Холли - Стивен Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока они идут на кухню, Эмерсон возится с защелками своего портфеля, а две женщины осматриваются и проводят инвентаризацию, как это обычно делают женщины в чужом доме. Холли тоже осматривается, и везде, где останавливаются ее глаза, она слышит голос своей матери. Голос матери, всегда начинающий с фразы "сколько раз я тебе говорила".
Раковина: «Сколько раз я тебе говорила не ставить стакан для сока в посудомоечную машину, пока ты его не ополоснешь?»
Холодильник: «Сколько раз я тебе говорила, чтобы дверь была плотно закрыта?»
Шкафы: «Сколько раз я тебе говорила не убирать больше трех тарелок за раз, если не хочешь, чтобы они разбились?»
Плита: «Сколько раз я тебе говорила дважды проверить, что все выключено, прежде чем выйти из кухни?»
Они садятся за стол. Эмерсон передает ей документы, которые ей нужно подписать, один за другим. Подтверждение того, что ее уведомили о завещании. Подтверждение того, что ей была предоставлена копия последней воли и завещания Шарлотты Энн Гибни. Подтверждение того, что она была проинформирована о различных инвестиционных активах ее матери, которые включают в себя очень ценный портфель акций, в том числе акции Теслы и Эпл. Холли подписывает трудовой договор, разрешающий Дэвиду Эмерсону представлять ее интересы в суде по делам о наследстве. Рода Лэндри нотариально заверяет каждый документ большим старым штемпельным устройством, а Андреа Старк свидетельствует их (вот для чего она здесь).
Когда ритуал подписания завершен, женщины бормочут Холли соболезнования и уходят. Эмерсон говорит Холли, что он с удовольствием пригласил бы ее на обед, если бы не его предстоящая встреча. Холли говорит ему, что не обижается. Ей не хочется обедать с Эмерсоном; она лишь хочет увидеть его спину. Ее головная боль усиливается, и ей хочется сигарету. Она даже жаждет ее.
— Теперь, когда у вас было время всё обдумать, вы всё еще склоняетесь к продаже дома?
— Да. — И не просто склоняется.
— С мебелью или без? Вы думали об этом?
— С.
— И всё же... — Из своего портфеля он достает небольшую стопку красных жетонов. На них написано СОХРАНИТЬ. — Если после осмотра дома вы посчитаете какие-нибудь вещи нужными для вас, прикрепите к ним эти бирки. Просто оторвите заднюю часть, видите?
— Да.
— Например, фарфоровые статуэтки вашей матери в передней вам могут понадобиться как сувениры... — Он видит ее лицо. — А может, и нет, но могут быть и другие вещи. Скорее всего, будут. Исходя из моего опыта подобных дел, наследники часто жалеют, что не сохранили кое-какие вещи.
«Ты веришь в это», — думает Холли. – «Ты веришь в это всей душой, потому что ты тот, кто держится за вещи, а те, кто держится за вещи, никогда не поймут тех, кто за них не держится. Это племена, которые просто не смогут понять друг друга. Что-то вроде прививочников и антипрививочников, сторонников Трампа и его противников».
— Я понимаю.
Он улыбается, возможно, полагая, что убедил ее.
— Последнее — это вот это.
Он достает из портфеля тонкую папку. В ней находятся фотографии. Он раскладывает их перед ней, как полицейский, выкладывающий галерею подозреваемых для свидетеля. Она смотрит на них с изумлением. Это не преступники, а ювелирные изделия, лежащие на лоскутках темной ткани. Серьги, кольца, ожерелья, браслеты, броши, двойная нить жемчуга.
— Ваша мать настояла, чтобы я взял их на хранение, прежде чем она попала в больницу, — говорит Эмерсон. — Немного необычно, но такова была ее воля. Теперь они ваши или будут, как только завещание Шарлотты будет подтверждено. Он вручает ей лист бумаги. — Вот инвентарь.
Она мельком взглядывает на него. Шарлотта подписала, Эмерсон подписал, и Андреа Старк — чья должность, видимо, профессиональный свидетель — тоже подписала. Холли снова смотрит на фотографии и касается двух из них.
— Это свадебное кольцо моей матери, а это ее помолвочное кольцо, которое она почти никогда не носила, но я не узнаю остальных драгоценностей.
— Кажется, она была настоящей коллекционершей, — говорит Эмерсон. Он звучит немного неприятно, но не так уж сильно. Смерть раскрывает тайны. Конечно, он это знает. Он, как говорится, собаку съел в этом деле.
— Но... — Холли смотрит на него. Она думала — надеялась на это, — что она готова к этой встрече, даже к осмотру дома своей покойной матери и гостевой комнаты, превратившейся в музей, но к этому? Нет. — Это драгоценности или бижутерия?
— Чтобы определить стоимость, вам придется провести его оценку, — говорит Эмерсон. Он медлит, а затем добавляет что-то менее юридическое. — Но на взгляд Андреа, это не бижутерия.
Холли не отвечает. «Всё это выходит за пределы обмана», — думает она. – «Может быть, за пределы прощения».
— Я продолжу держать эти вещи в сейфе фирмы, пока завещание не будет утверждено, но этот лист вам следует сохранить. У меня есть копия. — Он имеет в виду инвентарь. Там, должно быть, как минимум три дюжины позиций, и если это настоящие драгоценности, то общая стоимость, наверное... Боже, много. Сто тысяч долларов? Двести тысяч? Пятьсот тысяч?
Под терпеливым наставничеством Билла Ходжеса она приучила свой разум следовать определенным фактам и не вздрагивать, когда они приводят к определенным выводам. Факт номер один: у Шарлотты, судя по всему, были драгоценности на огромную сумму. Факт номер два: Холли никогда не видела свою мать в этих блёсках; даже не знала, что они существуют. Вывод: в какой-то момент после того, как ее мать получила наследство, и, вероятно, после того, как деньги якобы были потеряны, Шарлотта стала тайной собирательницей, как запертый в пещере гоблин из фэнтези-истории.
Холли провожает его до двери. Он смотрит на фарфоровые статуэтки и улыбается.
— Моя жена обожает такие вещи, — говорит он. — Думаю, у нее есть все гномики и феи мира.
— Возьмите несколько для нее, — говорит Холли. «Возьмите их всех».
Эмерсон выглядит встревоженным.
— О, я не могу. Нет. Спасибо, но нет.
— Возьмите хотя бы этого. — Она берет ненавистного Пиноккио и с улыбкой шлепает его по ладони. — Я уверена, что ваша работа оплачена...
— Конечно...
— Но возьмите это от меня. За вашу доброту.
— Если
