Южные ночи - Сьюзен Уэлдон

— Что ж, очень хорошо. Если вы так настаиваете, я войду в воду. Только, чур, неглубоко.

Тревор нашел поваленную ветку дерева, присел на нее и вручил Леа свою трость. Потом снял сапоги и носки. Мысленно чертыхаясь, он аккуратно закатал края брюк. Что за проклятая штука — эта гордость! Вынуждает мужчину поступать вопреки всякому благоразумию лишь только для того, чтобы угодить даме. И эта дама до такой степени терзала его мысли и плоть, что ничего хорошего тут просто не могло получиться.

И все же втайне Тревор ждал этого момента, надеялся на него. Уже так давно он не позволял себе никаких фантазий. Ранение повредило в нем нечто большее, чем часть ноги. Сама его личность словно окостенела с тех пор, как он начал хромать.

Леа повесила его трость и свою шляпу на ближайшую ветку и направилась к воде.

— Дно песчаное, но будьте осторожны. Оно может внезапно оборваться и…

— И можно провалиться выше головы.

Он увидел, что Леа приподняла широкие края своей юбки-брюк почти до самых колен, и наслаждался зрелищем, медленно заходя следом за нею в воду. Песчаное дно оказалось прохладным, как и сама вода. Тревор забыл о предосторожности. Хоть раз не думать ни о чем на свете и насладиться жизнью! Леа пошлепала ладонью по поверхности воды, и Тревор сократил расстояние между ними. К его удивлению, морская корова, та, что покрупнее, действительно высунула морду прямо перед девушкой.

Она обернулась, губами собираясь показать ему, чтобы он молчал, но ахнула, увидев Тревора всего в нескольких дюймах от себя. Он взял ее за руки:

— Аккуратнее, пожалуйста. Вам-то, может, и безразлично дядюшкино мнение, но мне бы не хотелось, чтобы он узнал, как я провел остаток дня.

Одной-единственной улыбкой Леа чуть не ослабила его самоконтроль Глаза ее потемнели, вновь напомнив цветущую фиалковую поляну.

— У вас скоро появятся морщины, майор, если вы будете все время беспокоиться по пустякам.

— Не думаю, что это будет иметь какое-то значение, когда Эдвард помчится за мной с ружьем.

Его шутка была вознаграждена оживленным тихим смехом, но вдруг Зевс ткнулся под колени Леа, тем самым подтолкнув ее к Прескотту. Мягкая девичья грудь прижалась к его груди, и тут же воздух вырвался струей из легких Тревора, не столько, впрочем, от столкновения, сколько от этой внезапной близости. Огромных усилий стоило ему удержать свои руки на месте и не обнять ее по-настоящему.

— Прекрати ты, чудовище! — вновь обратилась к морской корове Леа. Она не заметила смущения майора, и это даже немного задело его.

Ламантин кружил в опасной близости возле их ног. Несмотря на все свои переживания и муки, Тревор в изумлении наблюдал за животным.

— Надо же, — сказала Леа, — мне кажется, что он ревнует.

Зевс погрузился на дно и почти ползком протиснулся между людьми. Леа отпрянула немного бы стрее, чем позволяло сопротивление воды, но Тревор успел поймать ее за талию. Корова остановилась между ними, не собираясь продвигаться вперед. Леа взглянула на Прескотта и свела свои прекрасные брови в одну линию:

— Определенно ревнует.

— А может, нет? Наверное, я ему просто нравлюсь.

— Блажен, кто верует.

Тревор отпустил руку Леа. Понимая, что улыбается глупо, как двоечник у доски, он погладил спину Зевса и обнаружил, что мех у морской коровы почти совсем отсутствует. Животное ничем не показало своего недовольства, и Тревор облегченно и торжествующе вздохнул, с улыбкой глядя на свою спутницу.

— Вот это да! А ведь вы были правы, — молвила она и спросила: — Ну что, разве он не хорош?

— Прекрасен, даже в этой своей неуклюжести.

Через несколько секунд Афродита тоже показала свою морду. Супруг направился к ней и вдруг нырнул на самое дно Показался он уже с пучком водорослей в зубах.

— У Афродиты детеныш, — шепнула Леа.

Словно поняв человеческие слова, корова перевернулась на бок и передала толстого малыша супругу, чтобы в свою очередь нырнуть на дно за кормом.

Тревор широко заулыбался:

— И правда, чудесный малыш. — Обернувшись к Леа, он пальцем тронул ее щеку. — Спасибо, что вытащили меня сюда. Я бы проклинал себя, если бы упустил такую возможность.

Леа тяжко сглотнула и ответила:

— Я вас не тащила. Я вообще сомневаюсь, что вас можно принудить к чему бы то ни было.

— Вы очень проницательны, Леа. И еще вы очень… красивы. Слишком красивы.

Не в состоянии удержать свою руку, он провел пальцем по ее подбородку, коснулся губ, одновременно из последних сил напоминая себе, что не следует целовать эту девушку. Зевсу тем временем снова пришла охота пошалить, и он толкнул Леа в объятия Тревора. Откинув голову, она закрыла глаза, и Прескотт подумал: неужели и по ее сосудам помчался этот восхитительный жар? Он мягко усмехнулся:

— А Зевс, оказывается, искусная сводня. У моего отца похожие уловки.

Леа резко открыла глаза:

— Но… я не предполагала, что так случится.

— Я знаю.

Тревор медленно отпустил ее. Губы девушки слегка дрожали, и, казалось, она поняла, как страстно он жаждал поцеловать ее. Тревор прислушался к реке и вдохнул аромат цветущего жасмина, разносимый воздушной волной. Удивительная встреча с ламантинами, красота и близость Леа — все вместе до такой степени взволновало его грешную душу, что он ощутил горечь во рту. Он ласкал ее лицо взглядом, останавливаясь на очертаниях рта и примечая, что губы ее слегка приоткрыты, а в глазах — ожидание. И тут он чуть не сломался. Огонь вспыхнул между бедрами, и болезненное возбуждение натянуло ткань его брюк. Боже милостивый, еще ни разу в жизни он так не желал женщину!

Она, подобно медленному яду, неуклонно вела его к верной мучительной смерти. И спасение лишь в одном: или овладеть ею в ближайшее время, или сойти с ума. Но ведь он — гость Эдварда Стэнтона, причем временный гость. Так что, к сожалению, не может позволить себе любить его племянницу.

— Полагаю, мне надо вернуться в дом, — сказал Тревор решительно и мрачно и тут же заметил, что плечи Леа слегка поникли, а в глазах, когда он отступил от нее на шаг, отразилось сожаление.

Ее ласковое, заботливое отношение к морским коровам, безудержное удовольствие, написанное на юном лице, когда она глядела на детеныша Зевса и Афродиты, затронули такие уголки его сердца, о существовании которых Тревор даже не подозревал. Леа будила в нем какого-то дьявола. Чтобы спасти свою душу, ему следовало держаться подальше от этой женщины, но он так хотел ее близости, что испытывал физические муки.

Тревор мечтал прижать ее к себе, целовать лицо девушки до потери сознания и никогда ни за что не выпускать из своих объятий. Его так и подмывало отвести ее на берег и весь остаток дня пролежать в траве, любя ее бесконечно долго и бесконечно сильно, воскрешая то смятение чувств, которое ему довелось испытать тогда, в кабинете дяди Эдварда. Но что за глупые помыслы для мужчины, поклявшегося держаться подальше как от Леа Стэнтон, так и от ее плантации?! Снова заглянув в глубину фиалковых глаз, он увидел, что девушка уязвлена.