Книга превращений - Марк Ньютон

Фулкром терпеливо вздохнул.

– Мир не черно-белый, это я знаю точно. В нем есть женственные мужчины и мужеподобные женщины, а также большое количество промежуточных вариантов. Мне понятно, почему ты беспокоишься. Но честное слово, у тебя нет для этого никаких причин.

Его ответ показался ей удовлетворительным, хотя она и не услышала от него того, что хотела услышать.

– Опасность для меня заключается в том, что ты знаешь обо мне все, а я о тебе ничего. Ты никогда не говоришь о себе.

Некоторое время Фулкром глядел на нее с изумлением, и она уже испугалась, не зашла ли она слишком далеко. Ею начало овладевать смущение.

– Прости, я не хотела показаться навязчивой, и если я нарушила какую-то профессиональную границу…

– Нет, – ответил Фулкром, по-прежнему глядя на нее широко раскрытыми глазами. Вдруг он неловко усмехнулся. Плохой знак. – Нет, просто я слишком долго не мог для себя кое-что решить.

– Что? – спросила она.

С минуту он смотрел в стол.

– Ну скажи, – нервно поддразнила она его.

– Ты напоминаешь мне мою бывшую – покойную – жену. Она часто говорила мне, что хочет узнать меня, что я скрытный и больше интересуюсь чистотой в доме, чем ею. – Тут он вскинул глаза, явно оценивая, верит она ему или нет, и продолжал: – А у тебя глаза как у нее.

– О… – Какого он ждет ответа? И вообще, хорошо ли это? «Такие же глаза… Значит, она была человеком». – Ладно, ты тоже имеешь право на секреты, не обязательно рассказывать мне все.

Он уставился в свой стакан.

– Да нет, все в порядке. Ты права: как можно доверять тому, о ком ничего не знаешь? Моя жена умерла несколько лет тому назад. Ее застрелили из арбалета при ограблении магазина.

– Я… мне очень жаль. Она тоже служила в Инквизиции?

– Нет, просто оказалась не в том месте в неудачное время. Не знаю почему – может быть, потому, что ее нашли на месте преступления, – ее объявили соучастницей. Ну, жена следователя Инквизиции и все такое.

И Фулкром перешел на другую тему. Он говорил о разных банальностях, о своей работе в Инквизиции, о преступлениях, которые он раскрывал, и о том, как из-за своей преданности работе он так и не нашел другую жену. В паузах он осторожно пил чай и аккуратно вытирал губы салфеткой. В Инквизицию он пошел потому, что в детстве любил слушать истории о следователях, которые рассказывали ему родители. Похоже, румели гордились тем, что насаждение закона и порядка – их прерогатива.

– Наверное, это плохое утешение, Лан, но наш мир то и дело подбрасывает нам разные штуки, одна гаже другой. Многие предпочитают делать вид, будто ничего не замечают, концентрируясь целиком на своей жизни, но нам при нашей работе приходится всегда смотреть правде в глаза. – (Пауза.) – Хотя твоя жизнь до сих пор тоже была не сахар, так ведь? Полагаю, положение Рыцаря для тебя одно из самых надежных в жизни.

– Больше всего меня беспокоит не то, что я делаю, а то, что я боюсь быть тем, кто я есть, боюсь быть на виду у всех, боюсь становиться узнаваемой. – Лан помолчала. – Я знала еще двоих трансвеститов, когда работала в цирке. Там хорошо было прятаться. Конечно, наши взгляды не всегда совпадали, но и ненависти между нами не было.

– Что с ними случилось? – спросил Фулкром.

– Одну убили, – ответила Лан. – Группа мужчин напала на нее, чтобы изнасиловать, и так узнали, кто она. Тогда ее затащили в болото и там убили – закололи ножами – просто за то, что она не попадала ни в какую категорию; а может, и потому, что она оказалась не тем, что им было нужно. Эти мужчины чувствовали к ней отвращение. Им было противно оттого, что она была другой. – Лан чувствовала, что говорит как в забытьи, но так было нужно – это помогало смыть излишек эмоций и сохранить трезвый рассудок. – Это случилось в одном провинциальном городке, где цирк был с гастролями. Другая трансвеститка видела, что произошло, но никому ничего не сказала – она сама пряталась. А когда цирк стал снова переезжать, то уже поздно было что-нибудь делать. Ты наверняка и сам знаешь, что порой творится в этих заштатных городишках.

– А как же ты узнала – ну, про то убийство?

– Другая девушка сказала – она потом нагнала наше шоу. Но это было уже несколько недель спустя. Она умоляла хозяина вернуться и сообщить о преступлении военным, чьи посты были выставлены вдоль большой дороги, но ему было плевать. Он сказал, что ему не впервой терять артистов, так что одним больше, одним меньше, какая разница? Я была слишком напугана, чтобы пытаться как-то повлиять на ситуацию. Та, другая девушка потом снова сбежала. Я ее больше не видела. Мне до сих пор стыдно за тот случай, я чувствую себя ужасно виноватой, но тогда мне больше всего хотелось спрятаться и сидеть тихо. Я боялась, что и со мной случится что-нибудь подобное.

Лан смотрела на него в упор, а он смотрел на нее так, словно не знал, что сказать. Потом он покачал головой и взял ее руку в свои ладони.

– Мне очень жаль, Лан.

Но ей самой определенно полегчало. Жизнь заиграла новыми красками.

– Люди боятся того, чего не понимают, – продолжал Фулкром. – Я готов признать, что тебе… таким, как ты, трудно – особенно трудно… – Он потряс головой. – Даже мне приходится бороться. В каком-то смысле я тебя понимаю – хотя тебе от этого, конечно, не легче, – но в детстве мои родители год прожили в одном из таких маленьких городков, и это был ад для румелей. Нам угрожали, ночью нам пинками выносили дверь, а утром отца забрасывали тухлыми яйцами, когда он шел на работу. Им не нравилось то, чего они не понимали. Они считали нас уродливыми монстрами, и мы вернулись в Виллджамур, где столько разного народа – гаруд, румелей, людей – и все как-то ладят друг с другом. Конечно, и у здешнего люда немало своих грехов, но взаимопонимания между расами здесь больше.

– По крайней мере, здесь ты можешь быть румелем и закон принимает тебя таким, какой ты есть, – сказала Лан. – Черт побери, а ведь закон – это и есть румели в основном. Почему так?

Он засмеялся, услышав это.

– Причуда старой доктрины. Румели живут куда дольше людей, а для этой работы нужен опыт. По крайней мере, так мы сами себе это объясняем, хотя в истории написано, что тысячи лет тому назад наши расы враждовали друг с другом. И тогда нам, румелям, отдали главенство над законом, чтобы укрепить наши позиции перед лицом многочисленных правителей-людей. К тому же такое разделение власти вынуждало нас быть терпимее друг к другу – и, по-моему, это сработало.

– Тех, к кому раньше принадлежала я, закон не защищает. Он вообще не признает никаких нюансов в половой принадлежности – в этой сфере все строго черно-белое, но, к счастью, в нашей культуре так мало порядка, что любой, кому только вздумается, может обзавестись поддельными документами и в одночасье сделаться совсем другим человеком. И никто не будет задавать никаких вопросов, требовать доказательств – разве что при въезде в Виллджамур.

– Ты можешь оставить свой след здесь, в этом городе, – продолжал Фулкром. – Жизнь строга ко всем нам, к каждому по-своему, и если бы эти возможности получила не ты, то кто-то другой. Тебя выбрали потому, что твое тело легко приспосабливается ко всему новому: в культистских кругах ты знаменитость – они уверены, что твое тело их не подведет. А что до тех подопытных людей – то тут ни ты, ни я ничего поделать не можем. Конечно, тебе самой выбирать, с кем сражаться, Лан, но не бросай нас. С нами ты можешь сделать выбор в пользу добра.

Она молчала.

Фулкром сказал, что ему пора. Надо успеть на встречу со жрецом, объяснил он с улыбкой. Прощаясь, Лан вполне сознательно чмокнула его в щеку и прошептала на ухо: «Спасибо». Ее поступок до того обезоружил Фулкрома, что тот пошел по заснеженной улице, немного спотыкаясь на ходу, а Лан стояла и смотрела ему вслед, удивляясь тому, какой смелой она, оказывается, может быть.

Ей это нравилось.

Ульрик терпеливо ждал его на крыльце Инквизиции, стоя под крупными хлопьями снега. Фулкром подивился тому, как спокоен этот старик в окружении толп суетливого народа на оживленной улице Виллджамура.

– Здравствуй, Ульрик, – окликнул его Фулкром.

Жрец обернулся и приветливо улыбнулся ему.

– Прекрасный сегодня день, следователь.

– Вот и видно, что ты в этом городе совсем недавно. Местным жителям уже давно обрыдли и мороз, и снег.

И они не спеша двинулись к Астрономической башне, рядом с которой располагалась самая большая в городе библиотека, а по пути Фулкром показывал Ульрику другие библиотеки, поменьше. Когда они вошли во двор громадных стеклянных цветов, пестрых, но в основном фиолетовых и синих, Ульрик прямо задохнулся от восторга. Огромные лепестки и листья в форме сердечек сверкали и переливались даже без солнца.

– Феноменально красиво! – выдохнул он, стискивая руки. – Сколько же лет этому саду?

Фулкром довольно усмехнулся, наблюдая его реакцию.