде еще очень долго чернела сделанная неизвестно кем надпись:
«Спасибо, Гарринча, зато, что ты жил…»
* * *История «золотой сборной» — это история всего бразильского футбола. Подобно Жилмару и Пеле, Вава или Орландо, тысячи бразильских футболистов кочуют по своей стране и по белу свету в поисках выгодных контрактов и денег, которые смогут обеспечить более или менее спокойную старость. Кто-то мечтает о своей мастерской, аптеке, лавке или ином деле. А кто-то нищенствует, потеряв надежду, забытый торсидой и тренерами.
Единицы пробиваются на Олимп, на котором нет места даже некоторым «би-кампеонам». А тысячи с тревогой ожидают завтрашнего дня, когда на смену им придут новые кумиры. Слава и деньги — капризная штука! Не всем ведь суждено стать Пеле: на троне никогда не бывает места для двух королей!
