Путешествие из Бухары в Петербург - Ахмад Дониш

И вот однажды я подъехал к склону горы, где били из земли многочисленные родники. Там стояла каменная плита на четырех отполированных ножках. На ней кто-то лежал на боку, завернувшись в шелковое одеяло. Я стал благодарить бога за то, что он даровал мне товарища в моем одиночестве. Подойдя ближе, я произнес приветствие, но не услышал ответа. Я поднялся на плиту и тут увидел изваяние из камня, как живое, высеченное художником, искусным, как Мани[122]. Я огорчился и побрел своей дорогой. В один прекрасный день я очутился на равнине, окруженной со всех сторон высокими ветвистыми деревьями. Там росли розы, базилики, жасмины, текли ручьи. Посредине стояла высокая каменная суфа, внизу к ней был привязан осел, а рядом лежала поклажа и корзина. Я опять обрадовался, полагая, что обрел товарища, остановился, пустил пастись своего осла и поел то, что было у меня в сумке.,.

Так я пробыл там три часа, ожидая возвращения владельца поклажи и осла. Но никто не появлялся, кругом не было и следа живого существа. Я предположил, что какой-то хищник растерзал хозяина этих вещей, и открыл сумки, оставшиеся без владельца. Там оказалось сто пятьдесят золотых рупий, два европейских позолоченных пистолета, золотые часы и два мешочка: один с чаем и сахаром, другой с хлебом и вареным мясом. Я счел эти вещи дозволенными для себя.[123] Тут я заметил, что привязанный осел сильнее моего, взвалил на пего свой груз, сел сам к двинулся в путь. А с поляны вели три узкие дороги. Бросив своего прежнего осла, я отправился по самой широкой из них и проехал немного, но тут меня нагнал с ревом несчастный осел, который, по-видимому, боялся остаться в одиночестве.

Одним словом, я скитался по тем горам семнадцать дней и ночей и не смог найти дороги к человеческому жилью. Я бывал во многих странах мира, но нигде не видел таких пленительных мест, и мне не раз приходила мысль поселиться в этих горах и перестать скитаться и мучиться. Но страх перед одиночеством и дикими зверьми удерживал меня и лишал решительности. За дни странствий я отгонял диких зверей выстрелами из пистолетов. На восемнадцатый день дорога прервалась, и я оказался на вершине горы, которая поднималась даже выше самых звезд и планет.

Себя я увидел на небе,

Свою голову увидел у Фаркдана.[124]

У подножия горы с севера на юг протекала река. По ту сторону ее виднелись нивы и поселения, иногда, словно муравьи, показывались земледельцы и пастухи.

Гора же возвышалась прямо, словно крепостная стена. Я сбросил оттуда камень в реку, и лишь спустя час услышал шум падения его в воду.

Я двинулся на север и долго скитался по лощинам и взгорьям, пересаживаясь с одного осла на другого, пока не спустился на равнину. Там, на берегу ручья, сидел пастух, а вокруг него пасся скот. Я сделал привал неподалеку и, отдохнув немного, спросил его о Джалалабаде.

— Поселения, которые видны отсюда, — ответил он, — это окрестности Пешавера, Джалалабад же остался позади. А прибыл ты путем, по которому никто не ходит. Там обитают львы и тигры, медведи и кабаны. Всевышний творец предохранил тебя от бед, и ты не повстречал хищников. Если бы ты шел на Пешавер через Джалалбад, то твой путь продолжался бы пятьдесят дней. Ты намного сократил и облегчил путь, избежал много опасных пустынь и гибельных долин.

Я поблагодарил бога, простился с пастухом и направился к Пешаверу. Вблизи города я увидел великолепный высокий дворец. У ворот в европейских одеждах выстроились хаджибы и сановники. Я погнал своего осла прямо к воротам, намереваясь въехать, но стража остановила меня и спросила:

— Эй, куда идешь?

— У меня важное и срочное дело к владельцу этого дворца.

Я предположил, что владелец дворца какой-нибудь правитель и хотел подарить ему два пистолета с позолотой, равных которым не было на свете, чтобы он определил мне пропитание и жилище, пока я буду там жить.

— Это дворец английского губернатора и наместника королевы Виктории[125] в Пешавере, — ответили мне.

— Как раз с ним-то мне и надобно повидаться, — сказал я.

Стражники вошли во дворец, доложили и меня повели внутрь. Я увидел обширный двор, высокий полюет и стройные здания в позолоте и инкрустациях. Английский губернатор сидел в кресле, а вокруг выстроились индийские и английские слуги. Из круга вышел переводчик, подвел меня к губернатору и стал расспрашивать откуда я и чем занимаюсь. Начало речи я украсил славословиями губернатору, а потом продолжал:

— Я чужеземец, странник из Бухары, возвращающийся из хадджа. Во всех уголках Индии я слышал славу о твоем могуществе и щедрости и прибыл, чтобы повидать тебя и подарить два пистолета. В этом городе я никого не знаю, мне негде остановиться. Надеюсь, что ты укажешь мне место для житья на то время, которое я пробуду здесь.

— Владеешь ли ты каким-нибудь ремеслом? — спросил он.

— Нет, если не говорить о хорошем почерке.

С этими словами я положил перед ним пистолеты. Он взял их, несказанно обрадовался, осмотрел их со всех сторон и похвалил меня, так как пистолеты были редкостные.

— Ты привез хороший и достойный подарок, — заговорил он. — Ты — путешественник, повидавший свет. Ты можешь поселиться в любой комнате во дворце, а если хочешь, мы выделим тебе комнату в медресе.

— В медресе лучше, так как там хаджибы и сановники не будут препятствовать свободному входу и выходу.

Он вызвал слугу, отдал ему приказание на своем языке, и тот вывел меня из дворца и отвел в медресе. Там он вызвал мударриса и мутавалли и велел предоставить мне хорошую комнату. А другие слуги, меж тем, принесли для меня постель, шелковую одежду, посуду, ковры и сказали мутавалли, чтобы мне без промедления давали за счет губернатора еду, одежду, питье — все, что понадобится.

Английский губернатор раз в два дня вызывал меня к себе для беседы и оказывал мне всяческие почести.

Иногда он приглашал меня на танцы, концерты, вечера, которые трудно описать, и на которые сходились жены и дочери английской знати. Он сажал меня с собой и старался развеселить меня.

[Воистину, странствие хотя и есть частица ада, оно иногда приносит пользу.]

Рассказчик продолжал:

— Однажды губернатор вызвал меня и сказал:

— Ты в этом краю