Современники - Борис Полевой

«Поздравляю вас, товарищи! Вашими усилиями река перекрыта за восемь часов пятьдесят минут вместо тридцати пяти часов, заданных по плану».

Тут уж находящиеся в комнате не могут сдержать обещания хранить тишину. Раздаются аплодисменты. Голоса перебивают друг друга:

— Здорово! Просто великолепно! Ведь только подумать: все это уже история, все это уже не повторится!

— Нет, главное не в этом. Все это, конечно, повторится, и не раз, и в бо́льших масштабах. Главное в том, что советские люди в две тысячи таком-то году смогут услышать сегодняшнее дыхание стройки, которую они уже видят во всем великолепии.

— А что вы скажете? Как вам понравилось? — спросила женщина-режиссер строителя.

Он молчал.

Кто-то включил свет, и мы увидели, что человек этот, который обычно всех поражал своим спокойствием, сидел, вцепившись руками в стол, взволнованный, потрясенный. Когда под потолком засветилась лампа, он резко отвернулся к стене.

Надо же было так не во-время зажечь свет…

НАЧАЛО ПУТИ

Это уж всегда так бывает на больших стройках: если человек деятелен, уважаем — он всем нужен и его очень трудно разыскать. Я долго бродил по десятому шлюзу, где тогда шли последние отделочные работы, и у всех спрашивал о прорабе.

— Грету Ивановну? Да она только-только вот тут была. Несколько минут назад ушла, — слышал я в разных местах, и это многократно повторяемое разными людьми «только что» красноречивее всяких характеристик говорило, что разыскиваемый человек весьма энергичен.

При этом нетрудно было заметить, что люди самых различных строительных профессий произносили несколько необычное имя своего прораба не только с уважением, но и с каким-то дружеским почтением. А это говорило, что начальник ими любим и его побаиваются. И я без труда представил себе этого прораба в виде быстрой, массивной, коротко остриженной женщины, обязательно в синем парусиновом комбинезоне, из кармашка которого торчат карандаши, распухший блокнот, сложенный метр и иные атрибуты ее специальности.

Когда же, после долгих поисков, прораб наконец был отыскан, все эти представления сразу рухнули. Высоко над землей, на лесах, еще обтягивавших башню шлюза, на самом верху, у купола, где бочардовщики своими молотками завершали последнюю отделку белоснежного камня, стояла высокая, совсем еще юная девушка в белой шелковой кофточке и, придерживая рукой прическу, которую ветер все норовил рассыпать, что-то тихо, но твердо говорила загорелому каменщику, с ног до головы запудренному мраморной пылью.

— Вот она, наша Грета Ивановна! Бригадиру дяде Коле дает жизни, — сообщил ехидный, тоже с головы до ног покрытый белой пылью паренек, еще донашивавший черную фуражку ремесленника. Ломающимся, петушиным баском паренек пояснил: — Дядя Коля — на всем шлюзе спец наипервейший. Артист! Только с Гретой Ивановной очень-то не расспоришься… Ишь как она его там полирует!

Разговор наверху вели тихо. Горячий ветер, густо настоенный терпкими ароматами степи, относил слова. Но было видно, что бригадир слушает выговор молча, потупя взор. Нетрудно было заметить, что ему неловко и досадно оттого, что его «распекает» именно девушка, кажущаяся, вероятно, ему, человеку пожилому, совсем девчонкой. Но возражать, как видно, было нечего. Он только хмуро кивал головой.

Последнюю фразу прораб произнесла громко:

— Нельзя, Николай Гаврилович, нельзя забывать, где вы работаете. Это же честь и для такого мастера, как вы.

— Грета Ивановна, какой разговор! Все мигом исправим, — гудел в ответ бригадир. — Только насчет канала — это вы зря, об этом мы день и ночь помним, это у каждого вот тут…

Он большой загорелой ладонью хлопнул себя по нагрудному карману выгоревшей гимнастерки, по тому месту, где, согласно анатомии, у человека находится сердце.

Девушка между тем быстро и очень легко, точно ей вовсе не свойственно было чувство высоты, сбежала с лесов, протянула узкую, продолговатую загорелую руку и деловито осведомилась:

— Ко мне? Инженер Шекланова. Чем могу быть полезна?

Так познакомились мы с Гретой Ивановной Шеклановой, прорабом десятого шлюза.

Об этом прорабе, о ее организаторских способностях, о новых методах ведения строительства, которые она смело и с неизменным успехом применяла на своем участке, много говорили на трассе.

Но, начиная рассказ о молодом инженере, нужно сказать о великолепном шлюзе, белоснежные башни которого так радуют пассажиров, проезжающих по каналу, перенестись назад, в ту пору, когда тут, среди степного безлюдья, меж куч развороченной земли, на дне котлована, выгрызенного зубами экскаваторов, закладывались основы сооружения.

Именно тогда в дощатую комнатушку, торжественно именовавшуюся кабинетом начальника строительства шлюза, вошли две девушки с рюкзаками за плечами.

Представившись как инженеры, только что окончившие строительный институт, они заявили, что работа на стройке — их заветная мечта, что они направлены сюда в качестве прорабов и что готовы хоть сейчас приступить к работе. Чем скорее, тем лучше.

Начальник шлюза, опытный строитель, вспомнив, как сам он когда-то с такой же вот юношеской самоуверенностью и жаждой деятельности пришел на первую свою стройку, с трудом подавил улыбку. Усадив девушек, он стал рассказывать им об особенностях стройки, о необычных методах, которыми она ведется, не обобщенных пока ни в одном учебнике, и о том, какими еще невиданными в строительной практике машинами страна вооружила волгодонцев. Он говорил, что в этих условиях инженер должен работать с большей перспективой, должен научиться не ограничиваться задачами дня, а так знать материалы и чертежи, чтобы все время представлять сооружение и любую его деталь такими, какими они должны стать в окончательном виде. Не умолчал он и о трудностях, которые ждут молодых людей на новом месте работы.

Девушки слушали рассеянно. Они смотрели в окно, где в тучах песчаной пыли вырисовывались контуры машин, двигались вереницы самосвалов. Им не терпелось скорее попасть туда, в котлован, активно включиться в жизнь строительства.

И в первый же вечер Грета Ивановна, назначенная производителем работ по возведению камер шлюза, горько пожалела о том, что невнимательно слушала наставления начальника. Она растерялась. Дело дошло до того, что одна из бригад, находившихся в ее подчинении, и именно бригада арматурщиков, куда-то исчезла.

Работы шли уже при электрическом свете. В клубах пыли, едва пробиваемых лучами прожекторов, фигуры рабочих вырисовывались нечетко. Пропыленные лица выглядели одинаково, и среди них она никак не могла угадать бригадира, с которым разговаривала днем. Она помнила только, что этот крупный суровый человек, слушая указания, смотрел на нее с насмешливой снисходительностью. Она даже фамилию его забыла и теперь, разыскивая среди массы работающих исчезнувшую бригаду, не знала, как спросить о бригадире и бригаде. Да и спрашивать было стыдно. Какой же она производитель работ, если в первые же часы потеряла целую бригаду! И так уже все эти бетонщики, опалубщики, арматурщики — мастера своего дела, носители опыта строек, люди с бронзовыми лицами, обдутыми степными ветрами, — с нескрываемым недоверием посматривают на нее, бледную городскую девушку, неожиданно появившуюся среди них в качестве начальника.

Измученная поисками потерявшейся бригады, расстроенная первой неудачей, Грета Ивановна вернулась домой уже под утро. Стараясь не будить соседок по общежитию, она нашла свое место, бросилась на койку и заплакала, заглушая рыдания подушкой. Стройка казалась ей теперь гигантским, сложным организмом, живущим своими законами, которых она не знала и которые ей не удалось разгадать. Ей казалось, что она переоценила свои силы, настойчиво просясь сюда, что для этой почетной работы у нее не хватает не только опыта, но и знаний. Ей думалось, что преподаватели и товарищи по институту ошибались, когда говорили, что у нее незаурядное организаторское дарование.

Это было крушение любимой мечты. Выплакавшись в подушку, Грета Ивановна присела возле своей тумбочки и при зеленоватом свете раннего утра написала обо всем этом матери в Куйбышев. В последних строках письма она ругала себя за то, что была слишком самоуверенна, и сообщала, что, наверно, придется ей идти на стройки жилищные, с которыми она познакомилась во время производственной практики.

Впрочем, уже на следующий день девушка жалела, что отослала письмо. Утром бригада нашлась. Оказалось, что бригадир, человек известный, опытный, но своевольный, не доверяя новому прорабу, без спросу перевел людей на другой участок, где, как казалось ему, он сможет использовать их с большей, как говорят на стройке, «отдачей».